Печальные обстоятельства предшествующей истории наложили на великорусское общество характер азиатского застоя, тупой приверженности к старому обычаю, страх всякой новизны, равнодушие к улучшению своего духовного и материального быта и отвращение ко всему иноземному. Но было бы клеветою на русский народ утверждать, что в нем совершенно исчезла та духовная подвижность, которая составляет отличительное качество европейских племен, и думать, что русские в описываемое нами время неспособны были вовсе откликнуться на голос, вызывающий их на путь новой жизни. Умные люди чувствовали тягость невежества! Лица, строго хранившие благочестивую старину, сознавали, однако, потребность просвещения, по их понятиям, главным образом религиозно-нравственного, думали о заведении школ и распространении грамотности. Люди с более смелым умом, обращались прямо к иноземному, чувствуя, что собственные средства для расширения круга сведений слишком скудны. Несмотря на гнет того благочестия, которое отплевывалось от всего иноземного, как от дьявола, в Москве, по известию иностранцев, находились лица, у которых стремление к познаниям и просвещению было так велико, что они выучивались иностранным языкам...
Кто бы ни был этот названный Димитрий, и что бы ни вышло из него впоследствии, несомненно, что он для русского общества был человек, призывавший к новому пути. Он заговорил с русскими голосом свободы, настежь открыл границы прежде замкнутого государства и для въезжавших в него иностранцев и для выезжавших из него русских, объявил полную веротерпимость, предоставил свободу религиозной совести: все это должно было освоить русских с новыми понятиями, указывало им иную жизнь.
Василий Шуйский - совершенная противоположность этому загадочному человеку. Трудно найти лицо, в котором бы до такой степени олицетворялись свойства старого русского быта, пропитанного азиатским застоем. В нем видим мы отсутствие предприимчивости, боязнь всякого нового шага, но в то же время терпение и стойкость - качества, которыми русские приводили в изумление иноземцев! Он, гнул шею перед силою, покорно служил власти, покуда она была могуча для него, прятался от всякой возможности стать с нею вразрез, но изменял ей, когда видел, что она ослабела, и вместе с другими топтал то, перед чем прежде преклонялся. Он бодро стоял перед бедою, когда не было исхода, но не умел заранее избегать и предотвращать беды. Он был неспособен давать почин, избирать пути, вести других за собою. Ряд поступков его, запечатленных коварством и хитростью, показывают вместе с тем тяжеловатость и тупость ума. Василий был суеверен, но не боялся лгать именем Бога и употреблять святыню для своих целей. Мелочный, скупой до скряжничества, завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи, он менее, чем кто-нибудь, способен был приобрести любовь подвластных, находясь в сане государя.
[...] На юге Руси, как Литовской, так и Московской, прежде появления русских казаков существовали казаки татарские. Слово "казак" чисто татарское и означало сперва вольного бездомного бродягу, а потом низший слой воинов, набранных из таких бродяг в том же значении вольных бродячих удальцов... В глазах народа слово "казак" соединялось вообще со стремлением уйти от тягла, от подчинения власти, от государственного и общественного гнета, вообще от того строя жизни, который господствовал в тогдашнем быту. Издавна в характере русского народа образовалось такое качество, что если русский человек был недоволен средою, в которой жил, то не собирал своих сил для противодействия, а бежал, искал себе нового отечества... Служилые люди таким же образом убегали от службы. Всегда, как только собирали в поход детей боярских и стрельцов, непременно следовало распоряжение ловить нетчиков, т.е. не являвшихся на службу. Более смелые и удалые стремились вырваться совсем из прежней общественной среды и убежать или туда, где приходилось пользоваться большими льготами, как, например, в казаки "украинных" (южных) московских городов, или туда, где уже не было для них никаких государственных повинностей: таким притоном были степи. Там образовалось вольное казачество... От этого собирались разбойничьи шайки и называли себя казаками, а предводителей своих атаманами, да и само правительство называло их казаками, только воровскими. В глазах народа не было строгой черты между теми и другими...
