У нас было правилом: чем сложнее обстановка, тем настойчивее поиск возможных и нужных способов профилактики и борьбы с летной утомляемостью. В паневежисский период отпали театр, концерты. Далеко позади остался и Ленинградский Дом офицеров КБФ с его прекрасными вечерами отдыха. Зато теперь появилось новое увлечение - футбол. В полку была создана сборная футбольная команда. Удалось найти для нее все необходимое, включая и спортивную форму. Все выглядело по-настоящему. Играть с командами других частей ездили на стадион в Паневежис. Роль судьи квалифицированно выполнял Д. С. Восков. Во время футбольных игр отдыхали не только те, кто играл, но и зрители, болельщики. Это была хорошая эмоциональная разрядка в нелегкий паневежисский период осени 1944 года.

При выполнении ответственного боевого задания 1 сентября 1944 года смертью храбрых погиб один из любимейших летчиков полка В. И. Ткачев. За два года боевой работы он вырос от сержанта до капитана, от рядового летчика до заместителя командира 1-й эскадрильи. Был награжден тремя орденами Красного Знамени и Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ. Он уничтожил 12 вражеских самолетов лично и 8 - в группе.

На следующий день, 2 сентября, когда мы еще не успели проводить в последний путь В. И. Ткачева, произошло новое печальное событие. Начальник штаба майор Ю. В. Храмов, назначенный на эту должность два месяца назад, вылетел во главе шестерки "яков" сопровождать торпедоносцев для нанесения удара по кораблям противника на переходе в море. Через полтора часа произвел преждевременную посадку на своем аэродроме лейтенант Сидоровский - ведомый Храмова. Зарулив самолет на стоянку, Сидоровский торопливо направился на командный пункт. Его доклад командиру был неутешительным. Он видел, как глубоко в тылу противника самолет с бортовым номером семьдесят пять получил повреждение и от мотора потянулись две белые струи. Очевидно, полагал Сидоровский, выливалась вода из радиатора. Развернувшись вслед за ведущим, чтобы сопроводить домой, Сидоровский услышал по радио: "Прощай, Сидоровский!" Через минуту самолет упал в лес... Над местом падения ведомый сделал четыре виража, но, кроме разбившегося самолета, ничего не увидел. Никаких признаков, что летчик жив, и никаких надежд, что мог уцелеть при таком падении.

С кладбища мы вернулись, когда было уже темно. В летном общежитии пустовали два новых места. Обе койки стояли в неприкосновенности, тщательно заправленные их недавними хозяевами. Храмов это сделал сегодня утром, а Ткачев - вчера. Ощущение было такое, будто похоронили мы их обоих.

Расплата за Ткачева и Храмова настигла врага на следующий же день. Торпедоносцы потопили большой транспорт с живой силой и боевой техникой противника. А наши истребители, обеспечивая удар гвардейцев, сбили четыре фашистских истребителя без потерь с нашей стороны.

После обеда 6 сентября погода ухудшилась. Воспользовавшись паузой, летчики, свободные от дежурства на аэродроме, собрались в общежитии на берегу небольшой речушки Невяжа. Каждый занялся своим делом: одни читали книги, другие просматривали свежие газеты, большинство же писали письма домой. В наступившей тишине слышались звуки гитары и тихий голос командира 2-й эскадрильи Б. М. Сушкина, задушевно напевавшего любимые всеми лирические песни. Звуки гитары и голос Сушкина не мешали, я бы даже сказал, помогали собраться с мыслями, предаться своим личным чувствам, воспоминаниям, переживаниям.

Склонившиеся над письмами летчики, казалось, отключились от всего окружающего. Психологическое состояние их можно было понять. В суровых буднях войны случалось и так, что, взявшись за карандаш, летчик в последний раз говорил с теми, кому писал. И в этом случае письмо старшего лейтенанта Е. В. Макарова оказалось последним. Оно еще не успело к месту назначения, а летчика уже не стало...

16 сентября 1944 года Е. В. Макаров встретился с истребителем противника на лобовых атаках. На глазах у всех, рассказал Д. А. Кудымов, летавший вместе с Макаровым, истребители врезались друг в друга и, объятые пламенем, оба рухнули в воду.

