Зал снова зааплодировал. Но как-то вяло. Антон подумал: значит, у них сорвалось? И все же, коль была завязка, сценки по ходу действия, кульминация, должна быть по всем классическим канонам и развязка. Пусть вместо ожидавшейся трагедии на сцене театра оказался разыгранным фарс, но законы драматургии должны же быть соблюдены...
И он дождался развязки, вполне соответствующей жанру: во второй раз попросил слова министр-"социалист", лидер меньшевиков Церетели:
- Если буржуазия не идет на коалицию с нами из-за большевиков, то мы хотим заявить, что сами признаем агитацию большевиков преступной. Да, мы были неопытны, но, господа, мы не остановились перед крайними средствами, когда встала опасность большевизма! Демократия заявляет, что, пока враг грозит России, война будет продолжаться и партийных препон здесь нет!..
Партийные зубры на лету схватили главное. На трибуну взбежал фабрикант Бубликов - Антон видел его на даче Рябушинского и на Спиридоновке.
- Мы всегда понимали наших сотрудников-рабочих и готовы впредь щедро платить за их труд!.. И вот теперь, когда на третий день нашего совещания мы услышали долгожданные слова, когда нам в первый раз протянули братскую руку, эта рука, заявляю я от торгово-промышленного класса, не повиснет в воздухе!
Бубликов и Церетели устремились навстречу друг другу и, как говорится, "на глазах изумленной публики" пожали руки - осязаемо реально и символически.
Это был, пожалуй, самый эффектный и самый многозначительный момент Московского совещания.
Заключительная речь министра-председателя прозвучала уже под занавес. И в ней Керенский превзошел самого себя.
- Нам говорят, и в частности мне: "Вы уже продались буржуазии!" Но это говорят не те, кто сидит здесь, а тс, кого мы заставили замолчать в дни третьего - пятого июля!.. Отныне каждый должен понять, что он должен забыть своих близких по классу и крови! И если понадобится, я вырву цветы из своего сердца, растопчу их, запру сердце на ключ, а ключ брошу далеко в пропасть!
Он сделал трагическое движение руками, будто и впрямь вырвал из своего сердца нечто и швырнул в публику.
Чей-то женский голос в истерике закричал из ложи:
- Не надо! Не надо! И донеслись рыдания.
Московское Государственное совещание было объявлено закрытым.
Антон столкнулся носом к носу с Милюковым уже в гостинице.
- Каковы ваши планы на дальнейшее, если не секрет, Антон Владимирович?
- Голова - как медный котел... Уезжать, уезжать!
- На прощальный банкет не останетесь? - глаза профессора за линзами иронично посмеивались. - Ну, как вам показался премьер?.. - Сам развел руками. Посерьезнел: - А как наши с вами заботы?
- Не имел возможности.
- И не к спеху было. Решено иначе. Куда же вы теперь?
- Немедленно на фронт.
- Вот это правильно! И достойно солдата. Судьба отечества будет решаться там.
Павел Николаевич достал из бокового кармана изящную записную книжицу в серебряном переплете с серебряным же карандашом:
- Будьте любезны, юный друг, ваш фронтовой адрес? Путко продиктовал.
- Благодарю. И от всей души желаю вам - только со щитом!
Даже привлек к себе и троекратно ткнул губами.
- Будете в Питере, навещайте! А теперь вынужден поспешать - дела, дела!..
Последний ночной час перед отъездом Антон провел в Московском комитете. Пятницкий протянул гранку статьи завтрашнего номера "Социал-демократа", показал:
- Прочтите вот это: "Требование возвращения к старым, ненавистным солдатской массе порядкам, требование распространения этих порядков на тыл - таково содержание речи Корнилова... И генерал пугает: если этого не будет сделано, Рига будет сдана и дорога на Петроград открыта. Что это предупреждение или угроза?.."
Антон поднял глаза на Пятницкого:
- Вы тоже так поняли?
- Читай дальше.
- "Тарнопольское поражение сделало Корнилова главнокомандующим, сдача Риги может сделать его диктатором... мы, быть может, накануне вооруженного выступления контрреволюции. Пролетариат должен быть готовым к этому".
Путко отложил газету:
- Да, Луи Блан сделал свое дело, и сабля буржуазии уже вынута из ножен... Вернусь в Питер, доложу Центральному Комитету о Московском совещании - и скорей на батарею. Она стоит как раз под Ригой.
- Ну что ж... До встречи на баррикадах, Владимиров!.. Они обнялись.
Антон мог считать свою московскую одиссею законченной.
4
К назначенному часу Савинков приехал на Литовский проспект, в дом, где ждала его встреча со знаменитым английским писателем Вильямом Сомерсетом Моэмом. Встретила Бориса Викторовича сама Сашенька.
В прихожей - розовый сумрак, и в этом смягчающем свете хозяйка дома по-прежнему чудо как хороша. Хотя, подумал гость, не виделись мы с нею сколько лет?.. А и в ту пору ей было... Словом, постбальзаковский возраст.
Но встретила Сашенька так, будто расстались они лишь вчера. Провела в гостиную, отдала последние распоряжения горничной, вернулась, начала развлекать новостями света. Во всех комнатах был такой же мягкий, щадящий полумрак.
- Вилли только что звонил, он уже в пути. Но эти ужасные извозчики!.. А ты, Бобби, негодник и ветреник - так бы и не пришел, если бы я сама не...
У нее был большой рот, мягкие округленные губы. Она их никогда не смыкала, наоборот, даже как бы ласкала кончиком языка. Сколько он помнил, Сашенька всегда улыбалась. В ней все было яркое - цвет каштановых, с рыжеватым отливом волос, цвет кожи с несходящим румянцем, цвет глаз и губ. Она всегда была любопытна и болтлива и всегда принимала знаменитых людей. Да это и не могло быть иначе - они стекались не к ней, а к ее великому, овеянному легендами отцу. Но сейчас Саштттков почему-то вспомнил, что у псе на спипо, ниже левой лопатки, прелестное родимое пятио величиной с гривепник.
- А ты сама давно из Лондона? Что там нового?
- О! Повальная мода: дамы из высшего общества стремятся поступать служанками. "Предлагаю услуги в качестве кухарки: нужен сарай для экипажа и конюшня", - как тебе нравится? А лендлорды отдают свои замки под лазареты, сами же ютятся в трехкомнатных номерах в отелях. Правда, отчасти для того, чтобы избежать налогов на земельную собственность. Зато лазареты теперь расположены в изумительных дворцах и парках!.. А еще новая страсть велосипеды!..