Не испытывает ни страха смерти, ни восторга муравей, борющийся за жизнь, ни человек в бессознательном состоянии. Все это испытываем мы, когда чувствуем и мыслим. Соображения и чувства высшего порядка: любовь, долг, мораль - могут восстать против инстинкта. Они суживают ту лунку, область условий, которая удобна для шарика, для низшего по развитию существа, как муравей. Наше возможное пространство в этом смысле уже, мы многое не можем позволить себе для простого выживания. Зато наши чувства и представления глубже, ярче, определенней и сильней, чем у прочих живых существ, наше пространство богаче, разнообразней.

Конечно, попади я в лагерь или тюрьму... За пределами моих рамок сохраняется то животное пространство, которое всегда доступно для муравья . Но это уже не мой личный опыт. Я говорю только о себе. К счастью, мне повезло - жизнь не давила меня как муравья.

Без жизненной силы я остался бы больным, слабым, мягкотелым, неспособным на действия человеком. Я думаю, именно она, почувствовав опасность, призвала на помощь волю, концентрацию внимания, о которой я так много говорю. К счастью, было что призвать. Наследие матери, ее гены. А потом начали бунтовать гены отца, и мое нерассуждающее, чувственное, нерациональное начало, которое тоже жизненная сила, но не столько воля к жизни, сколько любовь к ней... это начало вылезло на поверхность.

И здесь исчезает противоречие двух начал. Оно растворяется в единой основе, на которой стоят и мой отец, и моя мать, и все люди. Идя вглубь, я пришел к вещам известным, совсем банальным. Две силы: страх смерти и сила жизни. Так у всех. В общем, это естественно. Я такой же, как другие люди. Я прошел "насквозь" через те особенности, которые для меня характерны. Они заключались в оттенках того или иного чувства, в том, как решался вопрос выживания, в силе воли, внимания... Я должен был найти не просто равновесие сил, а такое жизнеспособное состояние, в котором мог бы себя выразить.

6

Со временем взрывы и катаклизмы ослабевали, амплитуда моих качаний из стороны в сторону уменьшалась, кризисы не исчезали, но не разрушали больше дотла... Но и сейчас мне по-прежнему необходимы периоды "смуты", страха и упадка, разрушения, если не основ, как было с наукой, то хотя бы вчерашних достижений. То мне хочется рисовать, и я забываю о прозе, то слова начинают стучать в голове, а живопись теряет смысл на половине картины... То я принимаю решение заняться графикой... а сажусь и пишу рассказы, и ничего с этим поделать не могу. Я ложусь спать, и так же, как в науке, думаю скорей бы утро... Я пишу большие вещи, довожу до конца, тщательно отделываю детали, слежу за стилем... а потом все оказывается негодным, все! Я по-прежнему не могу строить далекие планы. Мои вещи растут, как деревья ясно, что будет ветка, но до последнего момента непонятно, где точно она разовьется.

Мог ли я придти к такому относительно бескровному равновесию раньше, в начале пути, или эта "кровь мешками" была неизбежной?

Думаю, что бескровного пути не было. В начале такие близкие занятия меня не устроили бы. Разница между "рациональностью" моей прозы и нерациональным, спонтанным характером живописи имеется, но она невелика. Очень короткие рассказы пишутся не менее спонтанно, чем картинки, здесь больше общего, чем различий. Я еще буду об этом говорить. Нет, в юности, да и в зрелом возрасте моя полярность была слишком высока, напряжение сторон гораздо сильней, чем сейчас, и союз проза-живопись, те мелкие скачки и карманные революции, которые я устраиваю себе... сами, конечно, устраиваются... не дали бы мне облегчения. Страх и сила жизни погнали меня по большим буграм и глубоким ложбинам, в которых я копошился по многу лет.

А дальше, что дальше? С дальнейшим ослаблением силы жизни, а, может быть, и страха?.. утихнет спор двух начал, ослабнет внутреннее напряжение и угаснет творчество. Надеюсь, что не доживу до этого, но кто знает... Исчезнет желание "выразить", эта особая, настырная, иногда раздражающая, изощренная форма выживания. Благодаря ей... и еще, пожалуй, любви и самоотверженности совершается все самое лучшее на земле.

