"Ява", а его хозяина все: и большие, и малые - звали Яшей. Когда он ехал на мотоцикле, люди говорили: "Яша на "Яве"".

Всех взбаламутил Мастюк. Он подскочил к ребятам на котловане, наблюдавшим, как один из них рисовал с натуры, и сразу закричал:

- Пацаны!.. Сегодня вечером в клубе...

Пацаны на него зашикали:

- Тихо ты... Смотри, как рисует...

Рисовал корпусовский парень. Рисовал здорово. Но вся соль была в том, что рисовал он левой рукой. Правой кисти у него не было. Правого глаза - тоже.

Борис, или, как звали его на улице, Боряна, как-то раз здесь же неподалеку, решил устроить "небольшой фейерверк", как он тогда выразился. Он приволок откуда-то поржавевший, помятый бачок с порохом и, предупредив всех, чтобы подальше отошли от костра, сам тоже отошел метров за семь и стал за ручку вращать бачок, намереваясь бросить его издалека в костер. Казалось бы, все расчитал для безопасности себя и окружающих, но когда размахивал, задел бачком за валун. Это задевание вызвало искру, и бросить бачок он не успел, тот взорвался в его руке. Никто, кроме самого Боряна, не пострадал. Он же остался без руки и глаза.

Мальчишки с интересом наблюдали, как из-под Боряновой кисти на листе ватмана появлялись кусты, дорога, облака и даже вдалеке - высокая труба Невского химзавода со столбом ядовито-желтого дыма.

А Мастюку не терпелось поделиться новостью, содержание которой он и сам не знал. Поэтому он снова округлил глаза и уже не так громко, как вначале, а таинственно прошептал:

- Пацаны, айда вечером в клуб... Там будет такое интересное... Там привезли какой-то ящик... И на крыше мужики чего-то прибивают. Я слышал, как Яша говорил бабам, чтобы приходили вечером в клуб.

Толком объяснить он так ничего и не смог.

Когда Колька с Гришкой и Паней подошли к клубу, возле клуба никого не было. Окошечко для продажи билетов закрыто. Первая мысль - Мастюк разыграл. Но дверь оказалась незакрытой. Окна клуба были занавешены. Когда ребята вошли в помещение клуба, они сначала ничего не увидели, кроме человеческих спин. Взрослые люди стояли сплошной стеной, кто поменьше ростом - на скамейках. Все вытягивали шеи и смотрели куда-то на сцену. И это у самого входа. Колька, нащупав ногой свободное место на последней скамейке, изловчился и, приподнявшись, увидел через головы и плечи впереди стоящих людей на столике, расположенном на краю сцены, небольших размеров ящик. По центру ящика, немного выше сцены, светилось прямоугольное пятно. Он ничего не мог разобрать, но потом стал различать фигуры людей в этом светящемся прямоугольнике. Затем более отчетливо появился живой поясной портрет мужчины, который что-то объявил. Было далеко, стоять неудобно, и Колька, спрыгнув вниз, потоптался за спинами, подпрыгнул пару раз - безрезультатно. Из толпы выполз Мастюк с круглыми глазами и таинственно-таинственно произнес, почти прохрипел:

- Те - ле - ви - зор...

Так они познакомились с этим замечательным достижением науки. Потом приходили в клуб за полчаса до начала сеанса и, первыми входя в зрительный зал, рассаживались перед телевизором прямо на полу. Со временем ажиотаж проходил, и зрителей собиралось меньше. В бараках у одногодругого, более состоятельных, стали появляться собственные КВН-49, да еще с линзами, увеличивающими изображение. Соседи просили счастливого владельца телевизора пустить их посмотреть кинофильм или концерт. Как правило, им разрешали.

7

Состоятельных людей на Даче Долгорукова было немного. Пацаны не интересовались, кто сколько денег получает на работе, но знали, что есть, мужики, получающие аж тысячу рублей в месяц. Это было много. Состоятельными же они считали, например, имеющих телевизор, а таких на двести семей приходилось семей восемь в поселке. Мотоцикл имел один Яша, велосипеды были в семьях десяти. Фесин сосед дядя Вася несколько лет сооружал во дворе барака легковой автомобиль из запчастей от "Виллиса", "Победы" и других машин. Его сначала считали тоже состоятельным, но потом, слыша однозначные высказывания соседей, что "из этого рая не выйдет ничего", состоятельным считать его перестали.

В поселке были все равны. Жили в одинаковых условиях: без горячей воды, с туалетами "типа сортир", два раза в месяц, как по сигналу боевой трубы, сбегались в очередь за керосином, ходили в местную баню, зарплату отоваривали в одном магазине в корпусах, который так и назывался "сельский магазин". Иногда ходили за продуктами на Новочеркасский проспект, на улицу Глухую, позднее переименованную в Весеннюю.

В магазинах было почти все. Мужики, правда, любили потрепаться про икру, крабы, особую селедку - "залом", при одном описании которой у ребятишек текли слюнки. Да и недорого было все. Относительно. На полках в отделах месяцами простаивали пачки кофе с цикорием и без него, чаи были даже в металлических коробках, колюаса и сыры нескольких сортов. Это покупалось очень редко, в основном, к праздничному столу. Масло почти не покупали, в этот отдел небольшая очередь выстраивалась за маргарином, комбижиром, маргогуселином. Намажешь здоровенный кусок Красносельской булки за девяносто копеек комбижиром, посыплешь солью и - порядок. Старались покупать больше овощей, привозили копченые кости, пользующиеся огромным успехом, как у детей, так и у взрослых.

Колькина семья считалась средней зажиточности. Как они, жили большинство дачинских. Мать его, Александра Николаевна, зарабатывала 570 рублей в месяц, а получала на руки и того меньше. А надо было кормить троих детей, а иногда с ними проживала баба Мотя, которая помогала вести хозяйство в связи с материнской занятостью на работе да по магазинам. Правда, им помогали родители Александры Николаевны, Колькины дед и бабка, которые жили в Саперной, работали там и имели свой огородик, а также корову. Хлопот с ней было немало, но молочко было свое. Сметана, масло, творог, квашонка - тоже. Так что молокопродукты, а также картофель, капусту и другие овощи возили из Саперной после каждой поездки туда.

Для многих дачинских большим подспорьем было колхозное поле. В основном, воровали картошку, но не брезговали ничем другим. Понимали, что - воровали, но жить-то было надо. Поговорку "Все вокруг колхозное, все вокруг мое" знали все. Вечерами перед уборочной всякий проходящий или проезжающий мимо картофельного поля всегда мог увидеть несколько человек, то приседающих на грядках, то шагающих по полю, будто грачи. Впрочем, большинство родителей "промышлять" своим чадам на колхозном поле категорически запрещали. Слушались, но не совсем. Домой ничего не таскали, а вот карманы морковкой набивали. Картошку тоже подкапывали для костра. Некоторые пацаны продавали картошку за бесценок, а вырученные деньги тратили на покупку папирос.