До упора набив чемодан трухлявыми произведениями живописи и уложив между ними бутылочку, я отправился к Олегу. В мастерскую.

Дверь мне открыл бородатый мужик с помятой, тоскливой физиономией. Драная рубаха навыпуск, тренировочные штаны с лампасами, красная матерчатая повязка на лбу... Узнать в этом типе того мальчика-брюнетика с полными розовыми щечками, кто несколько лет назад сидел со мной за партой, было затруднительно.

Расположились на металлических стульях с фанерными сиденьями и спинками - за столом, заляпанным высохшими кляксами краски.

Я извлек бутылку. По тому, как оживились глаза давнего моего товарища, открылось, что на вопрос полечиться-отравиться ответ у него неизменно положительный. На столе тут же возникли банки с пивом, пук черемши, огромная сиреневая луковица, хлеб и плавленые сырки.

Слепые глаза каких-то бюстов с классическими носами безучастно следили изо всех углов за нашими приготовлениями.

- Ну, доволен ли ты своим пребыванием... в мире? - вытягивая зубами нежную серединку из чесночного стебля, спросил Олег низким, простуженным голосом. На полном серьезе спросил.

- Устроился вот на работу, - поделился я. - В Госстрах. По автомобилям. Оценивать.

- Суета эти машины, - отозвался мой друг невпопад и крепче затянул узел странной своей повязки на затылке. Пояснил: - Насморк.

При чем тут насморк и эта тряпка на голове, я не понял, но промолчал.

Выпили. Затем приступили к осмотру досок.

- Иконы старые, - монотонно констатировал Олег. - Кажется, интересные. Но надо чистить. - Он вытащил из заднего кармана штанов очки, надел их, выжидающе уставившись на меня. Оба стекла в очках были треснуты.

- Старик, - задушевно начал я, - ты - моя единственная надежда!

- Питать надежды... - произнес он пусто, - суетно и опасно. - И снял очки.

Я насторожился, не узнавая своего дружка. Были в нем некие ощутимые отклонения. Чувствовалось это в манерах, в интонации, в неподвижном взгляде глаз с расширенными, бешено-спокойными зрачками...

- Ну так... вот, - продолжил я обтекаемо. - И сколько же тут будет... с меня?

Олег призадумался. Глубоко, аж лицо отвердело. В итоге сказал так:

- Работы много. Но мы друзья. Поставишь мне символическую бутылку...

- Символический ящик поставлю!

- Двойной ковчег, - взяв одну из икон, озадачился он. И умолк, всматриваясь в черноту доски. Потом заявил: - Религия слабых.

Во всяких церковных вопросах я разбираюсь не так чтобы очень, но ради поддержания беседы и вообще в силу зарождающегося профессионального интереса полюбопытствовал: дескать, почему же слабых?

- А что Христос? - прозвучал горький ответ. - Прекрасная сказка для измученного человечества. Нет, вера в Мессию - вера изверившихся. Отчаявшихся. Лично мне ближе буддизм. Собственно, и тут есть, - он прищурился, кривя губу и закрыв глаз, - элемент непротивления, но секта дзен... Ну давай... это... указал на сосуд.

Мы вновь приложились и вновь закусили.

- Йога и дзен-буддизм! - провозгласил Олег. - Вот религия, вот философия, вот мудрость. Представь океан. Что наша жизнь, а? Волны, его постоянно меняющаяся поверхность. А над нами и под нами две бездны. Ты понимаешь? - Он встал, выпятив живот в расстегнутой рубахе без половины полагающихся на ней пуговиц, и зашагал вкруг меня, погруженный в раздумье. Совершенно нет денег, - произнес неожиданно.

Это была знакомая тема.

- А... - Я указал на скульптуры и занавешенные мешковиной мольберты.

- Жизнь во имя искусства, - сразу понял невысказанный вопрос товарищ. Авангард мой не ценится, а реализм у меня... Да и не хочу! У тебя там нет... никаких моментов? В смысле никому там...

- Разве покрасить машину, - развел я руками. - Но пульверизатором, как понимаю, ты не владеешь...

И мы стали думать, как заработать деньги. Но предварительно я сходил в магазин.

- А если эту машину застраховать и... в столб?! - мрачно вопросил приятель.

Я тут же объяснил, по какой причине подобное нерентабельно.

- А если посылку на тысячу застраховать, - не унимался он, - и... ну... с сухим льдом ее, например, отослать? Приходит к адресату ящик с вакуумом...

Эта идея показалась мне оригинальной, но, так как предполагала официальное расследование, достаточно скользкой.

