- Бируте, Посмотри на этого мальчишку. Не узнаешь? - потянула Шуля спутницу за руку, глядя на нее в упор.

Лицо Бируте Магдалены чуть дрогнуло, но она тут же надела маску равнодушия и ответила:

- Что в нем особенного? Босяк из какой-то деревни.

Сердце Шули залила горькая обида, но ей было ясно, что Бируте узнала Шмулика, и ей захотелось сломить упрямство девочки.

- Бируте, ведь это Шмулик! Разве ты его не узнаешь ?

Девочка покраснела, в глазах появились злые слезы.

- Опять ты ко мне пристаешь? Если не отстанешь, я сегодня всем расскажу, что ты водишься с жидами! Я знаю, ты бегаешь к нему ночами. Ты врешь сестре Фелиции, жидовка !

Всю бурю чувств, охвативших Бируте, девочка изливала в потоке брани, обрушившемся на Шулю. Шуля видела, что бедная Ривкеле не в силах удержать слезы. Вдруг Бируте, бросив ее, побежала к монастырю.

- Она может и в самом деле донести на меня, - испугалась Шуля.

Да, это Ривкеле Виленская. Шмулик сразу узнал ее.

- Вечером приду к воротам монастыря, - шепнул он Шуле, проходя мимо.

- Есть хочешь? - спросила Шуля.

- Да.

- Принесу.

Шмулик свернул к развалинам. Его мучил голод. Еда, принесенная из леса, кончилась. С нетерпением ждал он назначенного часа. - Почему я, дурак, не попросил Шулю, чтобы сразу вынесла мне кусок хлеба, - ругал он себя. Чего ради мне шататься по улицам и рисковать? Зачем мне эта Ривкеле, никого не признающая, от всего отрекшаяся? - горько размышлял он. Однако чем больше он размышлял, тем ясней ему становилось, что не ради одной Ривкеле остался он в городе. Ведь он все равно ничего не сможет сделать для нее. Напротив, лучше ей пока оставаться в монастыре.

Перед его глазами снова встала нынешняя Шуля: в сером длинном монастырском платье, с густыми локонами, выбивающимися из-под шапочки и падающими на серые глаза.

Картины счастливых лет детства приходили на память вместе с образом Шули. Как хорошо было держать ее за теплую руку, заглядывать в милые глаза. Погруженный в раздумья, Шмулик залез в развалины, где скрывался уже два дня.

Семь часов. Целых три часа еще мучиться, голодному и усталому, в этих развалинах. Если б хоть можно было прилечь, закрыть глаза и поспать! Может, пойти в городской сад и лечь там под деревом?

Он уже собрался отправиться на улицу Погулянка, ведущую к саду, как вдруг его взгляд встретился с пронзительным и наглым взглядом молодого парня. Шмулик остановился у какого-то двора - парень тоже.

"Следит за мной, - Шмулика схватил страх. - Сейчас подойдет и заорет: "Жидас, держи его ! "

Шмулик ускорил шаги в сторону развалин, но чувствовал, что парень не отстает. На лбу выступили капли пота, на губах чувствовался соленый привкус. "Если не удастся избавиться - застрелю", - решил Шмулик, нащупав пистолет в кармане.

Вдруг в его мозгу мелькнула мысль. Он остановился, оглянулся по сторонам, как бы ища что-то, и торопливо вошел в полуразрушенный дом. Позади послышался задыхающийся голос парня, кричащего по-литовски:

- Эй, стой, стой! А то полицию позову!

Не задумываясь, Шмулик расстегнул штаты, как будто по нужде.

- Не удерешь от меня, жид проклятый, - снова услышал он голос литовца, и его голова показалась в дверях.

- Почему в этом проклятом городе нет уборных? - обратился к нему Шмулик по-белорусски, стараясь придать голосу особую деревенскую интонацию.

Парень озадаченно остановился.

- Ты, что, тоже не здешний? Пришел сюда нужду справить? - продолжал спокойно Шмулик.

- Пошел ты к черту, заср... ! - выругался парень, плюнул Шмулику под ноги и ушел.

РИВКЕЛЕ ВИЛЕНСКАЯ

Бируте Магдалена долго ворочалась в постели. Она узнала его, Шмулика с улицы Мапу. Из темноты ночи глядели на нее его глаза, в них были жалость, укор и любопытство. Снова вспоминался ей двор на улице Мапу в Каунасе, родительский дом, брат Давид, друживший со Шмуликом. Так весело было собираться во дворе под березой, играть, болтать, драться !

