- Билетов на Курском сегодня не достать, товарищ майор, - соврал ротному, - не знаю, что и делать. Весь день стоять придется.

Ротный вряд ли ему поверил, мужик все-таки неглупый, но спорить не стал.

- Езжай, Байкалов. Смотри только, не растеряй людей по дороге, будешь потом, бля, по всей стране собирать.

Отпустил, значит. Антону того только и надо. И хоть чувствовал себя полубольным - накануне со взводом молодых, принимавших присягу, несколько часов простоял на плацу под мокрым снегом, свободный день в предзимней Москве представлялся праздником. Вечером не в часть возвращаться, а ехать на вокзал и оттуда в Курск на четыре дня. Маленький отпуск получается, только не домой и ненадолго.

Уже одетым, выходя из роты, столкнулся он вдруг с особистом.

"Как бес из-под земли возник", - успел подумать Антон, досадуя.

- Дежурный по роте на выход, - заголосил тут же дневальный, увидев незнакомого майора.

- Отставить дежурного, - лениво махнул тот рукой, - я вот с сержантом схожу, гляну, что тут у вас как. Идемте, Байкалов.

Пришлось Антону возвращаться, хотя совсем не этого хотела в ту минуту его душа.

"Какого черта!" - плакала душа и рвалась на волю.

"Ну потерпи немножко, - уговаривал он ее. - Мы его сейчас пошлем, и пойдем гулять. Зайдем в сержантскую, там нет никого. И пошлем. Как всегда посылали, так и сейчас пошлем".

- В отпуск собрался? - спрашивал его между тем майор-особист, разглядывая плакаты, вывешенные по стенам, так внимательно, словно не пылились они здесь, выцветая, уже второй десяток лет.

"Конспиратор", - ухмыльнулся Антон, но вслух ответил. - В командировку еду, товарищ майор. Совсем уже собрался.

- Ничего, ничего, я тебя надолго не задержу. Будем считать, что инструктаж провожу. Не в Казахстан едешь? - спросил после паузы.

- В Курск. А из Казахстана я вот только недели две как приехал.

- Много людей привез?

- Что-то человек сорок. Никогда столько один не возил.

- А о том, что в Казахстане беспорядки, слышал уже?

- Слышал краем уха. Но я тут не при чем, товарищ майор.

Особист засмеялся. Засмеялся и Антон, зная по опыту, что начнется сейчас самая неприятная и очень скользкая часть разговора.

- Шуточки все тебе, Байкалов, - отсмеявшись, сказал майор, - а в Алма-Ате ситуация была серьезная. Как, кстати, ваши казахи реагируют? Ты же их лучше других знаешь.

- Да я-то, может, кого и знаю, но по-казахски с детства не обучен. Да и они по-русски не шибко. Потому и не реагируют.

- Неужели никто не реагирует?

- Один, товарищ майор, реагирует. - Антон увлекся игрой и не заметил, как за спиной оказалась та самая черта, переступать которую не следовало ему.

- Фамилия курсанта?

- Рядовой Амликаев. Член КПСС. На гражданке был секретарем комсомола в своем казахском университете. Очень осуждает, товарищ майор, выступления... элементов... так сказать.

То, что палку он перегнул, Антон понял, лишь замолчав. Но слово было сказано. А слово сказанное, тем более сказанное особисту, имеет свойство каменеть немедленно.

- Интересный, говоришь, курсант, - после долгой паузы вздохнул майор, и Антон понял, что ответный удар получит он не сегодня, - ну что ж... В хорошем разговоре не все говорится. Так, кажется, китайцы учили? Рекомендуй его замполиту. Тому, надо думать, нужны такие. Ну, а к нашему последнему разговору ты вернуться, я вижу, не хочешь?

- Не хочу, товарищ майор.

- Не буду тебя торопить. Но вдруг надумаешь - жду. Счастливо съездить.

Особист зашел в канцелярию, а Антон, бросив дневальному, - "Все! Уехал в командировку!" - стремительно выскочил на лестницу.

"Никогда не знаешь, чем навредишь себе, а чем поможешь, - думал Антон, идя в сторону КПП. - Казалось, так нахамил мужику, что куда уж больше; по шее только получать и остается, а вышло вон как. Не ожидал, видать, особист от меня такого тона. Да честно признаться, и сам я не ожидал."

