Фитиль войны подожжен

Такими словами начинает Альфред Науджокс, в свое время представший в Нюрнберге как один из военных преступников, предисловие к книге, написанной его биографом и опубликованной под броским названием: «Человек, который начал войну».

Дав клятву безоговорочно и не раздумывая выполнять любое задание, Науджокс, тайный агент «Службы безопасности» (СД) третьего рейха, благодаря полной неразборчивости в средствах и склонности к авантюре быстро завоевал особое доверие шефа разведки Гейдриха. Науджоксу поручали самые рискованные и грязные дела. В его послужном списке одна за другой появляются ряд «блестящих» операций. Он снабжает гитлеровскую шпионскую агентуру на Балканах радиоприемниками, упрятанными в холодильник и другие предметы домашнего обихода. Создав «техническую секцию» СД, он организует массовое изготовление фальшивых заграничных паспортов и затем английской валюты. Кстати говоря, видная роль принадлежала Науджоксу при фабрикации подложных документов по «делу Тухачевского».

5 августа 1939 г., явившись по вызову на Принц Альбертштрассе в резиденцию Гейдриха, Науджокс был удивлен: шеф необычно приветлив. Это настораживало.

Гейдрих был одной из наиболее зловещих фигур гитлеровской кровавой «верхушки». В прошлом морской офицер, вынужденный покинуть службу на флоте из-за скандальной связи, он находит свое призвание в гестапо. Болезненно честолюбивый, выделявшийся среди «коллег» более тонким умом и редким цинизмом, Гейдрих вскоре становится правой рукой «рейхсфюрера СС» Гиммлера. Хранившиеся в сейфе Гейдриха личные дела лидеров фашистского рейха, содержавшие тщательно собранные свидетельства их неблаговидного прошлого, постепенно сосредоточили в руках шефа СД необычайную власть. С ним старались дружить – его осведомители были повсюду, а секреты, находившиеся в его. руках, были опаснее пуль.

– Альфред, – по-дружески обратился Гейдрих к вошедшему Науджоксу. – Есть дело. Как раз по твоей специальности.

Начальник «Службы безопасности» откинулся в кресле, его удлиненное лицо с маленькими холодными глазами на минуту застыло в неопределенной улыбке. Что она могла означать у человека, которому достаточно нажать кнопку, чтобы два вращающихся пулемета в тумбах стола мгновенно изрешетили все вокруг?

– Назовем это… ну, скажем, «операция Гиммлер», – продолжал он, взяв со стола папку из дубленой кожи. – «Фюрер» считает ее делом первостепенной важности. По значению она далеко превосходит все, чем нам приходилось когда-либо заниматься. Риск немалый, и тем не менее опасность провала должна быть полностью исключена.

Гейдрих резко встал и подошел к висевшей на стене карте.

– Речь идет о Польше. Наступило время ею заняться. Поскольку фюрер не намерен вести зимнюю кампанию в польских равнинах, он хочет разрешить польский вопрос сильным, молниеносным ударом в ближайшие несколько недель. Но требуется подходящий предлог для начала войны. Этим ты и займешься.

Привыкший к неожиданным поручениям, Науджокс хранил молчание, пристально наблюдая за шефом.

– Как тебе известно, – пояснил Гейдрих, – в последнее время имели место мелкие пограничные инциденты. Но ничего мало-мальски серьезного. Один-два выстрела, и на этом дело кончается. Ни одного крупного случая, который мы могли бы использовать, чтобы взорвать пороховой погреб. Теперь нам надо действовать наверняка. Придется поджечь фитиль самим.

– И мне предстоит… чиркнуть спичкой? Гейдрих испытующе поглядел на Науджокса.

