Григорий Борисович сказал директрисе, что он против Советской власти и Коммунистической партии ничего не имеет, что он сам комсомольский активист и сам хочет в скором будущем вступить в партию, что он сам очень обеспокоен настроениями молодёжи в последние годы и, с помощью применения теории Макаренко, желает исправить положение... Он говорил горячо и совершенно искренне, однако убедить директрису не смог, от этих энтузиастов одна морока. Ему ещё раз было велено выбросить из головы все завиральные идеи и начать работать как положено, по существующим инструкциям:

Шёл восьмидесятый год. Собственно, на первых порах сил и времени для осуществления своих планов практически не оставалось. Университет, дав фундаментальные знания по математике, не научил его, как эти знания донести до учеников. В первые годы у Григория Борисовича были проблемы с дисциплиной на уроках, которые решились по мере того, как увеличивалась возрастная разница между ним и учениками. Много сил и времени отнимали обязанности по классному руководству. Но ничего другого, как тянуть лямку просто не оставалось. Он решил сначала полностью освоить азы учительской профессии, закрепиться в школе, и постепенно подготовить условия для претворения своих планов, которые просто временно отодвигались, но оставались смыслом его жизни.

Но ещё одна причина была для этого: сразу после окончания университета и начала работы в школе он женился, а семейные обязанности "приземляют" любого, надо постоянно думать, что ты принесёшь в семью, и сто раз подумаешь, стоит ли осложнять отношения с начальством. Сначала родилась Маша, через три года - Аня, а ещё через три - Даша и Настя:

- : и мы должны всегда помнить: где массивы, там и циклы. Без цикла массив нельзя ни ввести, ни создать, ни обработать, ни вывести, ни просмотреть. Ничего нельзя сделать с массивом без цикла. Помните: где массивы, там и циклы!

- Где массивы, там и циклы! - повторил класс, отвлекая Григория Борисовича.

В целом работа в школе шла неплохо, ученики, которых он учил математике, при проверках показывали знания не хуже, чем другие, а те, кого он воспитывал по долгу классного руководителя, вели себя не хуже прочих. Он, по своей инициативе, организовал математический кружок, члены которого неплохо выступали на олимпиадах... Ему давали хорошую нагрузку, полторы ставки, и он приносил домой в месяц почти двести рублей, что по тем временам было очень даже неплохо для учителя, хотя тогда уже тёща говорила, что нормальные мужики меньше трехсот рублей не зарабатывают. За всем этим начали как-то постепенно забываться его наполеоновские планы, и Григорий Борисович постепенно привыкал к мысли, что теория это теория, а жизнь это жизнь:

Прошло несколько лет, жизнь шла своим чередом, но начавшиеся в восемьдесят третьем году разговоры о школьной реформе, а в восемьдесят пятом году Перестройка всколыхнули болото школьной и не только школьной жизни.

Вдруг в печати стали появляться такие материалы, за которые ещё недавно грозила тюрьма. Разом осмелели всевозможные лекторы и политинформаторы. Сам генсек открыто призывал людей перестать бояться и проявлять инициативу во всех делах, "наводить критику и самокритику". Григорию Борисовичу показалось, что пробил его час, что настала пора действовать. Вроде, момент был на редкость благоприятный.

