Спустя месяц, сцедив молоко в бутылочку и оставив ребенка на свекровь, Аня вышла на работу. Домой возвращалась бегом с набухшими от молока грудями, хватала малыша, прикладывала к груди и чувствовала, как охватывает ее огромная волна нежности и любви к этому маленькому существу и понимала, что только он теперь ее счастье, ее будущее...
Ребенок рос хилым и слабеньким, часто болел, В такие дни, когда надо было оставлять больного ребенка и убегать на смену, она струдом отрывалась от него. И хотя постоянно волновалась за его жизнь, она знала, что оставляет его в надежных руках. Она видела, что Софья Александровна очень привязана к малышу, хотя и старалась проявлять при Ане сдержанность. Она стирала самодельные пеленки, пеленала, купала и вскакивала при первом его писке. Но время от времени она вдруг останавливалась, задумывалась надолго.
Война тянулась уже четвертый год Некоторые беженцы стали возвращаться в родные места. Гарику пошел второй год, а вестей от Янки все не было. Изредка Аня с ребенком захаживала к Целине и старикам. Они обнимали, целовали его, утирая слезы, находили сходство с сыном. В ответе, полученном из части значилось"пропал без вести. ". Но они надеялись, что сын жив, может быть попал в плен. И они говорили об этом Ане. И тогда ей тоже начинало казаться, что он еще вернется.
Пришел с фронта муж Фатимы, и счастью той не было границ. Во дворе сразу стало веселей.
Безногий фронтовик часто играл с мальчиком во дворе кубиками, которые сам и смастерил. Иногда Софья Александровна оставляла на него ребенка и уходила выстаивать очередь за хлебом. А Аня смотрела на повеселевшую соседку и было ей по хорошему завидно чужому счастью, и таким недостижимым и далеким казалось ее.
Однажлы поздно вечером, когда ребенок уже спал, и Софья Александровна начала стелить себе постель, раздался громкий стук в двери и послышался громкий и взолнованный голос Фатимы
- Откройте скорее!
Аня подбежала к двери, откинула дверной крючок и остановилась, остолбенела - на пороге стоял Семен.
Широкоплечий, в плотно облегающей офицерской форме, улыбающийся, он шагнул к Ане и крепко обнял ее.
Подскочившая мать бросилась ему на шею, обхватила плечи, стала целовать его и рыдать одновременнно.
Аня отошла в сторонку, стояла прямая, бледная, одеревеневшая.
Наконец, мать оторвалась от Семена и в неярком свете керосиновой лампы стало видно, что он весь седой. Он снова повернулся к Ане, почувствовав ее отчужденность. Затем медленно обвел глазами комнату, и вдруг взгляд его застыл на самодельной детской кроватке. Недоумение и испуг стали медленно отражаться на его лице. Он так и стоял у входа, не проходя в комнату
Фатима, до сих пор стоявшая на пороге, быстро повернулась и вышла.
Несколько минут стояла гнетушая тишина, только дыхание спящего ребенка ясно слышалось в полумраке комнаты.
Наконец, Семен произнес
- Что же вы молчите..? Что молчишь ты, мать?
Софья Александровна стояла, опираясь спиной о стенку. Голова ее была низко опущена, слезы беспрерывно текли по лицу.
- Мне нечего тебе сказать, сын... Мне нет оправдания...
Аня, все так же стояла неподвижно. Она не произнесла ни единого слова.
Прошло еще несколько минут. Семен, сделав шаг в комнату, тяжело опустился на стул. Обхватив голову руками, он глухо простонал
- Что же вы сделали со мной? Как вы могли так предать меня. За что?
Снова рыдала Софья Александровна. Все, накопившееся у нее на душе за эти годы, все, что держала в себе, чувствуя вину перед сыном и привязанность к этой молодой женщине и ее ребенку, и вся эта неопределеннность, наконец дали выход. И она рыдала, не могла остановиться.
Семен сидел, все так же опустив голову на стол, то ли думал, то ли дремал. Едва забрезжил рассвет, он встал, взял свой чемодан, шинель, и обращаясь к матери, сказал:
- Я ухожу. Напишу тебе потом...
Он ушел в сторону вокзала. Мать долго стояла у калитки, молча смотрела ему вслед.
