В начале июня командующего 9-й армией П. Е. Княгницкого сменил начштаба этой же армии бывший царский полковник Н. Д. Всеволодов. Что же предпринимало в этих условиях новое армейское руководство? На мой взгляд, ничего существенного, хотя знал я, конечно, далеко не все. Политическая работа велась не столь интенсивно, как того хотелось бы. Во всяком случае, наша дивизия ее чувствовала слабовато. Газета "Красный боец" содержала мало информации и помещала немного политических материалов. Связь с политотделом дивизии у бригад и полков нередко прерывалась. Штаб армии присылал противоречивые распоряжения. Оборона должным образом не организовывалась. Ни задач по налаживанию взаимодействия с соседями, ни точных указаний о месте сосредоточения мы не получали.
Начдив Степинь постоянно находился в первой линии бойцов, подбадривал их своим присутствием. К начдиву все мы относились с большим уважением. В дивизии его хорошо знали, видели в нем смелого, инициативного командира и признавали его авторитет. Каждый из нас понимал, что не он виновник неорганизованности действий. Впрочем, не слышали мы подобных упреков и из штаба армии. Армейское командование либо безмолвствовало, либо отдавало такие распоряжения, что глаза на лоб лезли. Я не имел еще тогда достаточно боевого опыта. И все же не раз задумывался над явной бессмыслицей некоторых приказов. Особенно досадны они были потому, что положение оказалось крайне серьезным. Управление дивизиями в 9-й армии было нарушено. Боеприпасов не хватало. Тылы перемешались с войсками первого эшелона. Свирепствовали эпидемии. До четверти личного состава армии лежало на повозках в тифозной горячке. Казалось, что вся степь вокруг, все деревья, курганы, трава и воздух насквозь пропитались запахом сулемы и карболки.
Враг немедленно использовал наши ошибки. Проходя через какую-нибудь станицу, мы не были уверены, что из-за угла не вырвется вдруг с гиканьем казачий эскадрон. Женщины-казачки и даже их дети не сообщали нам сведений ни о чем. Зато армия генерала Сидорина имела впереди себя много глаз и ушей и располагала поэтому достаточной информацией о всех наших передвижениях. 3-й донской корпус, главные силы которого наседали на арьергарды нашей 9-й армии, выслал вперед, в тыл нашим арьергардам, казачьи отряды и разъезды, которые, прячась в оврагах и балках, пропускали мимо крупные красноармейские подразделения и налетали на мелкие группы красноармейцев, наносили им потери и создавали сложную обстановку для отступавших. Нам явно не хватало своей конницы.
В этой связи приходит на ум сопоставление опыта первой мировой войны с гражданской. На полях мировой войны при определенном соотношении сил линия фронта порой надолго застывала на одном месте. Особенно характерно это было для боев во Франции. Шла позиционная борьба, в которой кавалерию применять было нецелесообразно. Стали поговаривать о ее отмирании как отдельного рода войск уже в самом ближайшем будущем. Но вот вспыхнула гражданская война внутри нашего государства. Понятия фронта и тыла нередко оказывались перевернутыми. Сплошной линии окопов, прикрытых проволочными заграждениями, как правило, не было. Война приобрела маневренный характер с перемещениями больших масс войск на огромные расстояния. И кавалерия возродилась, снова начав играть существенную роль и определяя нередко исход сражений. Пока что нам нечем было тут похвастаться. Южный фронт Красной Армии к июню 1919 года уступал деникинцам по численности конницы примерно в два с половиной раза.
Надеяться на помощь со стороны соседей не приходилось. 10-я армия, оборонявшая Царицын, сама еле отбивалась от кавалерийских соединений врангелевцев. Находившийся при ней конный корпус Буденного перебросили в полосу 9-й армии позднее. 8, 14 и 13-я армии, располагавшиеся западнее, не имели сил даже для того, чтобы остановить полки белогвардейских добровольцев, шедших через Украину, и погасить мятеж Махно.
Боевые действия в полосе 14-й дивизии развертывались следующим образом. В середине мая 2-я бригада находилась у станицы Екатерининской. Южнее, возле Усть-Быстрянской, стояла 1-я бригада. Еще южнее, у самого впадения Северского Донца в Дон, - 3-я бригада. 24 мая 2-й донской белоказачий корпус в составе 12500 штыков и сабель нанес удар по нашему правому флангу. Наскоро сколоченные сводные отряды, пришедшие 2-й бригаде на выручку, не только отразили вражеский натиск, но и ворвались в Екатерининскую. Белый генерал Стариков был убит, противника охватила паника.
