Вытащил "вальтер", положил на стол.

- Вы его в музей. Ловко вышло. А патрончики - как настоящие.

- Пули - специально сделанная пластмассовая оболочка. Внешне не отличить. Что вы и подтвердили. Попадание - всего лишь синяк. В лицо, слава богу, вы никому не выстрелили. - Майор не скрывал глубокого удовлетворения.

- Валяйте, товарищи. Излагайте "плант"".

Урок литературы. Две недели назад Анатолий предупредил, что сложный. Александр Фадеев, "Разгром".

Тема энтузиазма не вызвала, мы все предпочитали книжки легкие, бездумные, по прочтении которых в голове мало что оставалось, зато и напрягаться не надо было. Этот же роман ныне знаменитого писателя казался нудным, скучным, он повествовал о вещах совершенно очевидных: Гражданская, славные подвиги - ну, что еще там было? Грешен: перелистал по диагонали, ничего не понял, не запомнил и с тоскою в душе явился на урок.

Анатолий, судя по его мрачному виду, ничего другого от нас и не ожидал. "Н-да..." - только и сказал. Кто-то с камчатки подал голос:

- В фильме братьев Васильевых "Чапаев" проблематика обозначена четко и ясно. А у Фадеева - расплывчато и невнятно!

- Возможно... Завершим разговор кратким резюме. Я надеюсь, что вы поняли главное: по Фадееву Гражданскую войну выиграли самые обыкновенные люди. Вороватые - вспомним, как Морозка крал дыни с баштана; прелюбодеи блистательно выписанный образ Вари свидетельствует от этом. Она отдается любому желающему, без любви, просто так. А ведь у нее есть муж. И, наконец, самое главное, наверное... По приказу командира отряда врач Сташинский убивает больного партизана Фролова. И еще: отряд отбирает последнюю свинью у семьи корейцев, обрекая тех на голод и умирание. Все эти коллизии не характерны для советской литературы, странно, что никто из вас не обратил на это внимания.

- Вы хотите сказать, что Гражданскую войну у белых выиграли... негодяи? - Все тот же голос. Интересно, кто это... Но я не могу оторвать глаз от вдохновенного лица учителя. А вообще-то странно: что это за голос такой? Я не слышал его раньше.

- Фадеев утверждает своих героев реальными людьми, из глубины земли. Все они шахтеры. Все они пошли защищать советскую власть, потому что жизнь им казалась простой и немудрящей, как муромский огурец с Сучанского баштана. Но ведь эти реалии как бы и доказывают непреложную силу советской власти. Более всего доказывают... - Анатолий едва заметно улыбается. Вот фрукт... Как лихо. Сначала - безумная правда, потом - позолоченная пилюля, чепуха. Какой же я идиот! Ничего. Вернусь домой - прочту. От корки до корки. Интересно как... Контрреволюционную литературу днем с огнем не найдешь, а она - под боком! Чудеса...

- Вы не должны были настаивать на сомнительных страницах! - вещает голос. Я вижу Анатолия в сопровождении толстой дамы. Они медленно идут по коридору и беседуют.

- Но в разработке Наркомпроса ни слова не сказано о "сомнительных страницах"! - парирует Анатолий.

Ладно. Разберемся. Я все же крупный идиот...

Домой идти не хочется. Летний закрыт - начало зимы. Куда податься? И я направляюсь (или ноги сами несут?) на Конногвардейский. Знакомый путь... Позади Адмиралтейство, сад, поблекший купол Исаакия; вот и бульвар, две Славы на чугунных немецких столбах готовы взлететь и умчаться; а вот и скамейка...

Здесь увидел Раскольников девочку и решил спасти ее, вырвать из рук сластолюбца. А потом горько жалел о двадцати копейках, отданных городовому. Чтобы тот увез несчастную на извозчике. Ладно. Я пришел.

Вот он, дом. Два окна квартиры поблескивают тщательно вымытыми стеклами. В тот раз я зашел с черного хода. Таня попросила не привлекать внимания Федорчука и Кузовлевой, царствие им небесное. Таня-Таня, во что ты меня втянула, зачем...

Что-то не так. Милая, добрая Серафима Петровна не похожа на убийцу. Вряд ли она могла сделать такое. Но ведь сделала? Таня сказала об этом весьма определенно. В чем же дело?