Первое время обе женщины почти не разговаривали друг с другом. Но общая какая-то вина и особенно тревога за снова заболевшего ребенка, незаметно сблизила их, дала повод для примирения.
Спустя некоторое время, Аня решилась сказать свекрови вслух то, что долго вынашивала в себе, не осмеливаясь произнести:
- Я знаю, что никогла и ничем не смогу отблагодарить вас за все, что вы делаете для меня.
Но Софья Александровна сердито остановила ее
- Мне вовсе не нужна твоя благодарность. Я оберегала покой сына и молилась, чтобы он вернулся живым... Я надеялась, что он сможет простить, понять... Но, наверно, он поступил правильно.
Больше они никогда не возвращались к этому разговору
Вскоре эвакуированные рабочие, фабрика стали собираться назад, в свой освобожденный город. Прощаясь с Аней, Целина, родители плакали, долго целовали Гарика, просили не отдаляться. ... Таким же жарким летом, но уже втроем, возвращались они домой. Свой домик в разрушенном переулке, узнали с трудом. Все заросло бурьяном, обветшало и покосилось. Но все-таки это было жилье и они сразу же принялись за работу, стараясь восстановить своми руками все, что могли. И хотя дождь протекал сквозь дырявую крышу и окна долго были заставлены фанерой, постепенно они стали входить в ритм тяжелой послевоенной жизни. С карточками на хлеб, талонами на уголь и всякими бесконечными очередями. Еще раньше Ане сообщили, что тетя и другие ее родственники погибли в фашистском гетто.
Вначале Аня работала на фабрике. З атем, по настояниюю свекрови, она стала учиться в педагогическом институте и жили тогда они на одну пенсию Софьи Александровны Сын подрастал, пошел в школу. Им занималась бабушка. Аня работала в школе, затем в институте усовершенствования учителей. Со временем, она почти не изменилась, по- прежнему оставалась стройной, моложавой. С годами даже красивее. За ней пытались ухаживать, но она не проявляла к этому никакого интереса.
Жили они уже в новой квартире, с окнами и балконом на синюю морскую гладь. Сын вырос, высокий, черноволосый, внешне был очень похож был на Янку.
Изредка приходили письма для матери от Семена. Он жил в Москве, руководил крупной фабрикой, женился. Приезжала летом и Целина с мужем и дочерью, гостили несколько дней. Все вместе ездили на море, загорали, купались.
Софья Алексанровна, сильно постаревшая за последние годы, ходила совсем согнувшись, но приветливая улыбка по прежнему сохранялась на ее морщинистом лице. Она оставалась дома одна, когда разбегались по утрам Аня и Гаррик и старалась как могла, помогать по хозяйству.
Однажды Гарик привел в дом молоденькую красивую девушку, сокурсницу, и обьявил матери и бабушке, что собирается жениться на ней. До окончания учебы еще оставалось много времени, но никакие доводы не были приняты. Свадьба была веселой, пышной и молодые стали жить в просторной профессорской квартире Эллиных родителей. В выходной приходили на обед к матери. Аня готовила любимые блюда сына, пекла пирог. Элла была внимательна к родным мужа, и за столом бывало по- семейному уютно и тепло.
Потом, после ухода детей, они снова оставались вдвоем. Однажды Софья Александровна сказала Ане:
- Почему бы тебе не выйти замуж? Ведь столько времени ты одна.
Аня не отвечала. Она и сама понимала, что годы ее уходят. Сыну она она уже не нужна, и впереди ждет ее одиночество. Но нет. Не встретился больше на ее пути человек, которого могла бы полюбить, как тогда Наверно, все в жизни бывает только раз.
Свекровь часто прихваривала. Как-то оставшись одна, упала, сломала ногу. Долго лежала в гипсе и Аня недосыпала, ухаживала, всеми силами старалась приободрить свекровь, вселить надежду, что снова поднимется, хотя и верилось в это с трудом. Она позвонила Семену в Москву, надеясь, что приезд сына будет чудодейственным лекарством для матери. Но срочные дела не позволили ему приехать, и он лишь звонил, уточнял состояние. Приехать обещал попозже. Дети, Гарик и Элла заходили часто. Наблюдая, как хлопочет Аня возле больной свекрови, Элла, будущий врач, не задумываясь, посоветовала отдать бабушку в дом престарелых: