- Надо подождать, пока проснется мадам.

В голосе его слышалась угроза. Он приблизил ко мне свое жесткое личико жокея, похожее на лицо ребенка, усохшее с годами.

- Я хотел немного пройтись.

- В самом деле?

- Да... Я хотел... купить газету.

Он разжал хватку.

- Только не долго. С мадам никогда заранее неизвестно. Она может проснуться в любую минуту.

На улице я с облегчением перевел дух. Я уже думал, что он никогда меня не выпустит.

На площади Альма на залитых солнцем террасах кафе ни одного свободного столика. Я шел куда глаза глядят, встречая мужчин и женщин, все - если память мне не изменяет - в костюмах светлых тонов и в платьях из вуали и муслина. Ветерок перебирал листву деревьев на авеню Монтеня, - свежий ветерок, создававший обманчивое ощущение, что идешь по приморскому бульвару.

Медленными шагами я прошел вверх, потом вниз по Елисейским полям. Прогулялся вдоль аркад "Лидо", заглянул в "Симфонию". Я бродил много часов подряд, не отдавая себе в этом отчета, должно быть, я исходил все улицы в этом квартале. Запомнились мне только те минуты, когда меня застиг ливень. Первый раз это случилось в саду на Елисейских полях возле ресторана "Дуаен", и я успел укрыться в старом музыкальном павильоне. Во второй раз - возле кинотеатра "Биарриц". А потом солнце снова заиграло на мокрых тротуарах.

К вечеру небо опять омрачилось. Под деревьями Рон-Пуэн на меня упали первые капли дождя, но я продолжал идти по авеню Монтеня, держась поближе к домам. Дул ветер, ветер с Атлантики, и я думал: "В конце авеню я увижу море". Надо мной кружили чайки. На площади Альма дождь хлынул сильнее, и я сел за один из немногих свободных столиков на застекленной террасе кафе "У Франсиса". Подошел официант, чтобы принять заказ. Но у меня уже не осталось денег.

- Я жду кое-кого.

В общем-то, это была правда - я кое-кого ждал. По другую сторону площади под дождем блестела решетка маленького сада. Теперь мадам Блен уже, конечно, проснулась. Мне достаточно сделать несколько шагов и позвонить в дверь. Но мне хотелось, чтобы моя жизнь еще на минуточку как бы остановилась в нерешительности на террасе этого кафе под гул разговоров, в отблесках дождя на стекле и на тротуаре. Я ждал, чтобы стемнело и зажглись фонари. И наверно, я еще долго просидел бы в оцепенении за столиком, если бы официант снова не наклонился ко мне:

- Все еще кого-то ждете?

В голосе его звучала такая ирония, что я встал. На улице дождя уже не было. Я подошел к газетному киоску и купил журнал. Я ведь сослался на то, что мне надо купить газету, чтобы меня выпустили из квартиры, и мне не хотелось, чтобы получилось, будто я солгал.

Странный звонок. Очень гулкий. Будто протяжный звук органа. Дверь открыл тот же самый человек, только на этот раз на нем была белая куртка, черные брюки и белые перчатки - точь-в-точь стюард морской компании, который собирается подать ужин капитану.

- Мадам все еще спит.

Видно было, что он обрадовался моему приходу. Очевидно, боялся, что я уже не вернусь.

- Вам лучше подождать в гостиной.

Он снова стиснул мне плечо и так, надавливая на него, стал уводить меня подальше от входной двери.

- Сюда... сюда... Теперь сюда...

Он говорил со мной, как жокей с норовистым жеребенком, от которого неизвестно чего ждать. Мы прошли по тому же самому коридору, что и прежде, и в гостиной он указал мне все тот же диван. Я, как и в первый раз, уселся слева с краю. Отныне моя жизнь превратится в сон, в котором я без конца буду ждать, чтобы проснулась мадам. И в ожидании целыми днями прогуливаться по улицам квартала, а потом, точно на дежурство, возвращаться в гостиную и там неизменно слышать, как тот же самый дворецкий с лицом жокея сообщает: "Мадам спит".

Указав на журнал, который я положил себе на колени, он сказал:

- Я вижу, теперь у вас есть что читать.

Бдительность этого человека начала меня раздражать.

- Объясните, пожалуйста, - сказал я. - Что, мадам проходит курс лечения сном?

Несколько секунд он ошарашенно молчал, потом смерил меня ледяным взором.

- Вовсе нет... Мадам очень мало спит, вот ей и надо восстановить силы. Если уж ей случится заснуть, она может проспать целый день.

- Она спит двенадцать часов подряд?

Он, очевидно, воспринял это как очередную дерзость. Дверь в коридор за ним захлопнулась, и я снова остался один. Я перелистывал журнал, но все эти статьи и фотографии составляли часть того мира, который, как я предчувствовал, будет уходить от меня все дальше и дальше, если я останусь в этой гостиной с голубыми панелями. Что удерживало меня здесь? Когда два шофера на Лионском вокзале погрузили чемоданы в машины, мне следовало затеряться среди парижских улиц.

Я уронил на пол журнал. Застекленные двери успели закрыть внутренними ставнями, и тишина в гостиной стала еще бездонней, чем утром. Лампа с розовым абажуром отбрасывала мягкий свет на большую ширму слева от меня, от которой я не мог отвести глаз и по которой медленно и бесконечно плыл лебедь.

Он потряс меня за плечо. Я не мог понять, где я. Но тут я узнал лицо жокея, белую куртку и белые перчатки. И голубые панели гостиной.

- Мадам вас ждет.

Я сидел, привалившись к спинке дивана. Теперь я взглянул на часы. Был вечер, половина одиннадцатого. Стало быть, я тоже в конце концов уснул. Взяв меня под локоть, он помог мне встать. Потом мелкими, точными движениями разгладил впадину, оставшуюся после меня на диване.

Я пошел за ним через анфиладу пустых комнат, которые все были залиты светом, казавшимся - впрочем, может, это было обманчивое впечатление, вызванное моей крайней усталостью, - ослепительно белым. Я споткнулся о скатанный ковер. Дворецкий едва успел меня поддержать.

- Вы, по-моему, не совсем в форме. Вам надо было принять душ.

- Душ?

- Ну да. Если бы я разбудил вас немного раньше, вы бы успели принять душ.

Он кулаком постучал в двустворчатую дверь, но никто не откликнулся. За дверью слышалась музыка. Дворецкий тихонько ее приоткрыл.

- Мадам...

Никакого ответа.

Он толкнул одну из створок. Комната показалась мне темной, настолько ослепил меня яркий свет в других комнатах.