Не прекращалась и боевая работа.

Наши сухопутные войска, завершив преследование противника, вышли к севастопольскому оборонительному рубежу. Отдельная Приморская армия соединилась с войсками 4-го Украинского фронта и вошла в их состав. Участь немецко-румынской группировки в Крыму окончательно решена, фашистское командование стремится спасти, что возможно.

В двенадцать часов поступило приказание четырем торпедоносцам нашего полка совместно с пятью бомбардировщиками 36-го нанести удар по кораблям противника, обнаруженным в море воздушной разведкой. Конвой находился в трехстах километрах от Скадовска и состоял из трех транспортов под охраной одного эсминца, одного тральщика и двух сторожевых катеров. С воздуха его прикрывали два гидросамолета «Гамбург-140».

В двенадцать пятнадцать наша группа была в воздухе. Две пары торпедоносцев повели командиры звеньев Иван Киценко и Александр Жестков. Ведущий всей группы — Киценко. Ведомыми летели также опытные воздушные бойцы Василий Ольховой и Семен Самущенко.

За ними, с десятиминутным интервалом, вылетел Александр Ковтун. Его задача — сфотографировать конвой после удара обеих групп.

К сожалению, взаимодействие с А-20 ("бостонами") снова не удалось: наши торпедоносцы оказались в назначенном районе раньше расчетного времени. Цель появилась внезапно. Боевые машины развернулись и пошли над морем, выстроившись фронтом. Ясно были видны не только силуэты транспортов, но и небольших кораблей охранения.

Перед остеклением кабин засверкали разрывы снарядов. Киценко услышал в наушниках напоминание обычно невозмутимого Басалкевича: "Командир, цель…" Но выводить группу на боевой курс не торопился: решил дать возможность ведомым освоиться с непредвиденной ситуацией, как следует присмотреться к вражескому конвою. А фашистским орудийным расчетам — выдохнуться на беглом огне с дальней дистанции. Кроме того, вот-вот могли подойти А-20 для комбинированного удара.

Минуты прошли, ничего не изменилось.

Киценко решил атаковать всей группой самый большой транспорт, водоизмещением шесть тысяч тонн. Торпедоносцы попарно устремились к нему с левого борта. На их пути встал ураган огня. На кораблях охранения и транспортах стреляло все, что могло стрелять: плевались огнем почти горизонтально склоненные стволы зениток, автоматические пушки «эрликоны», захлебывались очередями пулеметы, с переполненных палуб палили из карабинов и автоматов обезумевшие пехотинцы…

Киценко услышал удар, перебои в правом моторе. Второй удар — снаряд прошил правую плоскость, с треском разорвался сзади. Поврежденный мотор задымил, задергался, сбившись с ритма…

Увидев шлейф дыма за самолетом ведущего, Жестков приказал своему радисту стать на прием. Он ждал команды: "Атаковать без меня". Но Киценко молчал. И только спустя минуту стрелку-радисту Чумичеву удалось поймать: "Торпеды бросать по команде…"

Жестков лучше, чем сам Киценко, видел, в каком положении находился подбитый самолет, и понял эти слова как надо. Над правым мотором машины друга уже полыхало пламя. Но она шла точно по боевому курсу. "Бросать по команде!" А сам… У Жесткова перехватило дыхание. Да, иначе Иван и не мог решить. Дать команду на сброс, а самому донести свою торпеду до борта транспорта, ударить в него тараном…

Все четыре машины неслись сквозь шквалы снарядов и пуль. Киценко выключил горящий мотор, машину резко потянуло влево. Усилившейся струёй воздуха сорвало пламя. Выровняв самолет, Иван крикнул штурману:

— Вася, бросай!

Но торпеда не отрывалась от фюзеляжа. Басалкевич продублировал сброс аварийно — стальная сигара словно прилипла к машине. Громада транспорта наползала на остекление кабины…

— Командир! Выходи, врежемся…

Киценко чудом удержал самолет на развороте: он «сыпался», хотя мотор работал на форсаже. Выхватив машину у самой воды, весь взмокший летчик оглянулся. От самолета Жесткова торпеда оторвалась, когда до транспорта оставалось четыреста метров. Пенящийся след потянулся к цели. За ним — еще два…

Облегченные самолеты выходили из атаки прямо по боевому курсу, перескакивая через корабли. Воздушные стрелки били из пулеметов по палубам, усеянным стреляющими и мечущимися гитлеровцами…

Одна из торпед разворотила корму транспорта, он обволокся дымом, потерял ход, накренился на левый борт. На вторую налетел тральщик. От взрыва он разломился надвое и моментально затонул.

