...Но кто-то же видит его?!. - подумал он, почему-то холодея при этой мысли... Кто-то видит его... Все эти годы некто терпеливо наблюдает за его делами и поступками, радуется его достижениям, молча встречает неудачи...

...При этой мысли словно жало вонзилось в правый зрачок.

...Прижал платок к глазу. По щеке пробежала слеза. Стирая ее, он подумал, что этот глаз, как опасный враг, расшатывает версию его славной смерти, стараясь отменить предначертанное судьбой, стремясь изменить ее. Правый глаз в последнее время ведет себя подло, часто как нарочно в решающие минуты, на официальных мероприятиях коварно дает о себе знать, мутнеет, пускает слезу, привлекая внимание окружающих.

...Провел платком по лбу, делая вид, что вытирает пот...

...Сделал он это незаметно, стараясь скрыть слезы от телохранителя.

После чая телохранитель вроде пожелтел... В последнее время изменения в состоянии телохранителя почему-то так действовали на него, будто бы он отвечал за безопасность своего охранника. Или оба они, связанные одной нитью, ответственны за нечто неизвестное.

Что это означало?.. Его смерть?.. Нет, это нечто, более ужасное, по ту сторону смерти. Но что?..

Пульс его вдруг замедлился, и далее забился мелкими беспорядочными толчками...

...Нажал на кнопку, опуская ниже стекло...

- Вас не продует, господин Генерал? - не оборачиваясь, сказал водитель.

...Пульс постепенно успокаивался... Вообще от усталости, бессонных, напряженных ночей последних месяцев пульс его ослабел, стал терять ритмичность.

Интересно, что стали бы делать эти люди, с заботливыми лицами сидящие рядом, если бы сейчас, в эту же минуту, прямо здесь, в машине его пульс остановился?.. Навсегда... Он забился бы, испуская последний выдох, глаза его навеки закрылись, лицо побледнело?.. Ему вдруг представилась эта картина. Голова откинута на спинку сидения, остекленевшие глаза, полураскрытые губы... Встревоженные телохранитель, помощник, растерянные лица, выпученные глаза ехавших на задних машинах...

Наверное, подумал он, первым делом его безжизненное тело уложат на сидение машины. Так, мол, удобней.

... Проверил рукой надежность сидения. А потом с такими же растерянными лицами, трясясь от волнения, они понесутся обратно, посылая вперед себя в столицу срочные сообщения о его кончине...

... И он представил их долгий обратный путь... Свою безжизненную голову, всю дорогу бьющуюся о пепельницу на дверце машины...

Машину подбрасывает на ухабах... Его голова, тяжелая, словно налитая свинцом, медленно покачивается на гладком сидении, иногда сползает вниз, и тогда сидящий впереди, лицом к нему помощник с ужасом на лице пытается двумя руками уложить голову на место, однако ни у него, ни у телохранителя, еле втиснувшего на сидение свое огромное тело, не хватает сил поднять ее...

Помощник с телохранителем молча переглядываются, и ужас растет в их глазах...

...Кажется, телохранитель догадался, что у него слезится глаз, но сделал вид, что ничего не замечает, отвернувшись, притворяется, будто смотрит в окно.

Опустил спинку сидения и откинулся назад. Так мышцы спины расслаблялись и сладко ныли. К тому же так удобнее было думать. Нет ни телефонных звонков, ни мерзкого звука селектора, ни напряжения в приемной, ни постоянно поступающей, кажется, будто льющейся с потолка разного рода нужной и ненужной информации.

-... Вы не против, господин Генерал?.. - спросил, обернувшись, помощник.

- Неплохо. Но ты поспешил с проведением мероприятия. Избавься раз и навсегда от такой поспешности. А список оставь, потом разберемся, - ответил он, думая, почему помощник так много говорит?!. Что ему не сидится спокойно? Наверное, у него нет в памяти ничего такого, о чем можно было бы спокойно и молча вспоминать...

А его память, казалось, хранит все. Быть может, не каждому дано такое счастье до мельчайших подробностей помнить столько лет, дней и часов, столько людей и лиц, событий и чувств, целые фразы и отдельные слова, даже осколки каких-то звуков. А, может быть, это несчастье?..

...У людей память очень слабая... Помнится, в те душные годы жизни в далеком провинциальном городке он на расстоянии каждой клеточкой своего тела, каждой порой ощущал, как постепенно люди забывают его, как он постепенно стирается из их памяти...

И чувствуя, как он забывается, как его образ блекнет в памяти людей, превращаясь в туманные воспоминания, его маленький одинокий дом разрастался, заполняясь каким-то болезненным желтоватым светом... Шли годы, память людей все более слабела, и по мере того, как забывались возведенные им в самых видных, самых людных местах города самые высокие, самые величественные здания, проложенные им гладкие, как зеркало, дороги, построенные им мосты, и куда-то на дно их памяти, как осадок в мутной воде, уходили его лицо, облик, голос, этот режущий глаза желтоватый свет в его маленьком одиноком доме в провинциальном городе, казалось, набирал силу.

... Если бы не трагедия той ночью в казарме на окраине столицы, думал он, если бы перевернувшие все на свете бездарные молокососы, возомнившие себя правительством, от испуга не заставили бы народ стрелять друг в друга, если бы эти бедствия не привели народ в ярость и не заставили его поднять голову, то он так и растаял бы вдали от всех в желтоватом свете своего далекого одинокого дома...

Как бы ни была отвратительна эта истина, думал он, но, как ни странно, он был нужен народу так же, как народ был нужен ему...

... Он вновь поднимался в гору... Опустившиеся сумерки мешали ему видеть под ногами, острым клинком он прорубал себе дорогу среди кустов, цеплявшихся за его ботинки...

... С вершины разносились во все стороны звуки зурны, звучала танцевальная мелодия...

...Видно, из-за темноты гора казалась раз в пять выше обычного, он шел вверх, а она не кончалась и все росла...

... Скоро на вершине под темным небом таинственным блеском засверкали голубые с золотыми маковками купола мавзолея...

Мавзолей был окружен белыми, черными правительственными машинами, изнутри доносилась музыка... Он хотел войти в мавзолей, но потом, передумав, обошел его сзади и по витым узорным ступенькам поднялся на купол. Оттуда из маленького, похожего на форточку, окошка посмотрел вниз...