После очередного возвращения из совхоза «Жемчужный» Учитель повел меня вглубь леса. Он остановился у невысокого дерева, к которому был привязан огромный баран. Ненадолго оторвавшись от ощипывания травки, баран безразлично взглянул на нас и, натянув веревку, попробовал на вкус листву растущего рядом кустарника.

– Мыслеобраз наслаждения жестокостью не обретет реальной силы до тех пор, пока ты не подкрепишь его вкусом свежей крови, – сказал Ли. – Через этот этап должен пройти каждый Воин Жизни. Это животное в любом случае предназначено на заклание, и тебя не должно беспокоить то, что его плоть и кровь откроют тебе дорогу к вершине противодействия жизни.

– Что я должен сделать? Убить его? – спросил я.

– Ты должен воспроизвести мыслеобраз зверя, и не просто убить его голыми руками, а живьем разорвать на куски, сливаясь с его криком, его болью, запахом его крови и вкусом его мяса. Ты вырвешь сердце у него из груди и съешь его, но только в тот момент, когда все твое существо будет желать и жаждать этого.

Пытаясь собраться с мыслями, я сделал шаг в направлении к барану.

– Подожди! – остановил меня Учитель. – Сначала сними всю одежду, иначе потом ты ее не отстираешь.

Я медленно разделся догола, прикидывая, хватит ли у меня силы пальцами разорвать прочную баранью шкуру.

– Не вижу радости на твоем лице, – укоризненно покачал головой Ли. – Похоже, ты меня хочешь о чем-то спросить.

– Какой прием лучше использовать, чтобы вырвать у барана сердце? – задал я вопрос скорее для того, чтобы сказать что-либо, чем получить ответ.

– Не тяни время. Ты прекрасно знаешь, как это сделать. с человеком, – сухо сказал Учитель.

Я попытался отвязать барашка от дерева, но Ли снова остановил меня.

– С таким настроением только тараканов давить, – сердито произнес он. – Сила воина не в его руках, а в его духе. Ты должен хотеть сделать то, что собираешься сделать, а не просто повиноваться приказу. Воспроизведи мыслеобраз наслаждения жестокостью, выполни упражнение «шаг вперед – зверь, шаг назад – человек», и, когда волевые эманации жестокости станут настолько сильны, что ты не сможешь больше их сдерживать, твое тело само будет знать, что делать. Не трать больше время на бессмысленные вопросы и глупые колебания. То, что ты делаешь, не является преступлением против жизненности.

С первым же шагом мыслеобраз жестокости, соединенный с состоянием зверя, произвел удивительный эффект. Тормоза, сдерживавшие меня в случае с котенком, исчезли. На фоне холодной контролируемой агрессии меня затопило дикое, животное чувство предвкушения смерти. Я двигался взад-вперед, поднимая после каждого момента спокойствия новые волны и потоки оргазмических ощущений, размывающих границы моего тела и превращающих меня в сгусток могучей, сметающей все на своем пути энергии. Автоматически я издавал короткие хриплые крики, которые Ли когда-то мне показал, называя их «песней смерти».

Руки и пальцы двигались, сжимаясь и разжимаясь неконтролируемыми аутодвижениями. Аутодвижения вызвали вибрацию всего тела, переходящую во вращение конечностей и туловища по разнонаправленным раскручивающимся спиралям. Я не мешал этому процессу, привычно оставаясь в роли отрешенного стороннего наблюдателя, и, когда биения тела уже почти понесли меня вразнос, я перебросил пульсацию пальцев и основных дань-тяней на соответствующие зоны тела барана и мысленно воспроизвел образ того, что ожидал от меня Ли.

Я скорее увидел, чем почувствовал, как мое тело стремительно двинулось к барану. Набросив на ладонь петлю, я резким рывком разорвал веревку, привязывающую его к дереву, и, ухватив его за рог одной рукой, нанес первый удар, вонзив ему в горло крепкий заостренный на изломе сук. Я наносил удар за ударом, а потом, как мне показалось, бесконечно долго сдерживал биения его тела, плотно обхватив его скрещенными ногами, пока наконец не наступила смерть.

Я использовал мертвое тело для отработки ударов ножом, потом перешел к ударам и захватам без оружия. Пальцы раздирали мясо и шкуру животного почти без усилий, входя в его тело, как нож входит в масло. Кровь брызгала мне в лицо и на грудь, возбуждая своей влажностью и резким пьянящим запахом.

Жар и влага внутренних органов, ласкающих мою кисть, вызвали во мне новый поток оргазмических ощущений, отозвавшийся в голове и внизу живота. Рука нащупала в глубине тела еще горячее сердце, и, прижав тушу барана ногой, резким движением я вырвал его и поднес к своим глазам. Моя рука и зажатый в ней кусок мяса, казалось, светились. Я мог видеть потоки ци, циркулирующие в ней, и угасающий отблеск жизни и силы в сочащемся кровью сердце. Мои зубы вцепились в него. Я, почти не жуя, глотал один за другим его кусочки, чувствуя, как нечто волшебное и мистическое входит в меня вместе с ними. Это была другая жизнь, и в то же время это было новое знание. Я сливался с чем-то, изменяясь, и в то же время оставаясь самим собой. Как молния, меня пронзило острое и бесповоротное осознание произошедших во мне изменений. То, что я сделал, не было обычным упражнением. Это действительно был этап, в очередной раз изменивший мою личность и мою жизнь.

– Ты победил Большого Дракона, – откуда-то издалека донесся до меня голос Ли.

Мы молча сидели у костра и пили земляничный чай, закусывая его сдобным печеньем. По указанию Учителя я около часа плавал в водохранилище, смывая кровь и выполняя упражнения, освобождающие тело от остаточных аутодвижений и самопроизвольных выбросов энергии. Глядя на оббитые края белой эмалированной кружки, я наслаждался тишиной, покоем и удивительно новым и тонким ощущением жизни, воцарившимися в моей душе.

Как ни странно, воспоминания о том, что произошло, не вызывали во мне горьких или неприятных чувств. Наоборот, меня переполняла удивительная нежность и любовь ко всему, что меня окружало, – к дымящейся кружке с чаем, к костру, к погруженному в свои мысли Учителю, к воде, земле и прекрасному лесу, дающему нам приют. Я хотел спросить Ли, что же именно во мне изменилось и почему у меня возникло это новое, хотя и привычное для меня, но в чем-то совершенно иное восприятие мира, но мне было так хорошо, что я боялся спугнуть это чувство, задавая вопрос.

Учитель поставил кружку с чаем на землю и с мягкой улыбкой взглянул на меня.

– Тот, кто не знает, сомневается, – сказал он. – Тот, кто видит лишь крошечный кусочек мира и самого себя, не знает ни самого себя, ни мира, и сомнения лишают его душу покоя. Лишь путник, вернувшийся из дальних странствий, способен вполне насладиться прелестью домашнего очага. В этот момент он избавляется от сомнений и жажд, толкающих его продолжать путь.

Сейчас ты находишься в самом центре треугольника жизни, вернувшись из дальнего пути к одной из его вершин. Истина в том, что, не познав вершин, невозможно оценить преимущество равновесия центра.

– Но если это лишь миг равновесия, значит, нам предстоит снова отправиться в путь. А где же тогда конец пути? Разве смысл не в том, чтобы навсегда приблизиться к центру? – спросил я.

– Если повезет, когда-нибудь ты об этом узнаешь, – задумчиво сказал Ли, снова поднося к губам кружку с чаем.