Не чувствую красот

В Крыму и на Ривьере,

Люблю речной осот,

Чертополоху верю.

Бесславить бедный юг

Считает пошлость долгом,

Он ей, как роем мух,

Засижен и оболган.

А между тем и тут

Сырую прелесть мира

Не вынесли на суд

Для нашего блезира.

Как кочегар, на бак

Поднявшись, отдыхает,

Так по ночам табак

В грядах благоухает.

С земли гелиотроп

Передает свой запах

Рассолу флотских роб,

Развешанных на трапах.

В совхозе садовод

Ворочается чаще,

Глаза на небосвод

Из шалаша тараща.

Ночь в звездах, стих норд-ост,

И жерди палисадин

Моргают сквозь нарост

Зрачками виноградин.

Левкой и млечный путь

Одною лейкой полит,

И близостью чуть-чуть

Ему глаза мозолит.

Счастлив, кто целиком,

Без тени чужеродья,

Всем детством с бедняком,

Всей кровию в народе.

Я в ряд их не попал,

Но и не ради форса

С шеренгой прихлебал

В родню чужую втерся.

Отчизна с малых лет

Влекла к такому гимну,

Что небу дела нет

Была ль любовь взаимна.

Народ, как дом без кром,

И мы не замечаем,

Что этот свод шатром,

Как воздух, нескончаем.

Он чащи глубина,

Где кем-то в детстве раннем

Давались имена

Событьям и созданьям.

Ты без него ничто.

Он, как свое изделье,

Кладет под долото

Твои мечты и цели.

Дымились, встав от сна,

Пространства за навтлугом,

Познанья новизна

Была к моим услугам.

Откинув лучший план,

Я ехал с волокитой,

Дорога на беслан

Была грозой размыта,

Откос пути размяк,

И вспухшая Арагва

Неслась, сорвав башмак

С болтающейся дратвой.

Я видел поутру

С моста за старой мытней

Взбешенную куру

С машиной стенобитной.

За прошлого порог

Не вносят произвола.

Давайте с первых строк

Обнимемся, паоло!

Ни разу властью схем

Я близких не обидел,

В те дни вы были всем,

Что я любил и видел.

Входили ль мы в квартал

Оружья, кож и седел,

Везде ваш дух витал

И мною верховодил.

Уступами террас

Из вьющихся глициний

Я мерил ваш рассказ

И слушал, рот разиня.

Не зная ваших строф,

Но полюбив источник,

Я понимал без слов

Ваш будущий подстрочник.

Я видел, чем Тифлис

Удержан по откосам,

Я видел даль и близь

Кругом под абрикосом.

Он был во весь отвес,

Как книга с фронтисписом,

На языке чудес

Кистями слив исписан.

По склонам цвел анис,

И, высясь пирамидой,

Смотрели сверху вниз

Сады горы Давида.

Я видел блеск светца

Меж кадок с олеандром,

И видел ночь: чтеца

За старым фолиантом.

Я помню грязный двор.

Внизу был винный погреб,

А из чердачных створ

Виднелся гор апокриф.

Собьются тучи в ком

Глазами не осилишь,

А через них гуськом

Бредет толпа страшилищ.

В колодках облаков,

Протягивая шляпы,

Обозы ледников

Тащились по этапу.

Однако иногда

Пред комнатами дома

Кавказская гряда

Вставала по-иному.

На окна и балкон,

Где жарились оладьи,

Смотрел весь южный склон

В серебряном окладе.

Перила галерей

Прохватывало как бы

Морозом алтарей,

Пылавших за арагвой.

Там реял дух земли,

Остановивший время,

Которым мы, врали,

Так грезили в богеме.

Объятья протянув

Из вьюги многогодней,

Стучался в вечность туф

Руками преисподней.

Меня б не тронул рай

На вольном ветерочке.

Иным мне дорог край

Родившихся в сорочке.

Живут и у озер

Слепые и глухие,

У этих фантазер

Стал пятою стихией.

Убогие арбы

И хижины без прясел

Он меткостью стрельбы

И шуткою украсил.

Когда во весь свой рост

Встает хребта громада,

Его застольный тост

Венец ее наряда.

Чернее вечера,

Заливистее ливни,

И песни овчара

С ночами заунывней.

В горах, средь табуна,

Холодной ночью лунной

Встречаешь чабана.

Он как дольмен валунный.

Он повесть ближних сел.

Поди, что хочешь, вызнай.

Он кнут ременный сплел

Из лиц, имен и жизней.

Он знает: нет того,

Что б в единеньи силы

Народа торжество

В пути остановило.