Он решил остановиться на последнем. Сделал несколько эскизов и один их них взял за основу. Необычным приемом, вместо мастихина, он широким ножом вертикальными мазками густо набросал краску на холст. Затем подготовил на палитре гамму голубых, синих, фиолетовых оттенков, создал определенный колорит. Все как будто получалось - кроме гудков. Чтобы они зазвучали, пришлось долго искать точные цветовые соотношения.

Картина была закончена в 1967 году. Впервые она экспонировалась на выставке "Московские художники к 50-летию Советской власти", затем - на персональной выставке в 1968 году.

Персональная выставка была особенно радостным событием для Николая Степановича. По сути это была выставка как бы вновь рожденного человека, его второе творческое дыхание. Многочисленные отзывы искусствоведов и зрителей говорили сами за себя. Многие удивлялись, почему они не знали этого художника до сих пор; для других эта выставка была просто неожиданностью. Вот что писал известный искусствовед В. Костин в вводной статье к каталогу выставки: "Живописный раздел выставки демонстрирует произведения, написанные художником почти через четыре десятилетия после ранних, не сохранившихся живописных работ. Подчеркнуто декоративный характер этих полотен связан с многолетним опытом работы художника в декоративно-оформительском искусстве, а также с изучением древнерусской монументальной живописи и искусства многих мастеров XX века. Образное звучание цвета находит довольно убедительное воплощение в некоторых показанных на выставке натюрмортах, в портретах и в картине "Траурные гудки". Другой искусствовед, О. Бескин, в журнале "Декоративное искусство" писал о картине "Траурные гудки" следующее: Огромное впечатление производят "Траурные гудки" - это подлинный декоративный реквием. Общий синий фон с темными силуэтами паровозов, мастерски вписанные в синюю гамму красные знамена, прямые белые султаны пара, ощутимо передающие звуки гудков,- все это дает право отнести картину к произведениям, ждущим своего места в одном из государственных музеев".

Так и произошло, но только спустя 10 лет. В 1978 году на персональной выставке картину приобрела ГТГ. Несмотря на коренные изменения политического мировоззрения в нашей стране, исторические факты, увиденные и запечатленные художником в картине, как и его мастерство, останутся навсегда.

Страсть к живописи по-прежнему не покидала художника. От больших работ он переходил к натюрмортам. Продолжая их писать, он находил все новые и новые цветовые решения. Так, в натюрмортах "Фиолетовые цветы", "Цветы на ткани", "Акониты на декоративной ткани" и других он ввел контрастность цвета. Затем он снова переходил к большим картинам. На этот раз он обратился к теме войны. Она постоянно тревожила его душу. Он погружался в воспоминания, и перед ним снова вставали страшные события, его снова охватывало чувство трагизма.

Ему хотелось передать в картине весь драматизм и напряженность войны. Он пересмотрел все свои эскизы, сделанные в тот период, потом сделал еще ряд эскизов по памяти. Теперь уже четко прорисовывались сюжет и замысел картины, которую он назвал "Загорск. На передовую. 1941 год".

Сюжет драматичен. Начало войны. Немец близок от Москвы. Сильный мороз. Темное небо говорит о напряжении. Мимо Троице-Сергиевой лавры идут цепью белые камуфлированные танки - прямо на передовую. На картине надолбы из металлических балок. Мазок за мазком - и холст словно оживает. Пока он писал эту картину, перед его глазами возникал Троице-Сергиев монастырь со своими белокаменными стенами, башнями, соборами, церквями. В памяти оживала история за несколько веков и прежде всего площадь монастыря, которая помнила все: и торжественные церемонии великих князей и царей, и казнь сторонников Софьи, и юного Петра, который скрывался здесь в 1682 году, и многие другие события. А Красногорская площадь служила местом шумной торговли. Здесь же сохранили традиции русская духовность и красота древнерусского зодчества.

