- Минаков... Уф-ф
- Я! - выпрыгнул, в самом деле как из парилки, бегом примкнул к черту Мелкумову, которого уже любил.
Из наших на месте остался один Хоткевич, не прошел медицину. Он это знал и до "баньки", и все равно. Вдруг чудо, не хватит одного кандидата... Жаль было парня. Но радость взяла свое.
Спустя полчаса мы "крестились" в курсанты. Драли друг другу спины с таким стараньем, как будто готовились плавать, а не летать.
- П-палубу надра-ить! - по-боцмански орал Сашка, чуть не сдирая кожу с моих лопаток. - Натерр-реть песком...
- И пр-ролопатить! - орал в свою очередь я, отыгрываясь на его широченной спине.
В предбаннике ждали нас стопки сложенных по размерам матросских тельняшек. Выходили - туго затянутые ремнями с тяжелыми бляхами, ощущая ногами приятную тяжесть суконных "клешей", раскачиваясь, как заправские моряки.
Удивительно действует на человека форма! Чудесно действует, тысяча... нет, десять тысяч чертей!
В общем вся жизнь из одних испытаний. А можно сказать - из везений сплошных.
Вот хоть и первый прыжок с парашютом. В училище, в тот же год. Поднялись. Я в передней кабине У-2, сзади - летчик-инструктор. Под ложечкой, понятно, посасывает. Летчик сбавляет обороты, толкает в плечо: "Пора!" Вылезаю на плоскость, натягиваю резиновую петлю на руку, чтобы надежней держать вытяжное кольцо. Оглядываюсь на инструктора - что такое? Лицо бледное, глава квадратные...
- Пошел! - угадываю по широко разинутому рту.
Отталкиваюсь, вниз головой кидаюсь в бездну. Считаю секунды: двадцать один, двадцать два, двадцать три! Дергаю за кольцо - ни звука. Второй, третий раз - ни звука, ни динамического толчка. Лечу к земле. Что делать? Остается считанные сотни метров. Последний раз попытаться выдернуть основной парашют, если не удастся - прибегнуть к запасному. Изо всех сил обеими руками дергаю за кольцо. Рывок вверх, хлопок, повисаю в воздухе. Осматриваю купол - цел и невредим. Что же случилось? Раздумывать некогда, земля рядом. Удар. Падаю на бок, вскакиваю, отстегиваю подвесную систему. Собрав парашют, направляюсь в квадрат. Навстречу бежит инструктор-парашютист:
- Что случилось? Почему затяжка? Пожимаю плечами:
- Вытяжное кольцо не выдергивалось...
Все выяснилось, когда приземлился самолет. Оказывается, на плоскости, когда я надевал резиновую петлю на руку и поправлял вытяжное кольцо, случайно вытянулся тросик с двух люверсов. Клапан открылся, и вытяжной парашют оказался у меня за спиной. Летчик испугался, что вот-вот раскроется основной, запутается в хвостовом оперении самолета, и подал команду прыгать. При падении тросик основного парашюта зажало вытяжным, поэтому кольцо и не выдергивалось.
- Ну, парень! - протянул потрясенный инструктор. - Считай с этих пор, что ты в рубашке родился...
Может, и правда в рубашке.
Вот еще случай, уже на втором курсе. Курсант Миша Сидоров вылетел в первый самостоятельный полет на боевой машине СБ. Я был у него за пассажира, сидел в кабине стрелка-радиста. Взлетели нормально, прошли по кругу. А на посадке Миша подошел к земле на повышенной скорости, не справился с управлением, и самолет дал "козла". Сидоров растерялся и увеличил обороты до взлетных. Самолет резко взмыл вверх. Этому способствовали выпущенные закрылки и выбранный триммер. Как сейчас вижу вздыбленные капоты моторов, набегающую слева землю... Набрав шестьдесят метров, самолет свалился набок, скользнул... Сухой удар левым крылом, машина стала на нос. Затем удар правой плоскостью. Фюзеляж отбросило в сторону метров на тридцать. Пропахав по полю еще метров семьдесят, остановились...
И тогда возник страх. Родился в эту минуту и остался надолго. Я стал бояться летать пассажиром. В самостоятельных полетах на глубоких виражах ощущал, как мороз пробегает по коже, казалось, вот-вот сорвешься в штопор. Измучился, похудел. К счастью, инструктор, лейтенант Алексей Абрамов, вовремя заметил неладное. Я откровенно рассказал ему все. Старший товарищ умело и тактично помог мне вновь обрести уверенность в себе...
Подтвердилось то, о чем говорили нам еще в аэроклубе: если хочешь овладеть мастерством, будь до конца откровенен с учителями. Трудно представить, что было бы, измени я этому золотому правилу...
Летом сорокового года в училище стали поговаривать о досрочном выпуске. Слухи подтвердились. В августе выпустили курсантов, обучавшихся на И-15, И-16 и СБ. В их числе был и Саша Черняховский. Вышел в звании лейтенанта, получил назначение на Тихоокеанский флот.
В начале зимы дошла очередь и до нас. Сане Разгонину, Ивану Алефиренко и мне, как и всем курсантам бомбардировочной и истребительной эскадрильи, присвоили звание младшего лейтенанта.
И вот - долгожданный отпуск. Первый наш командирский. Вообще первый: в тридцать девятом году отпуск отменили в связи с напряженной обстановкой гитлеровская Германия напала на Польшу, наши войска перешли границу, чтобы освободить братские народы Западной Украины и Западной Белоруссии...
В новенькой командирской морской форме, с золотой птичкой на рукаве сошли мы с поезда в Минводах. Встреча с родными, друзьями, девушками... Мы чувствовали себя взрослыми, самостоятельными людьми.
Новый, 1941 год встретили дома. Сразу после праздника отправились к месту службы, на самую ответственную в то время морскую границу, на Дальний Восток.
В Минводах у меня осталась невеста. С Тамарой мы вместе учились в школе, жили на одной улице, по соседству. Договорились, что она приедет ко мне по окончании учебы.
Так что и в личной жизни все складывалось счастливо...
Тихий фронт
Полк рассредоточивался. Наша эскадрилья перебазировалась на запасной аэродром. Строили капониры, землянки, оборудовали укрытые стоянки для самолетов.
Много летали.
Каждое утро, задолго до подъема, кто-нибудь выскакивал из теплой землянки, бежал к штабу - слушать у репродуктора свежую сводку Совинформбюро. Обратно не торопился, обрадовать нетерпеливо ожидающих товарищей было нечем...
В общем-то мы все понимали: Помнили о Хасане и Халхин-Голе, о Квантунской армии, об оси Берлин - Токио. И все равно чувство вины перед сражающимися где-то ровесниками ни на минуту не покидало нас. После завтрака молча выслушивали задание на очередной "бой", молча расходились по самолетам. Учились. Выкладывались до конца. Должно быть, именно это чувство и заставляло нас не только идти навстречу заданиям командиров, но и самим по возможности усложнять их. "Воевали" ожесточенно, с неистовой беспощадностью к себе, стремясь создать полную иллюзию боевой обстановки. Это порой приводило к риску.