- Чует мое сердце, дочка, что Пашуки на этом не остановятся. Хлебнем мы от них горя. Может, отступилась бы?

- Как отступилась? - не поняла Наталья.

- Ну, написала бы, что требует Анисья. Ты же слышала: возвращается младший Пашук.

- Ну и что?

- Не дай бог с тобою случится, что уже раз случилось. Я не переживу. А Оксанку тогда на кого? Скитаться по людям?

- Ой, мама. Ты своими разговорами кому хочешь душу разбередишь. Ну пойми же ты, наконец: если перед такими, как Пашуки, ходить на цыпочках, то они совсем обнаглеют и не будет с ними никакого сладу. Ничего. Ты же сама иногда говоришь: бог не выдаст, свинья не съест. К тому есть еще и милиция.

- Да, есть. Калан какой-то, сказывают.

- Не какой-то, а тот самый, что лежал у нас в больнице. Хороший человек.

- Женатый или нет? - вроде ненароком спросила Марья Саввишна.

- Нет, - ответила коротко Наталья и тут же поймала себя на том, что кровь бросилась ей в лицо. Не укрылось это и от Марьи Саввишны, которая к тому же искала повод сменить тему разговора.

- Хороший, говоришь, человек? Звать-то его как?

- Алесь.

- Имя и правда хорошее. А сам-то он?

- В каком смысле? Внешностью, что ли?

- Да нет. Как человек.

- Я же тебе рассказывала. Собой рисковал, чтоб один пьяный угонщик машины не натворил бед. Перегородил ему дорогу.

- Ну хороший он человек и хороший. Так что ж ты печалишься?

Наталья подняла голову. Она смотрела на мать, как смотрит иной раз на Оксанку, когда та что-нибудь сморозит.

- Ничего ты, мама, не понимаешь.

- Куда уж мне. А ты взяла бы да и растолковала.

- Шутишь, мама. А мне не до шуток.

- Доченька, девочка моя дорогая. Да кто же, как не мать, поймет, что тревожит душу ее дитяти. Ты хоть говорила с ним?

- Приходил он ко мне, когда лежала в больнице. С цветами.

- С цветами? - переспросила Марья Саввишна. - Так в чем же тогда дело? Ой, блажишь ты, девка. Скорее всего и он тебя любит. Иначе зачем бы цветы?

- Любит... На днях иду в сельсовет. Давно хотела узнать, как у него нога. А там наша медсестра. Слышу за дверью: что-то смешное ей рассказывает. А сестричка - Марина это была - так и заходится.

- Ну и что? Ты видела, чтобы они целовались? Вспоминали, поди, как они Ядьку-чулочницу в оборот брали.

- Если бы...

Марье Саввишне недавно перевалило за полвека. Жизненного опыта ей не занимать. Было и у нее немало переживаний в молодые годы. Бывало, постоит ее Никола с какой девахой, перекинется парой игривых слов, а ей, Марье, возьмут да и вложат в ухо. Так что она? Замкнется и неделями не смотрит в его сторону. Никола и так, и этак. Что он такое сделал, какая муха ее укусила? Немало помается, пока она не отойдет. Вот и у Натальи, похоже, характер ее, материнский. Что же делать-то? Может, пойти к этому самому уполномоченному? Не набиваться, конечно, в тещи, а деликатненько так выведать, что у него на уме.

Предлог Марья Саввишна нашла. Еще прежний участковый как-то встретил ее и говорит: "Подходит праздник, а у вас, Марья Саввишна, заборчик пооблез. Так что вы уж, пожалуйста, сделайте милость, приведите его в порядок". Забор она покрасила. Значит нужно теперь доложить, что порядок она знает и указание власти выполнила. Можете, мол, прийти и проверить.

Выбрала день и, когда Наталья была на работе, пошла в сельсовет. Постучалась, чуть приоткрыла дверь:

- Можно к вам, товарищ участковый?

- Пожалуйста, прошу вас, Марья Саввишна, - поднялся навстречу старший лейтенант.

Взглянула на него, и сердце обмерло. Да какая ж девка не засмотрится на такого статного, стройного да пригожего? Форма на нем чистенькая, выглаженная. Глаза весенние какие-то. Вышел из-за стола, предложил сесть. Величает по имени-отчеству.

- С чем пожаловали, уважаемая Марья Саввишна?

- Прежде тут был у нас тоже старший лейтенант. Так он пожурил, что забор у меня непокрашенный. Я все сделала. Пришла сказать ему. А оказывается, на его месте новенький. Значит, вот вам докладываю, товарищ участковый.