Думали еще, разно и долго. В отступлениях мне было поведано кое-что о дзен-буддизме, об авангардизме, о спиритизме и парапсихологии.

Рассказы приятеля о парапсихологии меня потрясли. При этом Олег клялся, что лично видел чувака, умеющего двигать стаканы усилием воли и наложением рук избавляющего расслабленных от насморков, астм, головных болей и даже рака. Тут-то ко мне пришла мыслишка... Заработать на этой самой психологии!

- Надо заработать на телепатии! - сказал я.

- На псевдо?.. - уточнил Олег.

- Бе-езусловно!

- Необходимо подумать, - сказал мой друг и прямо со стула сполз на пол, раскинув ноги в драных шлепанцах, из чьих прорех торчали пальцы с длинными коричневыми ногтями. - Гимнастика йогов, - пояснил, закрывая глаза. - Поза трупа. Представляешь птицей себя... орлом... парящим в небе. Ты сиди...

Я сидел, размышляя. Товарищ мой явно тронулся на своих авангардистских штучках и всяких японо-индийских богах и религиях. Но это, в общем, меня не смущало. Во мне он вызывал грустный, болезненный интерес, какой обычно и вызывают всякие чудики, но надо отдать должное, что помимо всех своих вывихнутостей кое в чем он мыслил ясно, здраво, с учетом многих жизненных тонкостей, и дело с ним можно было иметь вполне.

Минут через пятнадцать Олег, сморкаясь и с хрустом разгибая суставы, встал.

- Полет закончен? - спросил я, невольно заинтригованный.

- Вот что, - осоловело глядя в угол, сказал он. - Идея родилась. Ты приходишь... куда-нибудь. Ну ресторан... компания... Заводишь разговор. Парапсихология. Телепатия. Скептики, конечно. Ну говоришь: есть знакомый, угадывает мысли на расстоянии. Не верят. Споришь. Сто рублей... Ну вытаскиваешь колоду карт. Выбирайте. Тянут туза пик... к примеру. Идешь к телефону, набираешь номер. Даешь трубку. Тот спрашивает: "Олега Сергеевича". Я говорю: "Да". Он: "У нас тут с вашим товарищем спор. Вы телепат..." Понимаешь? Я ломаюсь. Мол, если бы серьезные вопросы, а тут... Тот, естественно, настаивает: какую, мол, карту я вытащил? Уговаривает... Отвечаю: "Туз пик". Ну, пополам...

- Ты чего, - не уяснил я, - в самом деле телепат?

- Я хочу достигнуть, - вдумчиво отозвался Олег. - Йога дает много...

- Что-что?

- Путь к совершенству долог, но, когда он пройден, дух может стать свободным от тела...

- Это... когда помрешь, что ли? - спросил я, разбегаясь в мыслях.

- Да нет же, - расстроился Олег от моего непонимания. - Ты можешь покинуть свою оболочку ну... на час, потом вернуться... Свобода, ясно? Дух твой не ограничен в перемещениях по Вселенной! Звезды, луна... Космические корабли? Ха-ха... Как жалко и нелепо все! Есть два пути к познанию. Познание через моторы, бензин, лекарства, книги - и углубление в себя, раскрытие в себе вселенской силы, чья мощь... Ракеты... хе! Что тело? - Он погладил себя по загорелому волосатому животу. - Кокон! А дух - это прекрасная бабочка, и, покидая тело, она делает нас свободными истинно! Тут есть неувязки с буддизмом...

- Ну так... насчет... - осторожно перебил я.

- А, - вспомнил Олег. - Значит, так. Олег Сергеевич - туз пик. Алексей Иванович - дама крестей. Короче - кого подзовешь к телефону. Отчество - масть, имя - карта.

В величайшем восхищении я потянулся к стакану, намереваясь поднять тост за светлую голову своего приятеля.

Но водки уже не было. Кончилась.

ВЛАДИМИР КРОХИН

Черные стволы, паутина ветвей на серо-голубом фоне зари... Гашу настольную лампу. Рассветные сумерки лилово ложатся на лист бумаги.

Сижу, с озлоблением сочиняя "подводку" к радиопередачке, должной сегодня до полудня оказаться перед очами редактора. "Подводки" - это то, что слащавыми голосами повествуют ведущие в интервалах между рассказиками, байками и песенками, передачку составляющими. Если рассказик, к примеру, содержит идейку труда и лени, как тот, что я выбрал сейчас, то предварительно и вскользь следует намекнуть, что речь пойдет о труде и противлении труду и последнее плохо. При этом желательно, чтобы в "подводке" присутствовала репризочка, пословица или же краткое соображение по данному поводу некоего писателя или философа, что ценится порой дороже легкомысленной репризы.