- Но, но. . . Ведь я тебя знаю. Мы же с улицы Мапу, - со слезами в голосе повторяла Шуля шепотом.
- Нет, нет... Ты меня не знаешь. "Никогда я не жила на улице Мапу. Никогда у меня не было никаких дел с жидами, - чуть не выкрикнула девочка, и Шуля испугалась, как бы не проснулись остальные.
- Если не отстанешь от меня, я закричу и расскажу всем, что в монастырь пробралась жидовка, - сдавленным голосом прошипела девочка прямо в лицо Шуле, - Я ненавижу жидов, на них проклятие Иисуса!
Шуля отпрянула: "Неужели я ошиблась? Если так, то зачем я ей раскрыла, кто я?"
Долгие часы Шуля ворочалась в постели и не могла заснуть. Утром, когда она проснулась, соседки уже не было в спальне. Шуля увидела ее снова в капелле после молитвы. Там состоялась короткая церемония знакомства: игуменья вызывала каждую девочку, та опускалась перед ней на колени и целовала ее руку.
- Бируте Мария Магдалена, - вызвала мать-игуменья, - сестры передали мне, что ты уже выбрала себе путь, решила присоединиться к святой семье невест Иисуса. Благословенна будь среди нас!
Игуменья наклонилась и поцеловала девочку в лоб.
Когда все выходили из капеллы, Шуля заметила, что девочки нет. Задержавшись в дверях, Шуля заглянула внутрь: Бируте лежала на полу пустой церкви, распластавшись перед распятием.
И на обеде Шулина новая соседка отсутствовала. На недоуменный вопрос Шули сестра Фелиция ответила, что девочка очень набожна и по случаю перевода сюда, на новое место, дала обет поститься. Она молится, чтобы Святая Дева осветила ей путь на новом месте.
Только к ужину девочка пришла в сопровождении дежурной монашенки. На бледном лице особенно выделялись выбившиеся из-под чепчика рыжие волосы и темно-карие глаза девочки.
- Это Бируте Мария Магдалена, - представила ее сестра Фелиция, - хотя она молода, но прилежна, серьезна и усердна в служении Богу, как взрослая монахиня. Она пример для вас.
"Нет, не ошиблась я, это Ривкеле, а никакая не Бируте Магдалена", - не колебалась больше Шуля: это Ривкеле Виленская с улицы Мапу, она только выросла и возмужала.
Шуля решила последить за ней и улучить подходящий момент, чтобы поговорить.. Бируте села за стол рядом с ней и поздоровалась легким наклоном головы, как будто сейчас впервые встретились.
Недели текли за неделями, складываясь в месяцы, и в однообразной жизни монастыря не происходило ничего особенного. "Новых учениц распределили по классам. Каждое утро они тоже отправлялись на работу, а после обеда шли на уроки брата Бонифация. Бируте Магдалена не отличалась на уроках, как Шуля. Когда приходилось на память читать отрывки из Священного писания, она часто спотыкалась. Зато она отличалась на "теоретических беседах", и учитель всегда хвалил ее ответы.
Молилась она больше взрослых монахинь. Часто можно было ее видеть стоящей на коленях или распростертой ниц перед распятием, она давала все новые обеты и постилась все чаще. Шулю она как будто не замечала: ни разу к ней не обратилась, - обходила ее стороной.
Шуля тоже перестала искать случая поговорить с ней наедине. Ее ответы по закону Божью и замечания, которые она делала в разговорах с девочками, были Шуле противны. Особенно больно было, что девочка подчеркивала свою ненависть к евреям и оправдывала немцев.
Однажды Шуля не выдержала и сказала ей: "Ты такая набожная, а ведь Иисус сказал: "Прощай до семидесяти семи раз", - почему же ты оправдываешь убийство евреев ?"
Бируте ответила, повернувшись к вей спиной:
- Не семьдесят семь раз евреи согрешили, но гораздо больше. Две тысячи лет прошло с тех пор, как они распяли Господа нашего Иисуса, и все еще не раскаялись. Нет им прощения.
ВСТРЕЧА
Весна 1944 года пришла поздно. Город казался погруженным в спокойствие и жил своей повседневной жизнью. Но острый глаз мог заметить, что под покровом уверенности и прочности что-то бурлит.
Возле продовольственных магазинов вытянулись очереди. То тут, то там собирались группками люди, шептались о чем-то, но завидя военного, тут же расходились, прячась в подворотнях.
