-- Собираемся в девять, -- сказал Рубинштейн, когда дверь за гостями закрылась, -- выстраиваемся под окнами мэрии. Кому не хватит плакатов, придется написать самим. Только никакой отсебятины, мы выступаем за решения Венской встречи о свободе эмиграции. И не делать лишних движений. С милицией будем разговаривать мы.

68.

А как хорошо было зимой прикрутить фигурки к валенкам и нестись по застывшей глади пруда, чувствуя верхушками бронхов обжигающее дыхание мороза! Как жалко было, не успев разогнаться, тормозить резко, повернувшись боком у края расчищенного льда, кувыркнувшись иногда через сугроб. И лежать на снегу, глядя в высокое голубое небо, чувствуя, как уходит жалость, и в душе воцаряется неземной покой, будто помогающий подняться туда, за голубизну, где среди черной, бескрайней и беспробудной ночи холодно блестели колючие звезды.

... Сейчас звезды казались рядом. Тонкая, разряженная атмосфера Европы не способна была окрасить небо голубым. Небо оставалось космически черным, только низко, у самого горизонта, безжалостные колючие звезды становились чуть мягче, едва заметно ослабевая в почти прозрачной, слегка желтоватой дымке. Гагарин любил Европу.

Бескрайний, укрытый многокилометровым панцирем льда, океан, покрывающий всю поверхность планеты, превращал ее в сплошной, блистающий в свете далекого солнца каток. Даже отдельные, рожденные юпитерианской приливной волной торосы, не могли заставить его сбавить широкий конькобежный шаг.

Собаки не любили долгих прогулок по льду. После тридцати - сорока километров размеренной гонки вслед за хозяином, они начинали повизгивать, вначале тихо, потом громче, визг переходил в лай. Но Гагарин не останавливался, бесконечно однообразная ледяная равнина завораживала законченным совершенством.

Давно позади во мгле миллионолетий осталось ее бурное вулканическое прошлое.

Канули в лету циклопические цунами, почти не сдерживаемые слабой гравитацией, стихло бешеное кипение органического бульона, подогреваемого непрестанными извержениями донных вулканов, выталкивающих вверх столбы магмы, застывающей на ходу гигантскими базальтовыми обелисками, добиравшимися до поверхности в аду метано-ацетиленовых торнадо.

Давно пролились последними щелочными дождями остатки когда-то могучего облачного щита. Нет больше и следа от мелькнувшей, как сон, островной цивилизации, просуществовавшей долю гелогического мгновения на сползающих в бездонный океан безвозвратно эродирующих базальтовых столбах. Ушли на дно последние пловучие поселения, оставив без еды мириады обреченных на гибель летучих скатов. Постепенно успокоился, остывая, безбрежный бархат океана, вымораживая четырехглазых дельфинов, так и не успевших принять эстафету разума у своих сухопутных предтеч. Последний миллион лет океан отрешенно остывал, необратимо покрываясь все утолщающимся слоем пакового льда.

Люди редко сюда добирались. Люди толпами торчали на Земле, пытаясь как-то исправить то, что было искорежено при жизни. Или просто толклись в городах, глазея на ныне живых, не переставая удивляться бепредельным способностям человека бесконечно совершать одни и те же гнусности, невзирая на технологический прогресс.

Завидев впереди знакомый разлом, он взял чуть правее и прибавил шагу. Собаки, больше уже не лая, покорно волоклись следом, вися на поводках. Разлом льда напоминал след ножниц, не справившихся с листовым железом. Начинаясь с легкой трещины, левая сторона его круто уходила вверх, образуя хребет с резко обрубленым, срывающимся в пропасть правым краем. Было что-то торжественное в этой мертвой ледяной громаде, совершенство нигде не нарушалось даже намеком на живой организм.

Совершив плавный вираж, Гагарин понесся вверх по хребту, глядя на уходящий вниз обрыв. Чем выше он поднимался, тем дальше уходил горизонт, тем отчетливее вспучивалась шарообразно ледяная равнина...

О, сколько бы он отдал, чтобы хоть раз услышать хруст льда под полозьями и свист ветра в ушах! Но ничто не нарушало торжественного покоя ледяного шара, беспристрастно отражавшего нависшую над ним громаду Юпитера.

