- Что это ты вдруг решил меня... пригласить?

Витька, видимо, относился к числу тех мужчин, которые считают, что, чем больше им нравится женщина, тем меньше это надо показывать. Следовал завету Пушкина. А может, в юности на танцах самая красивая девушка института, где Витька учился, рассмеялась в его влюбленные, открытые, показывающие, что любят, глаза и, вильнув крутым высоким бедром, ушла с не показывающим чувств, а нагло схватившим за бедро... Так что он, чуть ли не зевая и не потягиваясь, сказал, что просто так, мол, от скуки... Дернувшийся угол рта все-таки намекнул на какие-то другие причины.

На ручке двери номера на одиннадцатом этаже висела предупредительная нота "Не беспокоить". Но ясно было, что там уже никого нет. Виктор достал ключ из заднего кармана никогда не модных штанов и открыл дверь. В номере было темно, из-за нераскрытых штор воняло пепельницей и было жутко холодно.

- Зачем же ты оставил кондиционер?! - Она сразу раздвинула шторы и открыла окно, впуская солнечный лучик, легший поперек комнаты. - Твоя девушка работает на табачной фабрике?

- Это не девушка, а ребята накурили. После вчерашнего вечера я сюда приехал. Ребята из Нью-Йорка ждали... Выиграл.

Витькина жизнь в Америке ничем в принципе не отличалась от московской. За исключением того, что в карты играли в отелях, ставки были не на рубли, а на доллары, за обладание которыми срока не грозило. Запоздалые долги, правда, тоже взымались "цивилизованным" методом. Не мордобоем, как в Москве, а по-американски. "Сатардэй Найт" 38-го калибра.

Состояние номера подтверждало, что девушки здесь не было. Кровать стояла целомудренной. На столе валялась колода карт. Бесфильтровые окурки, выкуренные до обжигания кончиков пальцев, высыпались за края пепельницы. Недопитая бутыль "Мартеля", три стакана с отпечатками тех же обожженных пальцев и губ. Без губной помады.

- Ну, и много выиграл?

И вот она уже на кровати, на спине, закинув руки за голову. Виктор приносит из ванной вымытые, мокрые стаканы и наливает в них коньяк; на три хороших пальца наливает, много. Протягивает ей - она ненавидела мокрые стаканы - и сам выпивает тут же, залпом. И его лицо приобретает плачущее выражение. "Мальчик с плачущим лицом" - так назвал его трубач из ресторана. "Мальчик с плачущим лицом пришел. Сейчас "Жену чужую" будешь петь, Верка!", - смеялся трубач. Да, Виктор всегда заказывал и платил за "Жену чужую".

- Если отнять мой долг, то получится восемь штук. - Он уже сидит рядом с ней, на кровати.

Теперь он тоже откидывается на спину и тут же поворачивается на бок, лицом к Вере.

- Ничего себе! И все получил?

- Половину, - говорит он и целует ее в щеку.

Бэби-поцелуй. И так же по-детски, как будто прячется, он сует свое лицо между ее щекой и плечом. А рукой стаскивает юбку - она в талии на резинке, стаскивает, насколько может позволить длина руки, не поднимаясь с кровати. И потом он так же тащит вниз ее трусы. Насколько может позволить длина руки. Она подумала, что ничего интересного не будет. Но ей лень и еще немного неловко "не надо было идти в номер, если не... теперь будто должна, обязана, раз здесь..." Как в юности, когда курили, пили и еблись, чтобы не показаться детьми.

Уже лежа на ней, Витька расстегивает свои брюки и высвобождает из них то, чем пугают маленьких девочек. Ее он не пугает. Тем более что ничего не показывает, а суетливо протискивается между ее по инерции раздвинувшимися ногами. Телодвижения, необходимые для получения оргазма, занимают у Витьки меньше минуты. У него, правда, есть чувство юмора и оправдание - "Я так давно этого хотел...". Он смеется и со спущенными штанами, чуть сгибая ноги, придерживая брюки, идет в ванную.

Потом они лежали под простыней в интернациональной позе любовников. "Действительно, и влюбленные так лежат, и как мы - просто ебущиеся", подумала она, убрав голову, лежавшую до этого у него на плече, а его рука обнимавшая ее... протянулась за стаканом. Он был пуст, и Виктор встал и пошел к столику за коньяком.

У него почти не было талии, и ноги, хоть и длинные, были бесформенными. Прямыми, без икр почти. Он был когда-то боксером в тяжелом весе. Плечи его катились вниз, будто его тянули за кисти рук. Походка была слегка переваливающейся. Он вернулся к постели и, наклонившись, налил коньяк в протянутый ею стакан. Со сморщенного его члена свисала бесцветная, непрозрачная капелька. Верка вдруг вспомнила детство. Такая капелька свисала у стариков с кончика носа в ядреный мороз...

Он походил по комнате, как по рингу, делая боксирующие движения, направленные на невидимого противника. Потом он сдернул с нее простыню и нырнул в кровать. Несмотря на все ее размышления не в пользу Витьки, через несколько минут она подпрыгивала на нем, закинув голову назад, порыкивая и впиваясь пальцами ему в плечи. Еще через несколько минут уже обмякшим телом она лежала на нем, вздрагивая и постанывая от наслаждения. Обычно этот момент требовал большой работы и достигался крайне редко, особенно с незнакомым. Виктор ей был знаком как "мальчик с плачущим лицом". И только.

В комнате горела лампа, спрятанная под плотный абажур. Лампа стояла своей мраморной ногой на тумбочке. Ножка тумбочки была в форме лиры. Верка сидела и глядела на эту лиру. На коленях лежала тетрадка.

В четыре утра в комнату вошел ее муж саша. Слеповатый со сна, щурясь на свет, он прикрывал руками сонный член, стоя голый за чуть открытой дверью.

- Что ты тут сидишь? Ночь. Все нормальные люди спят ночью! - Он махнул рукой, сказав "а-а-а", и ушел в спальню.

Верка перелистала тетрадь (последние страницы были заполнены записями годичной давности) и выключила свет. Не хотелось тушить только что закуренную сигарету, и она стояла у окна, тянущегося во всю длину комнаты, торопливо затягиваясь и глядя сквозь узкую щель в жалюзи. Тетрадь заканчивалась стихотворением: ...вздрогнет складочка у рта - отвечу:

Я сегодня умираю... вечер. "И от мужа я не ушла, и в стихе не умерла. Все только собираюсь". Она вынесла пепельницу с окурками на кухню, сбросила на диван "вагнеровское" - из-за огромности - платье, накрыв им тетрадь, и пошла в спальню.