Я не находил ответа на эти вопросы. Я гнал от себя мучительные мысли, стараясь больше не думать об этом. Мне казалось, что на моей груди лежит тяжелый камень, и я никак не могу избавиться от этого бремени.

Только под утро мне удалось заснуть.

* * *

В комнату вошел старший врач со своими ассистентами. На этот раз он не стал менять мне повязку.

- Ну что? Как вы себя чувствуете сегодня? Хорошо ли спалось? Чувствовали боли в голове? Как насчет аппетита? Посредственный, говорите? Ну ничего, со временем он восстановится. И все-таки заставляйте себя есть. Да, о чем же я хотел вас спросить?.. Ага! Что все-таки там у вас произошло с молотильным цепом? Вы обещали мне рассказать об этом.

- Вы же все равно не верите,- сказал я.- Да вы и не хотите верить.

Он погладил свою остроконечную бородку.

- Вы предубеждены против меня,- сказал он.- Я принципиально верю всему, что говорят мои пациенты. Мои пациенты всегда правы.

Однако он больше не вернулся к этой теме. Дав сестре милосердия необходимые указания по поводу моей диеты, он повернулся к дверям и собрался уходить. Я удержал его и попросил прислать мне парикмахера.

- Я распоряжусь на этот счет,- сказал доктор Фрибе и записал что-то в свой блокнот. Старший врач улыбнулся.

- Вот и хорошо! Значит, мы снова возвращается к жизни,- заметил он.Вы начинаете заботиться о своей внешности, а это хороший признак.

Врачи удалились, а пять минут спустя в комнату вошел князь Праксатин о кисточкой и бритвенными принадлежностями в руках.

У него было очень недовольное выражение лица, как если бы возложенное на него поручение было ему чрезвычайно неприятно. Однако он уже неоднократно под разными предлогами заходил в мою палату. Очевидно, его тянуло ко мне - он хотел удостовериться в том, что я его не узнал. При этом он всячески избегал подходить ко мне слишком близко и лишь украдкой, в те мгновения, когда ему казалось, что я не смотрю на него, наблюдал за мною. Впрочем, могло быть и так, что я абсолютно неверно истолковывал его поведение. Может быть, в нем говорили вовсе не недоверчивость и страх? Может быть, он искал удобного случая поговорить со мной тайком? Если ему нужно было мне что-нибудь сказать, то теперь для этого представлялся подходящий момент.

Он склонился надо мною, намылил мне щеки и начал брить. К моему изумлению, он очень ловко справлялся с делом. Должно быть, он научился этому уже здесь, в больнице, подумал я. В Морведе его каждый вечер брил перед ужином один из камердинеров.

Закончив свою работу, он поднес к моим глазам небольшое ручное зеркальце. За все это время он не произнес ни слова. Но теперь уже я хотел поговорить с ним. Мне изрядно поднадоела вся эта игра, и я не мог допустить, чтобы он ушел, не дав мне ответа на все терзавшие меня вопросы. Я должен был наконец узнать, где находится Бибиш, что произошло с бароном фон Малхиным и Федерико. Ему это было наверняка известно, и он должен был все рассказать мне.

- Как вы попали сюда? - спросил я тихо. Он сделал вид, будто я говорил не с ним.

- Как случилось, что вы оказались здесь? - продолжал я допрашивать его.

Он пожал плечами и сказал своим мягким певучим голосом:

- Вы, кажется, выразили желание побриться. Вот доктор и послал меня.

Я потерял всякое терпение.

- Неужели вы до сих пор думаете, что я вас не узнал? -спросил я резким тоном, но все же достаточно тихо, чтобы сестра милосердия не могла услыхать моих слов.

Он сразу забеспокоился и стал упорно прятать от меня глаза.

- Узнали меня? - пробормотал он угрюмо.- Что ж, пусть так. Да вот только я-то вас не знаю. Ну вот, я вас побрил... Нужен ли я вам еще? Видите ли, мне необходимо побрить еще несколько человек.

- Аркадий Федорович! - произнес я тихо.- Когда я видел вас в последний раз, вы несли в руках красное знамя и распевали "Интернационал".

- Что, вы говорите, я нес? - спросил он.

- Красное знамя.

Тут он не на шутку перепугался. Лицо его сначача залилось краской, а потом побледнело.

- Никому не может быть никакого дела до того, что я делаю в свободное от работы время,- сказал он громко, так что сестра милосердия подняла голову и стала прислушиваться.-Я исполняю свои обязанности не хуже остальных.

Он злобно посмотрел на меня, быстро уложил свои вещи и, выходя из комнаты, буркнул на прощание:

- И вообще все это никого не касается!

Затем он вышел, громко хлопнув дверью.

Немного погодя в палату вошел доктор Фрибе. Он присел на край моей постели и принялся болтать о разных вещах. Вдруг он сказал:

- Послушай, ты, кажется, крепко повздорил с нашим больничным служителем? Бедняга совсем растерялся. Пришел ко мне и стал жаловаться на тебя. Якобы ты упрекал его за политические убеждения. Господи, да тут у нас каждая собака знает, что он носит Красное знамя во время коммунистических демонстраций! Он состоит в партии. Нельзя, конечно, сказать, чтобы это был светоч ума, но он хорошо справляется с возложенными на него обязанностями и вообще совершенно безобидный человек.

- Я так не считаю,- сказал я.- Этот человек притворяется. Он разыгрывает из себя идиота, неизвестно ради какой цели.

- Не может быть! - воскликнул доктор Фрибе.- Неужели, правда? Откуда ты его, собственно говоря, знаешь?

- Я встречал его в деревне, в которой исполнял обязанности врача.

- Вот как? А как называется эта деревня?

- Морведе.

- Морведе,- задумчиво повторил он,- Да, в этой местности действительно имеется поселение с таким названием. Однажды у нас в больнице был пациент из Морведе, он служил там на сахарном заводе.

- В Морведе нет никакого сахарного завода,- возразил я.

- Ты ошибаешься, там должен быть сахарный завод. Итак, ты встретил нашего больничного служителя в Морведе? Это любопытно. Что же он там делал?

- Он служил управляющим в барском поместье.

- Брось! - сказал доктор Фрибе.- Этот человек столько же понимает в сельском хозяйстве, сколько я в охоте на кенгуру. В лучшем случае он сможет отличить быка от коровы, да и то с трудом. Как же он мог быть управляющим имения?

- Ты мне не веришь,- безнадежно вздохнул я,- Нет смысла дальше распространяться на эту тему. Может быть, ты не поверишь и в то, что... Скажи-ка, ты еще помнишь ту студентку-гречанку, которая работала с нами в бактериологическом институте? Ее звали Каллисто Тсанарис.