От тех счастливых дней ничего не осталось. Вместе с войной пришли скитания, бегство в деревню под Вильно, в усадьбу того поляка. В ней все еще жил ужас того дня, когда в усадьбе появились полицаи и увели отца и мать. Теперь она знает, почему их забрали, и только она, Ривкеле, спаслась. Они не согласились молиться Иисусу и Святой Богородище... Хозяйка с утра до вечера уговаривала их креститься, а они упрямо отказывались. Господь Бог наказал их за их упрямство - так объяснила ей Ядвига, хозяйка усадьбы. А она, Ривкеле, очень боялась. Она не хотела умирать.

Давида убили тут же на месте, во дворе. Он пытался вырваться из рук литовца и ударил его ногой.

Давид лежал на спине под вишней, и Ривкеле слышала его стоны. Он еще был жив, только тяжело ранен. Литовец-полицай выстрелил в него еще раз, и Давид замолк. Она громко плакала и кричала: "Давид!" Но пани Ядвига зажала ей рот и оттащила в погреб. Там надела ей на шею цепочку с медным блестящим крестиком и велела молиться.

Она, Ривкеле, останется в живых. Она верная христианка, исполняет все заветы и каждый день молится Деве Марии. Пани Ядвига плакала и говорила, что ей очень жалко папу и маму, но она ничем не может помочь.

Сколько слез пролила Ривкеле, оставшись одна! Два дня не прикасалась к еде.

Было воскресенье, и она увидела, как пани Ядвига надела мамино шелковое платье и мамины туфли. Папу полицаи увели босого. Зачем он снял сапоги?

Червь сомнения зашевелился в ее душе. В тот же вечер она увидела, как Янек, старший сын Ядвиги, примерял новые папины сапоги, те самые, которые папа носил до того, как его увели.

Она, Ривкеле, боится. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал, что она еврейка. Она хочет жить. Она будет монахиней. У нее красивое имя - Бируте Магдалена.

Но Шмулик... Зачем он пришел сюда? И Шуля эта не отстает от нее. Шуля сказала, что Шмулик ради нее рискует жизнью. Он придет ночью к воротам монастыря, чтобы увидеть ее. Нет, она не выйдет к нему. Ни за что! Она не хочет умирать. Она натягивает одеяло на голову и старается уснуть. Жарко и душно.

Шули нет в кровати. Наверное, пошла к Шмулику. Шмулик ждет ее, Ривкеле, возле ворот. Если его поймают, с ним сделают то же, что с Давидом. Он пришел сюда из леса. В лесу он был в безопасности. Кто просил его? Пусть он оставит ее в покое. Что сказала ей Шуля по дороге? Шуля сказала, что она, Ривкеле, предала своих отца и мать, которых убили "добрые" христиане. Ложь это! Добрые христиане не убивают. Но подозрение червем точит ее сердце: как попали в руки Янка в тот ужасный вечер папины сапоги? Почему папу увели босиком? И Ядвига надела мамино платье. Ядвига сама начистила щеткой папины сапоги. Но ведь пани Ядвига очень верующая, молится каждый день.

Бируте Магдалена дрожит под одеялом. Почему ей так холодно? Ведь июль на дворе.

Шуля сказала, что скоро придет избавление. Шуля все знает. Но она, Ривкеле, боится Шулиных разговоров. Вчера Шуля сказала, что русские уже близко. И в больнице сестры о том же говорят. Некоторые готовятся оставить Вильно, бежать на Запад: "Придут большевики, и сделают с нами то же, что мы сделали с жидами".

Минск взят. Русские приближаются к границам Литвы. На улицах она видела машины, нагруженные мебелью и чемоданами.

- Тогда мы будем свободны, и не придется больше прятаться в монастыре, - прошептала Шуля ей на ухо, и глаза ее радостно блеснули. Но она, Бируте Магдалена, совсем не собирается уходить из монастыря. А Шмулика пока что могут убить. .. Она спустится только на минутку. Только скажет Шмулику, чтобы уходил отсюда, чтобы вернулся в лес. Только на минутку выйдет во двор.

Ривкеле выскальзывает из постели, смотрит на кровати - все спят. В коридоре темно. Только под иконой Богоматери горит лампадка. Ривкеле идет босиком, чтобы не слышны были шаги.

Проклятая дверь скрипит. Бируте останавливается, ждет. Никто не услышал. Девочка бежит к воротам.

- Ой! - она наступила на острый камень.