Если же стихи немного получше, посложней, они не вызывают насмешки. Напротив, они даже могут понравиться какому-то кругу людей, имеющих обыкновение пользоваться цитатами из стихов в своих любовных письмах и дневниках.

Но читателю, который не ищет в лирике материала для использования в случае надобности, такие стихи кажутся столь же развязными, что и бездарные. Они не состоят из общих слов альбомного обихода, а касаются реальных чувств, но чувства эти настолько интимны, что, в сущности, не должны были бы становиться предметом широкой гласности.

Но ведь стихи о любви писали и такие поэты, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Фет, Шекспир, Гете, Байрон, Бернс, Блок, Маяковский.

Да, конечно, с тех пор как существует лирическая поэзия, одна из ее главных и постоянных тем - любовь.

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты...

Эти строчки, как известно, посвящены А. П. Керн.

Однако не об Александре Пушкине и не об Анне Керн говорится в них. Они только посвящены Керн. А чувства, которые в них выражены, читатель вправе считать своими собственными, а не только чувствами автора. Поэт говорит от своего имени, от первого лица, - "Я помню", - но читатель вправе присвоить это лирическое "Я".

Поэтому-то любовные стихи Пушкина всенародны и бессмертны. Поколение за поколением читает и будет читать их, вновь и вновь оживляя слова давно умершего поэта.

Такие любовные стихи звучат громко, величаво, а не вполголоса, потому что в них выражены большие чувства. Они звучат не как интимное любовное мурлыканье, а четко и уверенно, словно лирический манифест:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Оставаясь самим собой, поэт щедро делит с читателем все богатства своей души - любовь, дружбу, грусть и вдохновение.

И сердце вновь горит и любит - оттого,

Что не любить оно не может {3}.

По-своему, но для всех говорит о своем сердце Маяковский:

На мне ж

С ума сошла анатомия:

Сплошное сердце

Гудит повсеместно {4}.

Большие поэты великодушны, человечны в стихах о любви и дружбе. Это-то и дает им право говорить о своей душевной жизни с несметным множеством людей и верить, что стихи поймут и те поколения, которые придут через иного лет.

Шекспир говорит:

О, если ты тот день переживешь,

Когда меня накроет смерть доскою,

И эти строчки бегло перечтешь,

Написанные дружеской рукою,

Сравнишь ли ты меня и молодежь?

Ее искусство выше будет вдвое.

Но пусть я буду по милу хорош

Тем, что при жизни полон был тобою.

Ведь если бы я не отстал в пути,

С растущим веком мог бы я расти

И лучшие принес бы посвященья

Среди певцов иного поколенья.

Но так как с мертвым спор ведут они,

Во мне любовь, в них мастерство цени! {5}

Один из наших талантливых художников, иллюстрируя стихи классического поэта, изобразил автора на коленях перед дамой.

Правильно ли это?

Разумеется, нет. Нельзя изображать ни Пушкина на коленях перед А. П. Керн в иллюстрации к стихам "Я помню чудное мгновенье", ни Шекспира, склоняющего колени перед "Черной дамой" в книге сонетов.

Это принижает стихи, вся сила которых в общечеловеческом значении частной любви, воспетой поэтом.

А. П. Керн и "Черная дама" были только поводом к созданию замечательных стихов, им посвященных.

Лирика - не дневник автора, не простое и прямое выражение всех его чувств и ощущений. Не дешевая откровенность, а высокая искренность достоинство поэта. Реквием - не частный некролог и не судорожный плач над могилой.

Стены искусства не должны нагреваться и коробиться от того пламени, которое горит внутри него.

Сколько внутреннего жара и внешнего холода в лирике Пушкина - в стихах "Я помню чудное мгновенье", "В степи мирской, печальной и безбрежной" или в восьми строчках стихотворения "На холмах Грузии лежит ночная мгла".

Поток мыслей и чувств, самых бурных и безудержных, не нарушает стройности стихотворения, не лишает его грации.