– Вот, смотри, – сказал он, уперев конец карандаша в еле заметную точку на карте. – Это Глейвиц. Он принадлежит Германии, но практически находится на самой границе с Польшей. Для нас это очень удобно. Невдалеке от него, на расстоянии нескольких километров, на нашей территории расположена небольшая радиостанция. Вот здесь ты и должен появиться на сцене…

Представь себе, что однажды ночью, – продолжал Гейдрих, шагая по кабинету, – поляки совершат налет на Глейвиц: Среди них ведь немало горячих голов, так что это выглядело бы вполне правдоподобно. При этом они захватывают радиостанцию, пусть не надолго, на десять – пятнадцать минут. Этого времени им вполне хватит, чтобы, воспользовавшись включенным микрофоном, передать в эфир какое-нибудь дерзкое заявление. Ну, например, что фюрер хочет войны или что-нибудь в таком роде. В общем это не твоя забота, текст мы составим тебе. Это была бы, конечно, очень серьезная, возмутительная провокация, не правда ли? В особенности, если бы в тот момент радиостанция в Глейвице была случайно подключена к германской трансляционной сети. Вся страна сразу убедилась бы, что именно поляки обостряют обстановку.

На следующий день об этом можно напечатать в газетах, с фотографиями. Особенно убедительным было бы, если после возникновения перестрелки на месте были бы обнаружены один или два трупа в польской форме, чтобы все воочию увидели провокаторов. Как ты думаешь, сможешь организовать такой инцидент?

Интересно, кому пришел в голову дьявольский план, подумал Науджокс. Уж конечно не тупице Гиммлеру. Нет, автором может быть только сам Гейдрих. Или Гитлер?

– Итак? – произнес Гейдрих.

– Мне кажется, – ответил Науджокс, осторожно подбирая слова, – что риск очень велик. Но если вы мне поручите это дело, я сделаю все, что смогу.

– Все, что ты сможешь, это не устроит, – холодно возразил Гейдрих, пристально глядя в глаза Науджоксу. – Ты ведь понимаешь, что означал бы провал… Кстати, ты, надеюсь, не имеешь каких-либо сомнений морального порядка? – насмешливо спросил он.

– Конечно, нет, – поспешил заверить Науджокс.

Собеседники приступили к обсуждению деталей операции. До начала войны оставалось 25 дней…

Накануне описанной встречи в Гданьске произошел инцидент, сразу поставивший Европу на порог войны. На протяжении всего лета город был дымящейся точкой на политической карте. Используя тот факт, что большинство населения было немецким, гитлеровцы захватили сенат и фактически стали хозяевами в «вольном городе». На зданиях развевались германские флаги со свастикой, отряды эсэсовцев в черной форме патрулировали улицы. В местах гуляний, оцепленных колючей проволокой, тайно сосредоточивались войска. Вокруг висели надписи: «Храните молчание, чтобы не пожалеть о последствиях». 4 августа гданьские власти попытались отстранить польских чиновников на нескольких таможенных постах на границе между территорией «вольного города» и Восточной Пруссией, откуда гитлеровцы нелегально переправляли оружие.

Правительство Польши ответило резкой нотой, адресованной председателю сената Грейзеру. Сославшись на предоставленное ему право таможенного контроля (Гданьск находился в таможенной унии с Польшей), оно заявило, что поручило своим сотрудникам таможни продолжать исполнять обязанности «в форме и при оружии». В ноте содержалось требование, чтобы к 6 часам следующего дня (5 августа) сенат сообщил об отмене изданных им указаний об отстранении польских таможенных чиновников.

Действуя по указке из Берлина, гданьский сенат отрицал причастность к инциденту. Варшава, утверждали гитлеровцы, предъявив «ультиматум», умышленно ведет дело к обострению обстановки. Гданьское правительство заявляло «самый решительный протест». В «войну нот» включилась нацистская дипломатия. 9 августа Вейцзекер пригласил польского поверенного в делах Любомирского и выразил ему «крайнее удивление» в связи с действиями правительства Польши. Угрозы и ультиматумы Гданьску, предупредил он, могут привести к ухудшению германо-польских отношений. Ответственность за это полностью ляжет на Варшаву. Демарш Вейцзекера сопровождался резким усилением антипольской кампании в немецкой печати. Газеты рейха предупреждали: близится час, когда в словах Берлина будет «отчетливо слышен звон железа».