Однако севернее наша 23-я дивизия дрогнула и отошла. Тут казаки стали обходить 14-ю дивизию, прижимая ее к Дону. Чтобы не оказаться в мешке, нужно было либо форсировать Дон, оторваться от своей армии и уйти на юг, где у Маныча вела бои 10-я армия, либо срочно отходить к отодвинувшейся на север линии фронта всей 9-й армии в целом. Избрали второй путь, но не успели еще организовать отход, как 2 июня 1-й донской корпус в составе 7500 штыков и сабель нацелился на нашу 3-ю бригаду. Накануне к врагу перебежал изменник, дивизионный инженер, руководивший сооружением переправ через реки. Он выдал расположение охранения и главных сил 3-й бригады, что позволило противнику быстро окружить ее. Красные герои дрались до последнего патрона. Ускользнувшие от казаков несколько человек рассказали, что, когда надежды на спасение не осталось, комбриг Семенов, комполка Кузнецов и комиссары, чтобы не попасть в лапы противника, покончили с собой. В плен белым никто не сдался.
Так началось отступление, о котором я уже сказал выше. 4 июня у станицы Морозовской мы потеряли почти всю артиллерию. 13 июня после тяжелых многодневных боев в степях между Чиром и Курталаком подошли наконец к Среднему Дону. А еще через два дня догнали 23-ю дивизию. К этому времени в строю у нас оставалось мало бойцов, а казаки Мамонтова все яростнее наседали на нас сзади. Отдельные группы наших товарищей, бродившие по степи в поисках своих частей, попадали в руки белых палачей.
С глубокой скорбью узнали мы о гибели политотдельцев дивизии во главе с начальником политотдела Чугуновым.
Арьергард 14-й дивизии отбивался тогда от врагов в районе станции Серебряково. Как всегда, тут же находился начдив Степинь, а с ним и мы, штабные офицеры. Противник видел нас как на ладони. Снаряды рвались совсем рядом. В момент одного из разрывов я был контужен. Степинь, заметив мое состояние, начал что-то говорить мне, но я ничего не слышал. Тогда он показал рукой на ближайший населенный пункт и потянул повод моей лошади в ту сторону, чтобы показать направление. Пришлось ехать туда. Я еле держался в седле. По-видимому, обстрел продолжался. Просто я временно оглох, поэтому ничего не замечал и только чувствовал порой, как лошадь дергается в сторону, наверное пугаясь близких разрывов.
Вдруг моя лошадь стала оседать на землю. С трудом высвободил я ногу из-под нее. Оказалось, что лошадь была сильно ранена осколком. Она билась на земле, вскакивала и снова падала. Кое-как я добрался до селения и вошел в первый же дом. В горнице на постели лежала женщина и подавала знаки, чтобы я не подходил. Кажется, у нее был сыпняк. Рядом стояло ведро с молоком, но тронуть его я не решился, а показал жестом, что хочу пить. Женщина махнула рукой в сторону сеней. Там я нашел чистую воду, но, как только напился, совсем ослаб. В село каждую минуту могли ворваться казаки. Посидев немного на крыльце, я поплелся в сторону железной дороги и, дойдя до полустанка, упал на сваленные в кучу бревна.
Отлежавшись, поднялся и почувствовал, что снова стал слышать. Сначала разобрал паровозный гудок, потом отдельные голоса и крики. У полустанка остановился поезд, из вагонов спускались вниз, под откос, красноармейцы. Я узнал, что это прибыл из Царицына пехотный батальон для охраны железнодорожной линии в сторону Поворино. Назвав себя командиру батальона, приказал занять оборону на кургане, прикрывавшем полустанок с юга. Только пехота рассыпалась вдоль холма, гляжу, скачет Степинь с адъютантами. "Что за отряд?" спрашивает. Докладываю, кто это и какую задачу я поставил. Начдив одобрил распоряжение, поручил удерживать высотку, сколько сможем, и уехал. Вскоре показались белые. Несколько раз залпами мы отражали их атаки. Но вот патроны кончились, стрелять больше нечем. А на флангах замаячили вражеские всадники. Бойцы полезли назад, в вагоны, и поезд двинулся на север. Командир батальона звал меня с собой, однако я не поехал, решив проверить этот район, где могли еще оказаться какие-то наши подразделения. За полустанком щипала траву кем-то брошенная лошадь. Поймав ее, я поскакал в сторону видневшейся на горизонте станицы.