Если все же доживу, то возможны два пути. Первый - распада: я превращусь в озлобленного, испуганного старикашку, сосредоточенного на своих недомоганиях и мелких проблемах. Тот же "круг света", центр внимания, но еще более суженный, и что останется в этом свете?.. И второй, более достойный. Что ж, творчества не станет. Всему хорошему приходит конец. Но исчезнет и мой страх за цельность, и стремление распространяться на весь мир, противодействовать ежеминутно и ежечасно силам темноты и холода. Я, наконец, забуду о себе, сброшу с плеч постоянную тяжесть - все время быть в центре вселенной и поддерживать ее своды. Буду смотреть вокруг без напряжения и цепкого желания все переделать, переписать по-своему, понять, объяснить, организовать, слушать только себя и говорить только свое... Начну просто смотреть, все станет мне дорого, безмерно интересно, покажется красивым и значительным. Я перестану делить мир на свой и чужой, сопротивляться чужому и отстаивать свое. И, может быть, пойму то, что сейчас мне недоступно.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ . ИТОГИ. РАЗМЫШЛЕНИЯ О СВОЙСТВАХ ПУТИ

1

Мой труд оказался не совсем напрасным. Я кое-что понял и поставил на свои места. Полезным было уже то, что я посмотрел на свою жизнь чуть-чуть другими глазами. Увидел ее немного со стороны. Это всегда давалось мне туго - посмотреть со стороны: обычно я весь в том, что происходит. Это моя слабость, и сила тоже. Я увидел горы потерянного времени, бесполезных усилий, начатых и незаконченных дел. И годы неутомимых трудов, как теперь мне кажется, совершенно "не в ту сторону"... Но когда я начинаю думать обо всем этом, отбросив первое впечатление, то задаю себе вопросы: скажи тогда, как нужно было по-другому? как можно было?.. И мне почти нечего сказать. Я мог бы только выкрикнуть какие-то предостережения себе самому.

Я заканчиваю книгу на своем последнем крутом повороте, когда я начал писать прозу. Моя жизнь вышла на прямую, может быть, последнюю?.. Писать о недавних событиях мне не хочется. Я почти не затронул свою личную жизнь, за исключением первого брака. Но он сыграл огромную роль в моей жизни - из него я долго выкарабкивался и многое в результате понял. Писать о личной жизни, когда она сама в себе, слава Богу, без р-революций и скачков, - не хочу.

Я старался не забывать о времени и о среде, в которой жил, но это плохо удалось мне. Несколько лиц, несколько важнейших событий... все остальное - о себе. Я избегал разговоров о "жизни вообще", какой уж из меня философ и мыслитель.. Но я не забыл о людях, которых уважал, любил, стремился подражать... а потом долго и мучительно освобождался от влияний. Таких было всего несколько, но без них я вряд ли пришел бы к тому, что имею сейчас. Забавно, что все они звали меня совсем в другую сторону! Но здесь нет противоречия. Они дали мне больше, чем конкретный опыт, который мало пригодился. Увидеть общее направление, а также возможный масштаб жизни, решений, уровень поступков важней. Иногда полезно убедиться, что "не боги горшки обжигают", но еще важней понять, какие требования надо предъявлять к себе, к тому, что делаешь. Каждый раз, когда я видел, как они смотрят на жизнь, на вещи, как думают, работают, я говорил себе - "надо же, вот ведь как МОЖНО! Нет - как НУЖНО! Точно, ясно, строго, тщательно, глубоко, подробно..." Очень важно знать, как сделать первый шаг, приступить к делу. Об этом не говорится в книгах и картинах, особенно хороших. Там виден только результат, который обескураживает совершенством. Главное передается от человека к человеку. Потом, выкарабкавшись из-под доброй, но тяжелой руки, видишь, что оказался совсем на другой высоте.

В некоторых надо пробудить дремлющий заряд энергии, нащупать движущие силы - интерес, самолюбие, тщеславие... У меня все это было с самого начала. Единственное, что я определенно умел - хотеть. Но направила мои желания мать. Не на пустячные цели, а на вещи высокие и долговременные. В этом ее самая большая заслуга. Моя жизнь не стала от этого легче, наоборот. И ошибок я наделал больше, чем если бы жил с умеренными желаниями, которые были бы мне под силу. Мать вдохновила во мне дух, которого я сам, по своим способностям и возможностям, думаю, не был достоин. Потом уж я был вынужден всеми силами держаться на уровне требований, к которым привык, и считал единственно возможными. Может быть, во мне было что-то, что помогало не сдаваться, а может, просто я всегда пытался прыгнуть выше себя, поверив один раз, что могу. Многое не удалось, но я старался. Хорошо или плохо, но может именно потому все так случилось, а не по-другому.