- Зовите меня Александр Петрович.

- А-а, так вы и есть тот самый Александр Петрович? - слукавила Марья Саввишна. - Наташа мне о вас столько рассказывала!

- Рассказывала? - живо спросил Алесь.

- О вас. Калан же ваша фамилия?

- Так точно, Калан, - радостно подтвердил Алесь. - Вы ведь знаете, она меня на ноги поставила. Сколько раз хотел к вам зайти, посоветоваться с Натальей Николаевной. Не знаю, как себя вести. Одни говорят, что после перелома на первых порах нужно остерегаться, не давать слишком большой нагрузки на ногу. Другие, наоборот, советуют побольше ходить, укреплять кость.

Марья Саввишна усмехнулась про себя: так уж и не дала тебе Наталья инструкций, что да как делать. Но вслух сказала:

- Что ж не зайдете? Будем рады.

- Все никак не решался. Честно признаюсь: боюсь Натальи Николаевны больше, чем своего прямого начальства.

- А вы не бойтесь, Александр Петрович. Это я говорю вам, как мать. По секрету скажу, что и она что-то жалуется на вас. Уж не знаю, что там. Но и не узнаю свою дочь. Только, чур, уговор. Я ничего вам не говорила, вы ничего не слышали. Да и вообще мы с вами еще нигде не встречались. Узнает что про наш разговор или что я уже была у вас - разгону мне не миновать. Бедовая она у меня. И в кого только пошла!

- Буду нем как рыба, - пообещал Алесь. - Только под каким же предлогом мне вас навестить? Без предлога Наталья Николаевна может догадаться, что разговор у нас с вами был.

- А у вас там должно быть записано про забор. Вот вы, значит, идете и проверяете, какой у нас порядок. Засиделась я у вас, Александр Петрович, а там, поди, и дочка пришла домой. Так что не забывайте нас. Обязательно приходите.

- Вы не знаете, как я вам рад, Марья Саввишна. Так рад, как родной матери, - придерживая женщину за локоть, говорил ей Алесь. Он намеревался проводить ее до самого выхода из сельсовета, но под конец Марья Саввишна воспротивилась.

- Не надо, чтобы нас видели вместе. Передадут моей дочери, скажут, что, мол, так и так, видели меня у вас - рухнет вся наша затея, - уходила Марья Саввишна домой успокоенная. И такая в ее душу радость вселилась, что хотелось встретить кого-нибудь из хороших знакомых и рассказать ему о новом участковом. Он теперь придет к ним домой, обязательно придет. Она, слава богу, научилась разбираться в людях. Если все пойдет хорошо, придет время породниться с ним. Человек он, по всему видно, уважительный. Она, Марья Саввишна, ни в чем перечить ему не будет. Разве что Наталья может другой раз из-за своей дурацкой ревности наговорить ему что-нибудь. Ну да они оба, Марья Саввишна и Алесь (так иногда называет его Наталья), образумят ее. С матерью дочка считается. Еще не было случая, чтобы Наталка чем-нибудь обидела ее. Пойдут у них дети. Уж как она рада будет своим внукам. Правда, забот у Марьи Саввишны хватает и сейчас. Оксанка - девчонка не из очень поседливых. Да и, правду сказать, где они сейчас поседливые дети. Малыши, они всегда малыши, как те козлята. И влезут куда не следует, и заберутся куда повыше. Только ходи за ними и посматривай в оба. Ну а что за жизнь была бы без этих забот, без детских голосов? Пустота, одна пустота. Хватит ее, этой пустоты, потом. А пока человек жив, у него должны быть заботы. Взять хотя бы птиц. Ума у них, положим, никакого. А и они, поди, хлопочут, когда приходит время. Галдеж устраивают такой, что голова начинает болеть. А все из-за чего? Из-за своих птенцов. И накормить их нужно вовремя, и доглядеть, чтоб какой-нибудь хищник не подхватил. Да и потом, когда летать начнут, не один день и не одна неделя проходит, пока у них не появится самостоятельность. Это у птиц. А что говорить о человеке? Его нужно научить не только есть, но и добывать пищу. И добывать не просто так, а честным трудом. Научить вести себя, чтобы его любили и уважали не только родители, но и люди. Чтобы он жил по совести. Не так, как Пашуки, по-волчьи, а как добрые люди, как Заневский, например. Уважают его за доброту. Он не только поможет, но и выручит из беды. Как выручил, спас Наталью от неминуемой гибели.