Он уже отработал в школе несколько лет и довольно успешно. Начальство к нему нормально, даже хорошо относилось. Весной восемьдесят шестого года школьный парторг, военрук Георгий Борисович попросил его взять в качестве комсомольского поручения работу с ученической комсомольской организацией, намекнув, что это в скором будущем поможет ему вступить в партию (он уже выходил из комсомольского возраста). Григорий Борисович с радостью взялся за это. Да и вообще, началась светлая полоса в жизни. С восемьдесят пятого года раза в полтора увеличилась учительская зарплата, и учитель с хорошей нагрузкой начал приносить домой триста-четыреста рублей, что не могло не сказаться на престиже профессии и на настроении учителей. Они, наконец-то почувствовали себя людьми. Новое дело пришлось Григорию Борисовичу по душе, хотя главные планы все ещё оставались далеки от претворения. Он понимал, что для создания настоящего коллектива нужно настоящее Дело, но где его взять. У Макаренко таким делом был производительный труд, да пожалуй ничто другое не годится. Вот у Сухомлинского, которого Григорий Борисович ставил недалеко от Макаренко, производительного труда не было, и единого коллектива создать не удалось, о чём он и написал откровенно. Хорошо бы и в их школе организовать производство, но как? Много времени и сил потратил он на это, но толку почти не было. Самое большое, что ему удалось, это договориться с шефствующим над школой заводом, базовым предприятием, как тогда говорили, о том, что десятка два учеников-старшеклассников будут ходить два-три раза в неделю на завод и выполнять там всякую подсобную работу, получая за это зарплату. Но созданию школьного коллектива это не помогло. Директриса, видя старания Григория Борисовича, предложила комсомольской организации взять несколько ставок уборщиц в школе, это оказалось кстати, у комитета комсомола завелись деньги. Вообще в то время было увлечение всяким трудом школьников, была даже введена в школе должность организатора труда, за которую оплачивали полставки учителя. Должность эту дали Григорию Борисовичу, так, как он уже занимался этой работой. После этого в обязанность ему вменили организацию любого труда, генеральных уборок и субботников. На всём этом постепенно возникал актив, небольшой круг старшеклассников, регулярно контактирующих с Григорием Борисовичем. Порой ему казалось, что дело сдвинулось с мёртвой точки, порой одолевал пессимизм. Всё это происходило на фоне его обычной учительской работы.

Григорий Борисович тогда разве что не ночевал в школе, имел большую преподавательскую нагрузку (полторы ставки), но и домой приносил достаточно денег, более четырехсот рублей...

Впрочем, организация труда была не единственным делом на новом поприще. Он принимал участие в заседания комсомольского бюро и подготовке собраний.

Ученическая комсомольская организация, в отличие от учительской, действовала активно. С его участием собрания начали проходить гораздо интересней, чем раньше. У ребят часто возникали вопросы, на которые они сами не могли найти ответов, и Григорий Борисович оказался очень кстати. Он с самого начала предложил объединить две организации в одну, но ему сказали что это противоречит такой-то инструкции. Впрочем, молодым учителям, особенно семейным, было не до комсомольской работы. Это все понимали, с них требовали лишь платить взносы. Сам Григорий Борисович вскоре вышёл из комсомола по возрасту, ему исполнилось двадцать восемь лет. Парторг о вступлении в партию разговоров что-то не заводил, а самому ему об этом говорить было неловко. Существовала, и это не было секретом, очередь желающих стать членами КПСС, а раз так, то кто-то постоянно её обходил. Но Григорий Борисович не придавал этому большого значения, главное дело:

Да, вот ещё, квартиру трёхкомнатную ему дали, когда близняшки, Дашенька да Настенька родились. Хотел он сына, а родились ещё две дочки, а всего их четыре стало. По нашим понятиям - семья многодетная. Директриса ему квартиру кооперативную в Первоапрельском выбила, а то они у его родителей жили. Хорошая квартирка, трёхкомнатная, жаль только планировка старая, санузел совмещённый.

Всё хорошо, только от школы далеко: Хорошо, квартиру дали, пока отношения с начальством ещё не испортились, они портится вскоре начали.

Одним из его достижений была общешкольная ежемесячная (чаще не получалось)

стенгазета. Выпуск её, в котором принимало участие десятка два активистов, был всегда событием. За первые номера его очень хвалили и ставили в пример другим учителям. Это было не совсем кстати, Григорию Борисовичу в последнее время часто приходилось ловить на себе неодобрительные взгляды коллег. Как-то, зайдя в учительскую он услышал разговор двух учительниц: