- Вам беспокоиться нечего: вы обеспечены. Но сейчас больше пить я бы не советовал. - Петер встал. - Телезрители просят вас исполнить одну миссию. Собственно, поэтому я и пришел так рано.

- Рад послужить. В чем же она состоит? - Сезар откинулся в кресле.

- Просят показать вас в музее астронавтики, возле памятника, в вашем доме-музее.

- Мой памятник и музей?

- Ну да! Как всем погибшим или пропавшим без вести.

- О слава!..

- Да, хотя после вашего возвращения пришлось поднимать старые архивы, вы же в систему не были введены.

- Ладно. Я не в обиде. Хотя вчера ни о памятнике, ни о музее ничего не говорили.

- Никто не вспомнил, а система посчитала нерациональным.

- А сейчас?

- Сейчас - да. Появился интерес, значит...

- Тогда вперед!

Так начался сегодняшний день: Непонятно, что его погнало в собственный музей, к собственному памятнику. Да, пожелание соотечественников. Им захотелось увидеть, как тот, погибший, воскрес и смотрит на себя. А он действительно возвратился из небытия к тому, что произошло вскоре после смерти. Памятник был из неотшлифованного черного лабрадорита, в нем выдолблена ниша, а в ней голова Адама Сезара из белого мрамора. Разум, потерянный в пространстве. И чудо было: войти в коттедж, откуда вышел 17 февраля 1995 года. Он смотрел на фотографии и грустно улыбался. На одной из них Патрис бежала взморьем в лучах заходящего солнца. Патрис, которая состарилась без него и умерла. Просто не верилось, что Патрис нет. Но ведь это же сон?..

В машине он попросил Петера навести справки о судьбе Патрис. Парень минуту размышлял, потом начал нажимать клавиши на пульте. "Отпечатать или сообщить вслух?" - замерли на экране маленькие зеленые буквы. "Вслух, только вслух, - подумал Сезар, - я не служба информации, чтобы собирать досье. Только кратко, самое существенное. Пусть себе Патрис бежит взморьем. На фоне заходящего солнца. А мне - одни сведения о Патрис Лонг".

- Патрис Лонг. 1963. Грамон. Психолог. Ученой степени не имела. Первый муж - астронавт Адам Сезар. Пропал без вести в августе 1995 года. Второй раз вышла замуж в 2000 году. Муж, Франц Зигмунд, автогонщик, погиб в аварии в 2003 году. В 2007 году вышла замуж за служащего фирмы "Феникс" Куба Лонга, умер в пожилом возрасте в 2025 году. При переходе на интеллектуальную оплату труда не выдержала перегрузки. С 2047 по 2060 год находилась в психиатрической больнице, где и умерла. Похоронена за счет государства. Родных и близких нет.

8

Издали гора смахивала на огромный голубоватый сегмент солнца, которое едва начало подниматься над горизонтом и застыло.

Прикинув по привычке на глаз расстояние до нее, Сезар проехал по автостраде еще метров пятьсот пятьдесят и, когда просвет между деревьями показался ему достаточным, повернул влево. Машина легко и плавно преодолела кювет и на полуметровой высоте понеслась над полем, густыми зелеными всходами, напрямик, к горе. За полчаса предполагал прибыть к месту.

Его он избрал неожиданно, спонтанно, в тот вечер, когда система ровным, бесстрастным голосом сообщила ему сведения о Патрис. "Стоп, - сказал он себе, - давай остановимся на минутку. Пятьдесят четыре года назад умерла Патрис в психиатричке, похоронена за государственный счет. А мне сорок восемь. Выходит, умерла до моего рождения. Мы оказались в разных эпохах. Она умерла в мое время, я умер в ее время. Никакой логики не хватает, чтобы свести концы. Собственно, я действительно умер и сейчас нахожусь как на том свете. Во сне. И если я мертвый, терять мне нечего - все, что имел, я уже потерял. Так вот, если это сон и я покончу с собой, сон должен прерваться, я проснусь за пультом "Глории". Если же это действительность, мне тоже терять нечего. Если в самом деле проводится эксперимент, в последнюю минуту меня остановят. Жестокий эксперимент. Все рассчитано. Можно только представить, как Патрис к старости оказалась без гроша в кармане и с расстроенной психикой...

Я же из самого начала, как приземлился, балансирую, словно на лезвии бритвы. Когда что-то снится и ты знаешь, что это снится, вскоре просыпаешься, а я не могу проснуться третьи сутки. Пусть эксперимент, зачем мне тогда разрешают думать, будто это эксперимент? Обострить ощущения, чтобы я полнее раскрылся? Почему разрешают контролировать-себя? Или вынуждают контролировать, чтобы загнать на середину каната, протянутого над пропастью, - доверяем и проверяем, пряники кнут? Что от меня хотят? Сон или эксперимент - все зафиксируется, потом расшифруется. Не верю, что это реальность, не верю, не воспринимаю! Я - из того времени! Я хочу туда!"

Спокойно, уговаривал себя, спокойно, ты же астронавт, давай думать, у тебя же прекрасная реакция на смену ситуаций. Надо думать, возможно, система еще не фиксирует мыслей. Приборы "Глории" фиксируют, да бог с ними, он проверен на лояльность, и вообще, коль дело идет к тому, что можно потерять рассудок; при: чем здесь лояльность? Его обязанность - не лишиться рассудка, сохранить себя, а там как получится. Во-первых, выключиться из суеты но познанию этого постиндустриального, или как его, общества, пусть живут, как им хочется, ему какое дело? Он должен успокоиться, снять напряжение, чтобы не попасть в переделку. Отключиться. Экспериментаторы должны убедиться в его спокойствии.

И он избрал это место. С помощью Х-95. Пожелал оказаться в нетронутом кусочке природы в одиночестве, пострелять уток, словом, прийти в норму.

Сезара ждали. Когда через полчаса машина сделала поворот почти на девяносто градусов, ему открылась небольшая лужайка, укрытая свежими покосами клевера. В глубине стояла лесная сторожка, возле нее встречал пожилой человек, служитель. "Этого мне и хотелось, - отметил Сезар. - Вот такая сторожка, с гонтовой крышей, заросшей мхом, и колодец во дворе".

- Я вас давно жду, - сказал мужчина и протянул руку. - Гофман. Так и зовите меня - Гофман. Коротко и ясно.

Сезар пожал крепкую красную руку Гофмана и невольно присмотрелся к нему. Старая шляпа с опустившимися полями, поношенный костюм, на ногах солдатские ботинки без шнурков, видны серые шерстяные носки. Сетка морщин под глазами, нос как маленькая очищенная луковица, короткая седая бородка. Что это: печать лесного одиночества или маскарад, антиквариат специально для Адама Сезара, чтобы он лучше себя чувствовал? Пускай, какая разница, покой и только покой, хватит самокопания.

- Давно вас ожидаю, - повторил Гофман. - Как получил указание системы, так и жду.

- Вас предупредили? - сказал Сезар, и потому, что это было первое, вышло как-то сухо.

- Ну да. - Гофман уже вытянул из багажника вещи, - сообщили. У меня приемник. С телеустройством. Я в курсе. Вы можете оставить машину здесь и выключить, хотя она, зараза, полностью и не выключается.

- Не любите систему? - что-то будто подтолкнуло Сезара.

- Да я о том, если кто забивается сюда, значит, ему надоело гнаться за коэффициентами и он убегает подальше от машинерии. А у меня система своя, своя электроника.

Гофман понес чемоданы в хижину.

- Сколько же вам лет?

- Да уже за шестьдесят.

"Староват для двадцать первого века, а для моего - лет около сорока, не больше. Юношеская спина".

- И давно здесь?

- Пожалуй, тридцать шесть годов.

- И все время сам?

- Почему? Мужику самому не продержаться. Была старуха, правда, недавно, лет десять назад, втемяшилось ей что-то в голову, не выдержала, убежала к сестре. Роботам со спины пыль стирает, - рассказывал, не оборачиваясь, Гофман. - А мне уже все равно. Я здесь корни пустил. Еще до того, как выписал ее сюда.

- Как... выписали?

- Заказал. Это делается просто. Вот и приехало чучело. А мне все равно. Было бы с кем словом переброситься. - Гофман остановился к оглянулся на Сезара: - А ребятишек не захотела, чертовка. Говорит, мы с тобой дураки, и дети пойдут такие же. - Гофман сплюнул и двинул дальше. - А к старости все равно не выдержала.