69.

-- Митрий, получен наряд в коровник на сепарацию. -- Объявил Ложакин после завтрака, -- сосредоточся и ступай.

-- Кого сепарируем, Геннадий Алексеевич? -- невинно поинтересовался Митя, -- рогов от копыт?

-- Не расслаааабляться, наука, -- пояснил завлаб, временно исполняющий роль бригадира -- по дороге получи сапоги в правлении.

-- У меня есть сапоги.

-- У тебя не сапоги, а театр комедии,

-- продолжил Ложакин, -- а в коровнике дела серьезные. Я тебе говорю как наставник, ихних сапогов не чурайся. Отбыть!

Митя отбыл. Придя в правление, он долго искал, где выдают сапоги, пока не обнаружил человека, назвавшегося старшим дояром.

-- В склад пошли, -- сказал тот.

Складом оказался небольшой флигелек, лепившийся справа к крыльцу. Повозившись, старший дояр Шумаков выкинул наружу две огромные совковые лопаты и две пары сапог.Сапоги были фантастические. Митя раньше видал такие только в кино про подводников. Они больше походили на нижнюю часть водолазного скафандра, чем на сапоги.

-- Одевай поверх своего, -- сказал Шумаков, натягивая свою пару. Лопаты и сапоги были покрыты засохшей коркой подозрительного вида и недвусмысленного запаха.

70.

Зад коня императора Николая Первого проецировался на нежно-голубое утреннее небо чуть левее купола Исаакиевского собора. Если бы властитель мог обернуться, забыв на мгновение о жгучей непристойности, вырезанной когда-то у него на лбу крепостным подмастерьем, и глянуть под стену бывшего здания Ленгорисполкома, а нынче мэрии, он бы заметил цепочку людей, стоящих спиной к стене с плакатами в руках.

Рукоять плаката узнаваемо давила на правую ключицу, напоминая бессчетные ноябрьские демонстрации, на которые их выгоняли плетью профкома и пряником премиальных. Ощущение нереальности происходящего не уходило. Саша глянул на начинающую собираться толпу зевак, потом перевел глаза на подъехавшие газики, откуда горохом посыпались милиционеры.

Майор вышел вперед и поднял мегафон:

-- Граждане, попрошу разойтись.

Никто не шевельнулся.

-- Граждане, вы создаете препятствие для нормального прохождения пешеходов. Убедительная просьба разойтись. Толпа зевак росла, как на дрожжах.

-- Граждане, в последний раз предлагаю вам разойтись, в противном случае нам придется применить силу.

Рубинштейн вышел вперед, держа перед собой бумагу и громко, повернувшись в сторону стоящих невдалеке американцев, произнес:

-- Товарищ майор, перед вами организованная мирная демонстрация в поддержку решений Венской встречи по вопросу о свободе эмиграции, подписанных и ратифицированных советской стороной.

-- Граждане, вами нарушено законодательство о порядке проведения демонстраций.

-- Напротив, -- возразил Рубинштейн, стараясь не отстать по громкости от мегафона, -- в полном соответствии с законодательством, нами был направлен официальный запрос мэру города, товарищу Ходыреву. Вот уведомление о вручении.

-- Предъявите постановление о разрешении демонстрации.

-- Согласно действующему законодательству мэрия должна среагировать в трехдневный срок. Ответа получено не было в течение недели. Согласно принципу презумпции, в случае отсутствия официального запрещения, демонстрация считается автоматически разрешенной.

-- Что, съели? -- раздался вдруг хриплый визгливый голос. Толпа расступилась, и на середину выскочил грязный, всклокоченный, перекошенный на один бок человек с фотоаппаратом в руках. Он начал быстро щелкать затвором, поворачиваясь и припадая на правую ногу. Рубинштейн смотрел на него с не меньшим удивлением, чем майор.

-- Это же Васька-революционер! -- прокатился шелест по толпе, -- где чего ни случится, он тут как тут!

Майор встряхнул головой и отошел к припаркованной метрах в двадцати Волге. Стекло в машине опустилось, майор наклонился и начал что-то говорить, жестикулируя левой рукой.