-- Эй, живой что-ли? -- глухо, как сквозь вату, послышался голос сержанта Федорова.

Сознание вернулось медленно, толчками, холодным шершавым бетоном царапая правое ухо.

-- Не трогайте руку, -- просипел Саша, поднимаясь на колени. -- Я сам.

-- Ну пошли, доктор приехал, -- неожиданно добрым голосом сказал сержант.

75.

Старший переводчик отдела международных связей Анатолий Максаков стоял на берегу навозного моря и пытался понять, что произошло.

По порядку: большой палец правой руки привычно улегся во внутреннюю ложбинку диска, он поднял руку вперед, повернул ее тыльной стороной налево, затем медленно начал бросок. Диск прошел подмышкой, плечо дернулось вперед, кисть руки хлестнула из под локтя назад и направо, описывая все ускоряющуюся дугу... Ага! Ватник...

Диск задел за отвисшую полу, и вместо того, чтобы, со свистом рассекая воздух, улететь метров на семьдесят вперед по дороге, ушел в кусты. Короткой очередью стрекотнули срезанные листья и его великолепный амстердамский летающий диск скрылся из виду.

И вот теперь этот триумф голландской спортивной технологии лежал, переливаясь на солнце голограммами, в самой середине отвала за коровником метрах в тридцати от берега.

76.

Добрый доктор Айболит,

Он под деревом сидит.

Приходи к нему лечиться

и корова и волчица.

В сумеречном проеме двери в грязно-желтом свете качающегося фонаря виднелось покореженное заднее крыло Волги скорой помощи. Сквозь облезлые, полуоблупленные геологические пласты когда-то белой, а ныне всех цветов кариеса, краски бурела многослойная ржа. Заспанная врач грохнула обшарпанным чемоданчиком по тяжко заскрипевшему в ответ столу дежурного, едва не расколов видавший виды телефон.

-- Левый рукав закатай, -- коротко распорядилась она, разворачивая черную сплющенную кишку аппарата для измерения давления.

-- Не могу, -- ответил Саша.

-- Почему?

-- Больно.

-- Тогда правый.

-- Тоже не могу, нечем. Левую не поднять.

-- Коньков, помоги, -- повернулась врач к подпиравшему дверь санитару, -- у нас еще два вызова, некогда канителиться.

Коньков подошел, умело задрал правый рукав сашиной рубашки.

-- Вы знаете, -- сказал тот, глядя как она туго наматывает на руку черный рукав и застегивает крючок, -- у меня сердце в порядке, как, впрочем, и печень и селезенка. А вот левый локоть, похоже, вывихнут.

-- Он меня учить будет, -- сказала врач, тиская грушу, -- а ты знаешь, сколько вашего брата в КПЗ окочуривается?

-- Нет.

-- Вот и молчи, -- продолжила она, вслушиваясь в стетоскоп:

-- Так, давление в норме, пульс тоже. Коньков, турникет!

Санитар Коньков, продолжая держать рукав рубашки, быстро и умело повязал поперек бицепса желтую резиновую ленту. Врач тем временем вынула из чемоданчика металлическую коробку, звякнув содержимым. На свет показался видавший виды шприц с многослойными поперечными кольцами налета на стекле.

-- Это что? -- спросил пациент, предвидя наихудшее.

-- Морж в авто, -- ответила эскулапиха, вынимая из коробки крупную ампулу. -- любознательный какой. Кулак посжимай!

Она чиркнула по горлышку взвизгнувшей наждачной пластинкой:

-- Болеутоляющее, чтоб не орал. Дадим внутривенно.

-- Мне не надо, -- твердо сказал Саша, глядя на грязноватую иглу с явно различимым кровяным потеком. В ту же секунду он почувствовал на затылке ладонь санитара Конькова, берущего его правую руку захватом Нельсона, а врач локтем прижала к столу запястье:

-- Не рыпайся, а то вену изуродую!

Сопротивление с неработающей левой шансов на успех не имело никаких. Вдруг мелькнула спасительная мысль:

-- Я выпью!

-- Да я уже дозу набрала. Что ж мне вторую ампулу на тебя изводить?! Сержант, помоги придержать!

Саша отчаянно рванулся, столкнув со стола металлический ящик. Серебристым бисером разлетелись по полу иглы. Все ракообразные планеты Земля вцепились клешнями в левый локоть, в глазах опять потемнело. -- Во, чумной-то! Не балуй!..

Сержант Федоров вдруг шагнул к стоявшему неподалеку цинковому баку с водой, взял висящую на унитазной цепочке кружку, протянул служительнице Гиппократа:

-- А ты со шприца слей.

Та помолчала угрюмо, потом сказала:

-- Черт с ним! Давай, -- струя анальгина звонко запела по жестяному донышку, -- Коньков, собери инструмент!

Саша взял кружку, глядя как санитар ползает по полу, собирая иглы. Хинная горечь обожгла глотку. Двери скорой хлопнули, машина отъехала, оставив сизое облако.

-- Всех излечит исцелит добрый доктор Айболит...

-- Что? -- спросил сержант.

-- Я говорю, спасибо тебе, сержант Федоров. -- сказал исцеленный, чувствуя, как постепенно отступает боль, -- честно говоря, не ожидал.

Федоров присел за стол напротив. В дежурке стихло, стало слышно тиканье больших круглых часов под потолком.

-- Жалко мне вас, -- сказал Федоров.

-- Кого - нас?

-- Ну вас всех. Вижу, люди вы нежные, к КПЗ непривычные. Ты бы видал, какая срань у нас сидит! Не зря сегодня всех вывезли.

-- Да, наверное. Это, кстати, моя первая отсидка.

-- Какая ж это отсидка! Это даже не предвариловка. Так, задежание. Двадцать четыре часа. А отсидку вам утром на суде влепят. Вздрючат по первое число.

-- Что, прям суд будет? Как взаправду?

-- Ты не шути. Как вмажут вам срок на Каляева. Посадят с урками, смеяться разучишься. Он, гавнюк, это любит.

-- Кто?

-- Ходырев, кто ж... Херло вонючее. Вы тоже, нашли перед кем кобениться! Неужто думали, он вас послушает?

-- Да нет, конечно. Это просто такая игра.

-- Какая игра?

-- Такая игра, в которую взрослые дядьки играют. Если хочешь знать, то, что нас повязали, это как раз удача. Тут Ходырев маху дал. Надо было просто проигнорировать, веником прикинуться. А теперь пойдут статьи в американской прессе, по БиБиСи покажут, как нам руки ломали. Тогда американцам будет чем крыть по вопросу о правах человека.

-- Вон оно как, выходит... -- сержант почесал переносицу, -- игры выходит... За нас бы кто сыграл. Мент, он ведь кто? Мусор, плюнуть и растереть. Там тебя урка пришить за доблесть почитает. А тут - капитан, пидорище, шею мылит. Зарплата - кукиш. А пулю схлопотать - как два пальца обоссать.

-- А вы бастуйте, выйдите на демонстрацию. За повышение заработной платы работников правопорядка. И улучшение условий труда.

-- Ну ты дал! -- хохотнул сержант, -- у тебя небось жар!

-- А что? Подумай сам, вот ты, сержант, жизнью каждый день рискуешь, а на начальство - ни-ни. Табу.

-- Чего чего? -- спросил Федоров, не переставая смеяться.

-- Табу, запретная тема. Даже и упоминать нельзя... А знаешь, сержант Федоров, кто настоящий герой? Кто осмелится не выполнить приказ. Ты вот сегодня сделал первый шаг, не сдал меня родной медицине.

-- Ну, это что ж, -- протянул Федоров, постепенно отходя от смеха -это ж так, баба дурная.

-- Пускай, -- продолжал Саша, -- а вот если завтра вас выведут на площадь и прикажут стрелять по демонстрации?

Улыбка постепенно сползла с лица сержанта.

-- Будешь в меня стрелять?

Сержант молчал, опять стал слышен тик часового механизма. Где-то вдали били колокола. Покрытая ржавой паутиной трещин, когда-то причислявшаяся к эмалированой посуде, кружка мерно покачивалась в токе сквозняка, ширкая унитазной цепочкой по помятому боку цинкового бачка.

-- Ладно, сержант, спасибо тебе за все, медицинское священнодействие, судя по всему, закончено, -- сказал чудодейственно исцеленный, вставая и придерживая левое предплечье, -- пора и по палатам.

Сержант потянулся, вытянув руки над головой. Скрипнула кобура.

77.

Когда глаза привыкли к полутьме, Митя огляделся. Шумаков широко шагал по проходу между стойлами вдоль гусеничных бульдозерных следов.

"Матка Уганда" - с удивлением прочел Митя на табличке, косо прибитой над первым стойлом. Сама табличка была металлическая, напоминавшая надгробия местного кладбища. "Телка Гвадалахара" - вещала надпись на следующем стойле.