Белые отступили, и 14-я дивизия пробилась к Поворино. До вечера мы преследовали казаков, а потом вернулись в Чумаковский. Мне с каждым часом становилось все хуже. На хуторе нашелся фельдшер, но у него не было хирургических инструментов. Тогда он прокалил на огне стальной крючок. Товарищи зажали меня покрепче, чтобы я не дергался от боли, а старичок стал ковыряться в ране и наконец подцепил застрявшую там пулю. Потом он наложил мне свежую повязку, боль постепенно утихла, и я уснул. Сутки пролежал спокойно. Затем рана начала гноиться, боль возобновилась. В хату пришли друзья по бригаде и дивизии. Приехал навестить меня и Степинь. Его назначили командармом, как человека, доказавшего свою преданность делу революции и проявившего большую смелость в тяжелых условиях. Мы тепло попрощались, и меня отправили на операцию в госпиталь. Больше мне не довелось увидеть 9-ю армию. Находясь на излечении, я пытался следить за ее судьбой. Кое-что рассказывали случайно встречавшиеся бывшие сослуживцы, За нанесенный врагу урон под Екатерининской нашу 14-ю дивизию наградили орденом Красного Знамени. Его вручил комиссару перед строем бойцов М. И. Калинин. В июле 1919 года 9-я армия заняла позиции у Балашова, прикрывая дорогу на Ртищево. Осенью она. в составе, уже Юго-Восточного фронта, снова двинулась на Дон, вышибла белоказаков из Новочеркасска, потом прошла на Кубань и освободила Екатеринодар (Краснодар).

Я не смог сразу вернуться в строй и пролежал в госпитале до осени. Меня подлечили как следует, и я уехал в Москву: пришло распоряжение откомандировать всех оставшихся в живых слушателей первого набора Академии Генерального штаба для прохождения второго курса.

 

Третье военное лето

От Москвы до Умани. - Идем в прорыв! - Житомирская притча. - На полях Галиции. - Львовский поворот.

В третий раз я участвовал в боевых действиях на полях гражданской войны летом 1920 года. Кончалась вторая передышка. Многие фронтовые армии, незадолго до этого превращенные Советским правительством в трудовые и направленные на восстановление транспорта, шахт и на заготовку дров, опять стали под ружье.

С запада и с юга Советской России угрожала новая опасность. Хорошо шли дела у нас на востоке, на севере и на Кавказе. Но в Крыму собирал остатки деникинцев провозглашенный "главнокомандующим вооруженными силами юга России" барон Врангель. А на западе буржуазно-помещичья Польша упорно не хотела идти на мир. Воззвание ВЦИК к Польше осталось без ответа. Вскоре белопольские войска перешли в наступление, а 25 апреля захватили Киев.

12 мая в РСФСР вновь ввели военное положение. Командующим Западным фронтом назначили М. Н. Тухачевского. 15-я и 16-я армии должны были нанести по белополякам основной удар. Тем временем Юго-Западный фронт обязан был очистить от врага Центральную Украину. Командующий фронтом А. И. Егоров спешно стягивал силы в район Приднепровья. Газеты оповестили о партийных и рабочих мобилизациях. Уже отдавшие ранее фронтам лучших людей, пролетарские центры страны слали на запад и юго-запад новые рабочие полки. Сворачивались занятия на командирских курсах, и молодых красных офицеров досрочно направляли в действующую армию. Опустела и наша академия. В мае большая группа слушателей была откомандирована в Харьков, где находился штаб А. И. Егорова.

До Харькова мы добирались кто как мог. Одна из групп "академиков" (как нас называли в шутку) попала в вагон, который прицепили к поезду члена Реввоенсовета фронта И. В. Сталина. Другим членом РВС Юго-Западного фронта назначили латыша Рейнгольда Иосифовича Берзина. Талантливый литератор, участник первой русской революции, прапорщик-фронтовик в дни мировой войны, один из руководителей боевых операций против белопольского корпуса Довбор-Мусницкого после Октября, главнокомандующий так называемым Западным революционным фронтом, а потом Северо-Урало-Сибирским фронтом и 3-й армией против Колчака, инспектор армии Советской Латвии, затем член Реввоенсовета ряда фронтов, Берзин был надежным и стойким человеком. Я познакомился с ним несколько позже. Не знал я раньше лично и И.В. Сталина, хотя слышал о нем, находясь на Южном фронте годом раньше.