Уже после того, как погиб В. И. Ткачев и не вернулся Ю. В. Храмов, мы потеряли в одном вылете еще четырех замечательных летчиков: командира 1-й эскадрильи капитана В. А. Свешникова, лейтенантов И. А. Борзого, П. С. Лагутина, В. П. Щербину. Они погибли на пути к цели при пересечении линии фронта. Несколько раньше погиб старший лейтенант П. Д. Дорохов. Всего несколько сот метров не дотянул он до берега, занятого нашими войсками. Падая в воду вместе с самолетом, успел передать по радио: "Прощайте, товарищи. Бейте врага крепче!"

Старший лейтенант Н. П. Цыганков, лейтенанты М. 3. Соболевский и Н. А. Сидоровский находились в госпитале.

Николай Петрович Цыганков был ранен 21 августа 1944 года автоматным огнем с земли при перелете линии фронта на бреющем во время сопровождения торпедоносцев для удара по кораблям противника в порту Либава. Летчик получил тяжелый огнестрельный перелом обеих костей левой голени. 26 августа мы эвакуировали его самолетом ЛИ-2 ("Дуглас") в Первый ленинградский военно-морской госпиталь. В качестве транспортной иммобилизации воспользовались гипсовой повязкой. Н. П. Цыганкову ногу удалось сохранить, но к летной работе он не вернулся.

Сейчас Николай Петрович Цыганков, кавалер четырех орденов Красного Знамени, живет и трудится в Ленинграде. На его счету 502 боевых вылета, более 50 воздушных боев и 12 сбитых самолетов врага, из них - 4 лично, остальные в группе. Он был вторым, после П. Г. Богданова, и последним из числа раненых летчиков полка, не вернувшихся в строй.

М. З. Соболевский 29 августа вынужденно садился на свой аэродром на подбитом в бою самолете. В момент удара самолета о землю язык летчика оказался между зубами и был почти полностью перекушен. Быстро наложив повязку, мы спешно отправились в Паневежис. В специализированном госпитале челюстно-лицевые хирурги тщательно сшили язык. Заживление раны прошло гладко. Соболевский вернулся в строй и успешно летал до конца войны. Он был удостоен четырех орденов Красного Знамени.

В послевоенные годы с М. 3. Соболевским мы встретились только спустя двадцать восемь лет, 8 мая 1975 года, в Ленинграде. На его вопрос, узнаю ли его, я потребовал: "Покажи язык!" Михаил Захарович сразу все понял. Широко и трогательно улыбаясь, он незамедлительно и так же старательно исполнил мою просьбу, как в свое время в госпитале, когда я навещал его в Паневежисе. М. 3. Соболевский живет в Одессе.

Н. А. Сидоровскому вскоре после его печального доклада о Храмове в тот же день в автомобильной аварии повредило стопу. К счастью, все закончилось довольно удачно. Примерно через месяц Николай Александрович вернулся в боевой строй. Сейчас он живет и трудится в Калининграде.

Неожиданно вернулся Храмов! Он стоял в проеме дверей, широко расставив ноги, придерживаясь руками за притолоку, похожий на какой-то сказочный призрак. Шутка ли: явился человек, которого в мыслях многие уже похоронили.

Трудно передать словами, что испытывали боевые друзья в тот момент. Удивление и охватившая нас радость были настолько сильными, что все мы словно окаменели. А потом, заметив, что стоять на ногах Юрию Васильевичу трудно, мы бережно подхватили его и на руках перенесли на кровать.

Поддерживаемый друзьями, Храмов сел. От нас не ускользнуло то, что это причинило ему физическую боль.

- Несколько раз казалось, что он выручит, - тихо произнес Храмов, взвесив на ладони извлеченный из кармана брюк пистолет и сунув его под подушку.

Юрий Васильевич был растроган встречей. Губы его чуть приметно вздрагивали, глаза наполнялись влагой, он еле сдерживал слезы. Голова забинтована. На левом виске - следы впитавшейся в повязку крови. Лицо осунулось, рельефнее обычного выделялись скулы. Губы - сухие, обветренные, в трещинах. Пристально, с участием, вглядывались мы в зоркие глаза летчика, впалые и воспаленные. Они по-прежнему излучали человеческую теплоту и приветливость, светились верой в людей. Это были глаза типично русского человека, глаза воина великого народа-героя.