Знаний специальных нет, методологией ЧК не владею, остается только печенка. Надежнейший инструмент революции. Чую печенкой: что-то здесь не так. Не вытанцовывается. Не склеивается. Осколки зеркала никак не складываются, ничего не видно. И спросить невозможно. Серафиму теперь ищи-свищи. Пока сама не пожелает - вряд ли и встретимся.

- Дерябин!

Оглядываюсь. "Эмка". Из окошка делает ручкой товарищ Дунин. Да как же это он подкатил так бесшумно, так незаметно? Однако я лопух...

- Садись... - Он услужливо открывает заднюю дверцу. Куда денешься? Не бежать же вскачь по бульвару? Да и бесполезно. Влезаю, располагаюсь, Дунин приказывает шоферу ехать к дому четыре. Как они меня выследили?

- Вы следили за мной?

- Есть разговор. Очень серьезный, Дерябин.

Останавливаемся на углу Литейного и Каляева. Этого подъезда, ведущего в недра, я раньше не замечал...

Никуда не поднимаемся. Дунин заводит меня в комнату без окон. Нестерпимо бьет свет настольной лампы. Дунин усаживается, предлагает "устраиваться". Сажусь на стул, он стоит странно: лампа выжигает глаза. Но с места стул не двигается.

- Он привинчен, - дружелюбно объясняет Дунин. - Ты должен нам помочь...

Вот оно. Возмездие. Этого следовало ожидать. Сунул мизинец - всей лапке пропасть. Ишь, как стелет...

- Мы пасем и пытаемся выявить антисоветский монархический центр. Я бы сказал и точнее - контрреволюционный. Но революция позади, советская власть крепка и нерушима, так что такое название как бы лучше. Пока мы знаем... знали только Лену и осужденных ныне к высшей мере не то родственников, не то подельщиков, не то родителей Лены. Мы не смогли этого установить. И эта часть - прошлое. Настоящее: Таня, тебе хорошо известная...

- А... Серафима? (Не валяйте дурака, товарищ... Не станете же вы убеждать меня, что ничего о ней не знаете?)

- Спасибо. Знаем. И вот здесь самое серьезное, Дерябин. Эту даму мы подставили милой девочке. С прекрасной, достоверной легендой. Но... Никуда дальше не продвинулись. И вот теперь мы просто вынуждены обратиться к тебе. Девочка души в тебе не чает. Я убежден: подъедешь на кривой - объедешь на вороных. Она посвятит тебя во все. Она тебе верит безраздельно! Другого выхода, товарищ Дерябин, нет. Решай.

- А это не очень гнусно? - В моем голосе нет и тени насмешки. Так, деловой вопрос. Он всматривается остро, но успокоенно мотает головой.

- Морально то, что полезно рабочему классу. Фадеева читал? Помнишь, как врач отравил партизана во имя победы? Ну, и то-то...

Часа полтора он подробно и доходчиво объясняет, что я должен говорить Тане, о чем следует молчать. Как себя вести, если удастся попасть в компанию монархистов или кто там они... Могут оказаться и террористами, и отравителями, и диверсантами. Главный метод: когда мы нравимся женщине и желаем выведать у нее какие-то тайны - мы должны добиться ее расположения, безумной любви, ласки. В постели (он так и произнес, без усмешки) и "через лобзанье" получить все, что требуется.

- У тебя были... женщины? - смотрит пристально. - Впрочем, мог бы и не спрашивать, у тебя все написано на лице. Тогда еще интереснее, согласись.

- Но она же девочка совсем! - Я почти кричу.

- Нет... - качает головой. - Это она так выглядит. Ей скоро пятнадцать, а в этом возрасте у многих уже дети. Так что не пасуй, Дерябин. Да и чего не сделает большевик ради любимой родины, партии, товарища Сталина?

Цежу сквозь зубы:

- Я ставлю товарища Сталина на первое место.

Качает головой:

- А ты не такой простак... Тебе покажут выход - это далеко, окажешься на другой стороне, в другом доме. В случае крайней необходимости - звони, телефон знаешь. А так мы сами тебя найдем. И помни, на носу заруби: отныне ты проходишь необходимую практику в качестве секретного сотрудника ГУГОБЕЗ. Я не отбираю подписки, не завожу дела, так как ты - член семьи нашего работника. Усвой: никаких разговоров. Ни-че-го! Ни с отчимом, ни с матерью, ни с кем, понял? Иди...