Дешевая откровенность чувств находит место на самых низших ступенях искусства. Подлинная искренность - на высших.

А народная поэзия? Ведь в ней, казалось бы, безыскусность формы сочетается с непосредственной искренностью чувства.

Я полагаю, что такой взгляд на поэзию народа ошибочен.

Настоящая, а не мнимая народная поэзия дает нам образцы высокого, сложного, совершенного мастерства, часто доходящего до нас в осколках и в искаженных вариантах.

Оглядывая пройденный мною более чем полувековой литературный путь и вспоминая судьбы многих поэтов, бывших моими современниками, я хочу высказать здесь кое-какие мысли, которые, как мне кажется, могут пригодиться молодежи.

----

В наше время книги стихов, - если не все, то очень многие, - долго не залеживаются на прилавках магазинов и полках библиотек. Расходятся даже томики лирических стихов, которые еще не так давно с трудом пробивали себе дорогу к читателю.

В разных концах нашей страны все увереннее заявляют о своем существовании поэты, о которых мы раньше не слыхали. А целая плеяда молодых успела приобрести за несколько лет такую широкую известность, какую их старшие собратья завоевывали долгими годами труда.

Как в первые годы революции, во дни молодости Маяковского и его ровесников, молодые поэты находят не только читателей, но и многочисленных слушателей.

Стихи, читаемые вслух с эстрады, вызывают немедленный и непосредственный отклик аудитории - не то что страницы стихов в журналах и сборниках. Лучшие поэты тридцатых, сороковых и пятидесятых годов редко слышали столь шумные аплодисменты, какие выпали на долю молодых поэтов последних лет.

Для Маяковского подмостки были трибуной. В сущности вся его поэзия оратория, рассчитанная на чтение вслух.

Но если эстрада - не трибуна, а только эстрада, она таит для поэтов серьезные опасности. К аплодисментам надо относиться с осторожностью.

Я не хочу, пользуясь своим возрастом, читать молодежи наставления, предостерегать ее словами Дмитриева

Ах, дети, дети, как опасны ваши лета! {1}

Но разобраться в том, что такое успех, расшифровать это общее и довольно смутное понятие небесполезно.

Успехи бывают различного качества, разной цены.

Почти одновременно с Маяковским стал известен Игорь Северянин {2}. Сенсацию в литературных, а еще больше в окололитературных кругах вызвали его пышные и претенциозные "поэзы", щеголявшие звучными иностранными именами и служившие одной только цели - самопрославлению автора.

В наших газетах были опубликованы несколько лет тому назад грустные и простые, проникнутые тоской по утраченной родине, стихи того же Игоря Северянина, написанные им в эмиграции {3}.

Читая их, видишь, что пышный, жеманный и манерный стиль "поэз", в которых было отведено так много места самолюбованию и самопрославлению, не был органичен для их автора, что поэт мог легко снять его с себя, как театральный костюм или маску.

Таких "ряженых" - то в заграничном плаще, то в русской поддевке, то в кубанке и с шашкой наголо - было в литературе немало.

И, может быть, одно из самых существенных отличий настоящего поэта от поддельного заключается в том чувстве собственного достоинства, которое не позволяет поэту рядиться в поисках дешевого успеха.

Каждый из сколько-нибудь известных литераторов получает немало писем от читателей. Многие из этих писем полны комплиментов. Но по-настоящему радуют писателя не похвалы, а подтверждение того, что самые заветные его мысли и чувства, выношенные в тиши, полностью дошли до читателей и тем самым приобрели какую-то объективную ценность.

В драматических произведениях Пушкина есть два сходных между собою эпизода.

В сцене у фонтана Григорий Отрепьев признается честолюбивой Марине Мнишек, что он не царевич, хоть это признание для него и невыгодно и опасно. Но он не хочет, чтобы "гордая полячка" любила в его лице мнимого царевича, а не его самого.