Ресаку пошевелил губами, но не издал ни звука - слова будто застряли в горле.

- На ней была красная юбка, что ты купил ей, а на шее бусы из ракушек...

Ресаку затряс головой, дрожа как осиновый лист.

- Неправда! Не может быть! Неправда все это!

- Нет, правда, - твердо сказал Его. Ресаку перестал дрожать и ошеломленно уставился на старика. - В кармане у Хидэ нашли письмо от тебя.

Старик вытащил из кармана штанов для верховой езды сложенное в несколько раз письмо.

Ресаку развернул листок. На нем красной шариковой ручкой было написано несколько строчек. Но рука его так дрожала, что он не разобрал ничего и поднес листок к глазам, будто близорукий. На листке было выведено:

Надела я красную юбку,

Что брат купил мне в подарок,

И пошла по своей деревне...

Никто не попался навстречу,

Никто не взглянул на меня.

Дошла до соседней деревни

И там ни души не осталось,

И в третьей деревне тоже.

Пустынная тишина.

В красной короткой юбке

Шла я по улицам сонным,

И ни один мужчина

Не вышел навстречу мне.

Ресаку растерянно глядел на старика. Тот взял у него письмо и сунул в карман штанов.

- Уж не я ли ее убил? - прошептал Ресаку. И, вцепившись обеими руками в собачий воротник куртки, тряхнул старика. - Скажи, дедушка! Это я убил Хидэ?

- Не говори ерунды, - сказал старик спокойным голосом. - Ты только купил ей красную юбку. А Хидэ надела ее и умерла. Только и всего.

У Ресаку тряслись колени. Он еле держался на ногах, но старик торопил, и он пошел. И тут он услышал сзади шаги. Он остановился и оглянулся. Но мертвая Хидэ никак не могла быть здесь. Это поднялся ветер, и волны с шелестом набегали на причал. А далеко за причалом простиралось сумрачное море. Оно напоминало ему печальный профиль Хидэ у окна в тот день, когда она приезжала в гости.

Пчела

Сима не повезло. В тот день, когда муж должен был вернуться домой после долгой отлучки, пчела ужалила ее в грудь. "Нет чтобы вчера ужалить! подумала она. - Или на другой день. Тогда пусть бы хоть три или четыре раза тяпнула. А тут на тебе! Теперь уж ничего не поделаешь. Вот ведь беда какая!"

Пчела притаилась на изнанке юката. Утром Сима вывесила его проветриться на сушилке для сжатого риса. А когда потом набросила его на распахнутое нижнее кимоно, почувствовала вдруг резкий укол. Сима стала испуганно хлопать себя по груди - под ноги на шершавый татами что-то упало. Это была пчела. Она лежала брюшком вверх, подергивая длинными лапками.

Сима еще накануне приметила, что у сушилки стали часто летать пчелы, но не думала, что они могут забраться в юката.

Она тут же раздавила пчелу пяткой. Тупая ноющая боль в груди становилась все сильнее. Места укуса не было видно, но грудь вокруг соска онемела.

До сих пор ее ни разу не жалили пчелы, и Сима не знала, что надо делать в таких случаях. Она послюнявила палец и помазала слюной вокруг соска. Покойная мать часто ее так лечила, когда она в детстве, бывало, являлась домой, искусанная комарами.

Подняв руки, чтобы снять с шеста свое ночное кимоно, Сима опять почувствовала острую боль - будто в грудь вонзилась колючка. Боль все распространялась и теперь уже была не тупой, а резкой.

"Надо было хорошенько осмотреть кимоно, прежде чем надевать", - с досадой подумала Сима, направляясь к дому. Из дальней комнаты послышался плач младенца.

- Сейчас, малыш! Потерпи!

Сима положила проголодавшегося ребенка на колени, расстегнула блузку и испуганно вскрикнула: грудь покраснела и распухла, сосок стал совсем крошечным, краснота сползла в ложбинку между грудями.

- Что там у тебя?

Больная свекровь, делавшая вид, что спит, открыла глаза и посмотрела на Сима.

- Да вот... пчела ужалила, - смущенно сказала Сима. И подумала при этом: "Как дитя малое!"

- Тьфу! - презрительно бросила свекровь и опять закрыла глаза. Когда ребенок затих у здоровой груди невестки, она сказала, не открывая глаз: Смазала бы хоть змеиной настойкой.

Змеиная настойка была домашним средством от всех хворей. Делали ее так же, как и змеиное сакэ. Только настаивали на спирту змеиные молоки.

Покормив ребенка, Сима достала с полки бутылку со змеиной настойкой, осторожно вынула раскрошившуюся пробку. В нос ударил резкий запах, в глазах защипало. Сима намочила палец лекарством и тут заколебалась, вспомнив о муже. Такой аромат вряд ли кому понравится. А вдруг он отвернется от нее, если она будет так благоухать? Смутная тревога охватила ее сердце. Но раздумывать было некогда.

"Ладно. Соседи приглашали сегодня вечером помыться в бане, - подумала она, - там и отмою все мылом как следует". И еще раз смочила палец настойкой.

Тщедушный на вид муж Сима, прижимая к себе небольшой дорожный чемодан, спрыгнул с поезда. Увидев жену с ребенком за спиной, он попытался изобразить приветливую улыбку, но она тут же сползла с его лица, и он с хмурым видом пошел по перрону навстречу.

- Вот я и приехал, - сказал он, приподняв за козырек белую охотничью шапочку.

- С приездом! - Сима улыбнулась, но на глазах у нее выступили слезы, и она повернулась спиной к мужу, покачивая при этом ребенка. Ребенок спал, голова его болталась из стороны в сторону. Хотя муж не видел его полгода, он только вяло осклабился и пошел вперед.

Через зеленое рисовое поле, напрямик по тропинке они направились к своему дому, стоявшему на окраине городка.

Сима шла молча. Надо было много рассказать мужу, но, глядя на его недовольное лицо, она растерялась и все забыла.

Муж работал в Токио плотником. Они не виделись уже полгода, отвыкли друг от друга, и он казался ей совсем чужим, более чужим даже, чем какой-нибудь случайный прохожий. Муж и прежде был не очень разговорчив, а тут и вовсе рта на раскрывал - шел вперед так быстро, что Сима, которая семенила сзади, приходилось то и дело догонять его мелкой трусцой.

Когда они дошли до середины обветшавшего старого моста, муж вдруг замедлил шаг, пропуская ее вперед. Сима подумала, что он любуется рекой, но тот глядел на личико ребенка.

- Сладко спит, - сказал он.

На лице мужа появилось смущенное выражение, такое же, как полгода назад, когда он уезжал из дома на заработки. Сима обрадовалась.