Антон вспомнил, как летом вызвал его к себе особист и, начав разговор с пустяков, - с последних статей в "Московских Новостях", с новшеств, введенных Ельциным в Москве, неспешными путями вышел на предложение поступать в МГИМО после службы. - Для наших абитуриентов резервируют места, - выложил он один из главных своих аргументов.

- Международное право, международная журналистика. Ты же умный парень, почему там должны учиться только дети цековских и мидовских шишек. Они же работать не умеют! Гены не те. - Антон ожидал от разговора неприятностей и к такому повороту готов не был. Международная журналистика... Майами-Бич. "Нью-Йорк Таймс". Угол Пятой авеню и Сорок Второй стрит.

- Я подумаю, товарищ майор, - ответил тогда Антон, но разговор на этом не закончился.

- Подумай, конечно подумай, Антон. А то ведь ум всегда в дураках у сердца. Не помнишь, кто сказал? Ларошфуко. С родителями в письмах советоваться не стоит и друзьям не говори, а сам подумай хорошо. И еще будет к тебе просьба вот какого рода, - особист вынул из стола папку и положил ее перед собой на стол. - Есть в роте у вас такой курсант, Бахчаев по фамилии. Что про него можешь сказать?

Бахчаева замполит батальона майор Кондрашкин принял в комсомол, отметив этим сто шестнадцатую годовщину рождения вождя. Через месяц из Баку, откуда Бахчаев родом, гебисты сообщили, что был он не последним человеком в местной квазифашистской организации. Кондрашкин, узнав об этом, носился по батальону, как посоленный, хватаясь то за лысину, то за задницу.

- Да что про него скажешь... - Антон почувствовал вдруг дикую усталость. - Солдат солдатом... Пойду я, товарищ майор. Мне взвод пора на строевые вести.

- Зайдешь через неделю. Я тебя вызывать не стану, - и, провожая Антона взглядом, добавил: - Подумай о нашем разговоре и за Бахчаевым погляди.

Но к Бахчаеву разговор их больше не возвращался. Предложения же поступать в МГИМО Антон не принял.

- Посадят в какой-нибудь Центрально-Африканской Республике лет на двадцать пять за промышленный шпионаж - что я потом делать буду? Скорпионы в камере; негры-охранники. - Антон пошутил, но неожиданно особист принял его слова всерьез.

- Обменяем.

- Обменяем. Менялы, - Антон пнул ногой дверь, заходя на КПП. Показал дежурному командировочную бумагу и, пинком же открыв вторую дверь, вышел на улицу.

В Москве истекали дождями последние дни ноября.

На ужин из столовой принесли картошку с жареным хеком. К этому караул добавил кабачковой икры, масла сливочного, печенья.

Вместо чая Антон попросил кофе и сигарету. Принесли.

Пять суток на гауптвахте были бы хороши всем, когда бы не висела над Антоном тревога ожидания. Он гнал ее, убеждая себя, что ничего серьезного встреча с прокурором ему не сулит, он затирал ее воспоминаниями. Но в них отыскивались неожиданные свидетельства того, что все происшедшее не случайно. Не прояви он в Курске бессмысленный героизм, сидел бы сейчас в здании напротив. Очередь-то его была заступать в караул. Болтал бы со взводным, кофе пил.

- Что я и делаю без этих хлопот, - добавил он вслух и засмеялся.

Спору нет, обернулось бы все иначе, согласись он в Курске лечь в больницу. По сей день бы может не выписали. Дернул черт отказаться. Да как отказывался - рогом уперся: "Мне в Москву людей везти завтра". Словно мечтали эти люди в армию попасть на месяц раньше.

- Ты же до вокзала не дойдешь, - сокрушалась врач скорой помощи, - на ногах не устоишь, куда тебе в Москву еще? Ангина осложнения дает. На сердце.

- У меня, наверное, на мозги.

- Наверное, - обругала дураком, уколола в сердцах гамма-глобулин и уехала.

На следующий день поехал и Антон.

Вагон был забит призывниками. До Москвы дорога недолгая - ночь, а потому укладывали и на пол, и на третьи полки, и по двое на полку. Москва разбрасывала всех: от Амдермы до Кабула, от Берлина до Магадана. Нашел Антон и земляка среди начальников команд - прапорщика из Киева. Вручил ему своих и, не долго выбирая, устроился спать на свободной нижней полке.