Прибыв в Харьков, мы отправились в штаб фронта. Его начальник И. Н. Петин не пожалел для нас доброго часа. Он обстоятельно рассказал об обстановке, ввел в курс событий и упомянул, что служить мы будем в 1-й Конной армии. Эту армию уже в то время знали все. Каждый слышал, как небольшой кавалерийский отряд Буденного, постепенно становясь полком, бригадой, дивизией, корпусом, армией и набираясь опыта, громил вражеские войска Краснова, Богаевского, Мамонтова, Шатилова, Врангеля, Шкуро, Сидорина, Улагая, Покровского и других белоказачьих атаманов и деникинских генералов. Воевать под конармейским знаменем было немалой честью. Вместе с тем это означало, что нам предстояло очень скоро принять самое активное участие в операциях, ибо кого-кого, а уж Конармию держать в резерве не будут. И мы с нетерпением ждали минуты, когда вольемся в этот коллектив, овеянный боевой славой. Но начштаба повел нас сначала к командующему фронтом. Александр Ильич Егоров тепло напутствовал молодых генштабистов, после чего с нами пожелал встретиться И. В. Сталин.

В комнате Сталина беседа текла дольше. Мы сидели и отвечали на вопросы, а член Реввоенсовета фронта ходил, покручивая в руках трубку, неторопливо задавал нам вопросы, выслушивал ответы и снова спрашивал. Сотни раз с тех пор беседовал я со Сталиным и в похожей, и в иной обстановке, но, конечно, в тот момент о будущем я не мог и подозревать. Кто бы мог подумать, что наступит время, когда мне доведется в качестве начальника Генштаба, заместителя наркома обороны и командующего фронтами разговаривать с этим же человеком Генеральным секретарем ЦК нашей партии, Председателем Совета Народных Комиссаров и Верховным главнокомандующим! Однажды, уже после Великой Отечественной войны, Сталин спросил меня: "Товарищ Мерецков, а с какого времени мы, собственно говоря, знакомы?" Я напомнил ему о поезде Москва Харьков и о майской беседе 1920 года. Сталин долго смеялся, слушая, как я тогда удивился, что первый вопрос, который он задал группе генштабистов, касался того, знакомы ли мы с лошадьми. Действительно, разговор шел в тот раз сначала примерно такой:

- Умеете ли вы обращаться с лошадьми?

- Мы все прошли кавалерийскую подготовку, товарищ член Реввоенсовета.

- Следовательно, знаете, с какой ноги влезают в седло?

- А это кому как удобнее! Чудаки встречаются всюду.

- А умеете перед седловкой выбивать кулаком воздух из брюха лошади, чтобы она не надувала живот, не обманывала всадника, затягивающего подпругу?

- Вроде бы умеем.

- Учтите, товарищи, речь идет о серьезных вещах. Необходимо срочно укрепить штабы 1-й Конной армии, поэтому вас туда и посылают. Тому, кто не знает, как пахнет лошадь, в Конармии нечего делать!

Штаб фронта перемещался тогда в Кременчуг. Добравшись вместе со штабом до этого города, мы должны были дальше уже сами искать Конармию, находившуюся где-то на подходе к Умани. В штабе фронта нам сказали, что основной штаб Конармии разместился в Елисаветграде, а там будто бы нетрудно узнать, где остановился полевой штаб. Начальник основного штаба Н. К. Щелоков оказался в отлучке, но и без него выяснилось, что прямого железнодорожного пути из Елисаветграда в Умань нет. Лошадей нам обещали дать только в дивизиях. Значит, трактом через Новоукраинку, Тишковку. Новоархангельск и Бабанку не поедешь. А железная дорога описывала крюк: либо северный - через Смелу, Шполу и Тальное, либо южный - через Помошную и Гайворон. Как же добраться поскорей? Нас было несколько человек, вчерашних слушателей академии, направленных к С. М. Буденному в качестве штабных работников. Мы понимали, что нас ждут, да и сами не хотели опаздывать: через два дня должно было начаться наступление.

Вот и Умань. Пройдя через бесконечные сторожевые посты (сразу бросалось в глаза, что охрана штабов стоит на высоте), мы явились к армейскому начальству. Один красный казак поинтересовался, чего мы тут шляемся.