В Московской Руси казачество не иначе должно было проявиться, как в форме военной, наезднической и даже разбойнической... В казаки шли люди бездомовные, бедные, "меньшие", как говорилось тогда, и вносили с собою неприязнь к людям богатым, знатным и большим. Отсюда-то происходило, что казаки или шайки, называвшие себя казаками, со спокойной совестью нападали на караваны и грабили царских послов и богатых московских гостей. Но казаки, несмотря на все это, были русские люди, связанные верою и народностью с тем обществом, из которого вырывались. Государству всегда оставалась возможность с ними сойтись и если не сразу подчинить, то до известной степени войти с ними в сделку, дать уступки и, по возможности, обратить их силы в свою пользу... Убежавши с прежних мест жительства на новые, казаки могли быть довольны, если в этом новом жительстве им не мешали и оставляли с приобретенными льготами. До остальной Руси им уже было мало дела, по крайней мере до тех пор, пока какие-нибудь новые потрясения не поворачивали их деятельности к прежнему их отечеству.
Николай Костомаров (1817-1865)
историк, писатель.
Показание № 33
Два обстоятельства вредно действовали на гражданское развитие русского человека: отсутствие образования, выпускавшее его ребенком к общественной деятельности, и продолжительная родовая опека, державшая его в положении несовершеннолетнего. Опека необходимая потому, что во-первых, он был действительно несовершеннолетним, а, во-вторых, общество не могло дать ему нравственной опеки. Легко понять, что продолжительная опека делала его, прежде всего, робким перед всякою силою, что, впрочем, нисколько не исключало детского своеволия и самодурства.
Замечено, что особенно дают чувствовать свою силу низшим, слабым, те, которые сами находятся или долго находились под гнетом чужой силы. Дети бывают безжалостны в отношении к пойманной стрекозе, к собаке, кошке; раб безжалостен к подчиненному ему рабу или животному. Естественное влечение упражнять свою силу над слабым господствует, если не сдерживается нравственными сдержками и если виден ежедневный пример несдержанности...
Вредное влияние на народную нравственность оказывали дела насилия, совершавшиеся в обширных размерах: человек привыкал к случаям насилий, грабежа, смертоубийства - привычка пагубная, ибо ужасное становилось для него более не ужасным. При этом относительно своей безопасности он привыкал полагаться или на собственную силу, или на случай, а не на силу общественную, правительственную. Легко понять, как вследствие этого ослаблялось в нем сознание общественной связи, он привыкал жить в лесу, а не в обществе и вести себя сообразно...
Смутное время имело то гибельное следствие, что приучило русских людей к обманам, подстановкам самозванцев, заставило их во всем сомневаться, во всем видеть обман и подстановку. Указывали русскому человеку: вот царевич! А уже у него готово было возражение: "Да настоящий ли это царевич?" Разумеется, не нужно было обращать внимания на такие сомнения, которые должны были пройти вместе с изглаживанием из памяти печальных явлений Смутного времени. Но до такого взгляда возвыситься не умели, и русский человек дорого должен был платить за привычку сомневаться.
Сергей Соловьев (1820-1879)
историк, академик Петербургской АН.
Показание № 34
Все русские, в особенности же возвышающиеся над простонародьем счастьем и богатством, должностями и почестями, очень высокомерны и горды, чего по отношению к чужим не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками... Приставы, которых его царское величество посылает в качестве служителей своих для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей. Насильно протискиваются они вперед, чтобы ехать и идти выше послов, и совершают ещё много иных грубых нарушений вежливости. Они полагают, что нанесли бы большой ущерб своему государю и всей нации, если бы по отношению к иностранным гостям и послам великих государств вели себя с приятной вежливостью и почтительностью. Тем не менее, мы видели некоторых из них, хотя и немногих, которые обращались с нами очень вежливо и доброжелательно...