Экипажи вырвались из огненного ада. Три машины окружили подбитый самолет Киценко, тот скользил над самыми волнами. Сверху наседали два «Гамбурга», но меткий огонь двенадцати пулеметов быстро охладил их пыл и заставил ретироваться обратно к расстроенному конвою.

Киценко вел самолет буквально на последнем дыхании. То проваливался до двух — трех метров над водой, то наскребывал метров пятнадцать — двадцать. У сопровождавших его друзей то и дело терялась надежда на его спасение. Но вот показался берег. Из последних сил Иван «забрался» на него, дотянул до Евпатории и с ходу сел в поле, в районе озера Майнакское. Тут выяснилась причина несброса торпеды: перебито управление ее отцепкой.

Три экипажа благополучно долетели до своего аэродрома. У самолета Ольхового прямым попаданием малокалиберного снаряда была пробита левая плоскость, остальные имели осколочные пробоины.

Пять бомбардировщиков 36-го полка, ведомые старшим лейтенантом Ильёй Волынкиным и его штурманом капитаном Яковом Ткаченко, через двадцать минут после удара торпедоносцев обнаружили и атаковали тот же конвой. Возле торпедированного большого транспорта по воде растекалось огромное масляное пятно. Корабли охранения подбирали людей с затонувшего тральщика. Стокилограммовые фугасные бомбы, сброшенные группой Волынкина, разорвались вблизи подбитого транспорта и двух других. Прямых попаданий не было: с кораблей охранения велся сильный зенитный огонь.

В дивизии было решено добить лишившийся хода транспорт. Пять бомбардировщиков от нашего полка и пять от тридцать шестого приготовились к взлету. Группу «илов» ведет наш комэск Иван Устинович Чупров, с ним комэск-три майор Александр Николаевич Дарьин, замкомэск старший лейтенант Андрей Георгиевич Алфимов, командир звена капитан Александр Гурьевич Пресич и я, тоже командир звена. В последний момент обнаружилась неисправность в машине Чупрова, ведущим назначили Дарьина.

В пятнадцать пятьдесят четверка поднялась в воздух, собралась над аэродромом. Мое место в правом пеленге, за ведущим. При отходе от аэродрома Должиков доложил:

— Командир, нам приказано выйти вперед и возглавить группу.

— Проверь повторным запросом.

Должиков подтвердил.

Приказ есть приказ. Увеличиваю скорость, выхожу вперед. Ко мне пристраиваются Дарьин, Алфимов и Пресич. Вся ответственность за выполнение задачи ложится на наш экипаж. Впрочем, все летчики на подбор, видимость прекрасная, остальное, как говорится, дело техники.

По расчету времени — район цели. Прилуцкий лежит на полу кабины, ждет, когда корабли появятся в поле зрения.

— Цель вижу! С ходу будем бомбить, командир?

— Только с ходу!

Вот они. Поврежденный дымящийся транспорт буксируется эскадренным миноносцем. Рядом транспорт водоизмещением три тысячи тонн, впереди еще один, поменьше, в охранении двух сторожевых катеров.

Наше появление оказалось неожиданным. Зенитки открыли огонь с запозданием, когда вся группа уже легла на боевой курс, но быстро пристрелялись. Идем через сплошное поле черных разрывов, метель трасс.

Прилуцкий чуть довернул и сбросил бомбы. Самолет облегченно «вспух». Одновременно отцепили груз штурманы Константин Григорьев, Владимир Незабудкин, Прокопий Устюжанин. Более сорока двухсотпятидесятикилограммовых и стокилограммовых бомб разорвались непосредственно у бортов транспортов. Средний, в три тысячи тонн, загорелся. Большой, на буксире, сильно накренился. Фотографируем результат.

— Нас догоняют четыре "Ме-сто десять"! — докладывает Должиков.

— Внизу слева! Идут с набором, — уточняет Жуковец. Оборачиваюсь, вижу: идут на форсаже, оставляя за собой струи черного дыма.