И на этом фоне перед его глазами словно оживала картина страшной действительности 1941 года, когда мир, красота и предчувствие ужасов разрушения войны смешались воедино. Только напряжением гаммы цветов художник смог создать это состояние тревоги. Военную мощь символизировали танки - они внушали уверенность в победе. Вспоминая эти события, трудно было поверить в то, что враг был так близко от уникального памятника.

Со временем самочувствие ухудшалось. Писать в мастерской он уже не мог - тяжело было подниматься на пятый этаж, ноги отказывались служить. Он стал писать в своей маленькой квартире.

В 1970 году в его жизни случилось непоправимое - от тяжелой болезни умирает жена Ольга Константиновна. Это было сильное потрясение для него и для всей семьи. Но творческая душа не давала ему покоя, и он, едва оправившись от переживаний, превозмогая боль, решил поехать в свою любимую Рязань.

Была весна 1971 года. Солнце все больше находилось в зените и своими лучами ярко освещало весь Рязанский кремль. И снова, как и много лет тому назад, он не мог налюбоваться красотами. Теперь он был свободным художником и работал не по заказам. Он мог с наслаждением творить, писать, создавать образы. Остановился он у своей сестры. Жизнь так сложилась, что виделись они очень редко. Она жила со своей дочерью и ее семьей. Это была интеллигентная, доброжелательная семья, и Николай Степанович чувствовал себя среди них очень хорошо. Каждое утро с небольшим этюдником он отправлялся на пленэр и с упоением работал. Писал он Рязанский кремль.

Из воспоминаний Николая Степановича: "Я был поражен его красотой, почувствовал соприкосновение с его древним искусством. Четыре больших темно-синих купола, усыпанных звездами, а посреди них еще больший золотой купол на голубом небе казались мне сказкой. Резные белокаменные наличники, затейливые узоры на колонках окон, переплетаясь, как бы струились к верху, чтобы завязаться там красивым и сложным орнаментом на фронтончиках под окнами, опирающимися на эти колонки. Портал. По бокам портала высились колонки, они были какие-то витые, крученые, с резьбой. Кремль создавал как бы, торжественное песнопение". Это чувство красоты, внутренняя свобода, независимость, творческий порыв заряжали его необыкновенной энергией - он писал и писал, несмотря на свое болезненное состояние, сделал множество эскизов для будущей работы "Рязань на яру".

Удовлетворенный и счастливый от поездки в Рязань, он возвратился в Москву. Находясь под впечатлением от увиденной красоты и поэзии Есенина он пишет картину "Осень. Рыжая кобыла". Вся картина в золотистой гамме осенних переливов цвета и света. Рыжая кобыла в зарослях осенней сухой травы, опавшей листвы, как образ осени. "Осень... Рыжая кобыла чешет гриву..."

С вдохновением он приступает к задуманной серии картин "Рязань на яру". Им написано четыре больших полотна маслом и несколько графических работ. Сколько удивительного тепла, красоты, любви к древнерусскому зодчеству, к природе сумел передать в этих работах художник! Вот одна из них: ранняя весна, деревья еще голые, гамма красок в темных тонах подчеркивает, что природа еще не проснулась, видны только черные силуэты стволов, веток и голая земля. Облачное, немного суровое небо. Яркое солнце ждет своего заката - и на этом фоне во всей своей красе является собор со своими яркими куполами и золотыми крестами. Перед ним церковь с златоглавыми куполами. Слева устремляется ввысь небольшая колокольня. Дальше - еще одна церквушка с темно-синим куполом. Все это создает образ древнерусского зодчества в единении с природой, с человеком - творцом этого древнего памятника. Во всей этой серии чувствуются лаконизм и монументальность изображения. Графические работы несколько скупее по цвету. Здесь только три цвета: охра, розовый и черный.

На всех выставках серия картин "Рязань на яру" вызывала у зрителей всплеск эмоций, оставляла яркое впечатление от увиденного. Три больших картины сейчас находятся в Тульском областном музее, а часть графических работ - в музеях России.