С улиц города уже исчезли люди с эмблемой черепа на шапках, совсем не стало видно молодежи. Время от времени жителей пугал гул летящего самолета, и глаза со страхом поднимались к небу.
Гордое спокойствие на лицах литовцев сменилось мрачной тревогой. И чем; меньше становилось на улицах людей в литовской фирме - серой, с узкой, желтой каймой - тем чаще встречались немецкие мундиры: коричневые и светло-зеленые. Только походка немцев стала торопливее, будто они боялись опоздать на поезд. Часто с оглушительным шумом и ревом сирены проносились автомобили и исчезали за поворотом.
Известия с восточного фронта были для немцев неутешительны. Большинство больниц были очищены от штатских больных и отданы военным. Караванами шли машины и составы, полные раненых. Иногда их разгружали в городе, чаще отправляли дальше на запад. Ходили слухи, что леса полны дезертиров. По дорогам, проходящим близ леса, не проехать: там хозяйничают шайки вооруженных бандитов.
Известия проникали и в монастырь. Иногда кое-что срывалось и с уст сестры Терезы. Она в последнее время стала молчаливее, и лишь изредка находила свободное время для Шули.
Как-то раз сестра Тереза не вернулась с работы. Что с ней случилось? В монастыре об этом не говорили.
Сестра Фелиция угрюмо промолчала, когда Шуля спросила ее о Терезе.
Иногда, когда воспитанницы проходили по городу, тишину улицы вдруг разрывал треск выстрелов, и люди спешили скрыться во дворах и подворотнях. Одна Шуля не торопилась. Всякое такое происшествие возбуждало в ней тайные надежды. Она вспоминала тот зимний вечер, когда Анатолий бежал из их дома и когда она потеряла мать.
Однажды сестра Фелиция сказала Шуле, что, игуменье известно ее желание стать медсестрой, и с завтрашнего дня она будет ходить на работу в больницу. Вместе с Шулей послали и Бируте Магдалену. Сопровождала их одна из взрослых монашек.
Теперь они возвращались в монастырь поздно вечером. До смерти усталые после двенадцати часов непрерывной работы, они ужинали, торопливо молились, падали в кровать и моментально засыпали.
Групповые прогулки по городским улицам стали редкими, но Шуля по ним не скучала. Слишком уставала на работе.
Однажды в воскресенье, в час, когда толпы людей выходили из костела, Шуля, проходя по улице вместе с соученицами, заметила на тротуаре мальчика, одетого в рыжий деревенский полушубок. Он стоял в стороне, засунув руки в карманы. Шуля уже почти прошла мимо, как мальчик повернулся, и их взгляды встретились.
- Шмулик! - у Шули внутри все дрогнуло от радости и внезапного страха. Она с трудом подавила рвавшийся из груди радостный крик.
Шуля заметила, что мальчик побледнел и сделал шаг ей навстречу. Это длилось всего один миг. Тут же на лице его появилась маска безразличия, он отвернулся и стал смотреть по сторонам, как деревенский житель, впервые попавший на оживленную городскую улицу.
Шедшие сзади пары подтолкнули Шулю в спину. Оглянувшись, девочка увидела, что Шмулнк идет вслед за ней.
Из открытых ворот выехала машина и загородила дорогу. Колонна девочек остановилась. Шуля заметила, что и мальчик тоже остановился.
- Нет! Это, несомненно, Шмулик, и он идет за мной.
Повернувшись, она увидела, что мальчик вытащил из кармана полоску бумаги, насыпал на нее махорки и свернул цыгарку - совсем как взрослый. Затаив дыхание, Шуля следила за каждым его движением.
Мальчик закурил цыгарку, подошел поближе к рядам девочек, и, торопливо глянув Шуле в лицо, как бы невзначай уронил на тротуар коробок спичек. Затем он быстрыми шагами прошел вперед и исчез в боковой улочке. Шуля вытащила ногу из туфля, который был ей чуть великоват, и остановилась, чтобы снова надеть его. Наклонившись, она подняла спичечный коробок и сунула его в карман платья. Спустя несколько минут она уже стояла в воротах монастыря. Какое-то внутреннее чувство заставило ее еще раз оглянутся назад. В воротах одного из домов стоял Шмулик и провожал взглядом девочек, входивших во двор монастыря.