Так один из эскадронов Котовского вскоре пополнился бессарабцами, которых привел с собой Ион Сорочан. Это была хотя и небольшая горсть хотинских повстанцев, но сплоченная и крепкая, как одна семья.

Близость Днестра вызвала в душе Иона непреодолимое желание хотя бы краем глаза увидеть землю своей родины. Ион, как и все молдаване в бригаде, страстно рвался к Днестру в полной уверенности, что они сразу ворвутся в Бессарабию, зажгут пожар партизанской войны и вышвырнут румынских оккупантов за Прут. Но вскоре стало известно, что командование запретило Котовскому даже думать о походе в Бессарабию.

- Не время, братва, - вразумлял Котовский осаждавших его командиров-молдаван. - Точка зрения командования в этом вопросе предельно ясна: законно это или незаконно, но Бессарабия сегодня принадлежит Румынии. А Румыния - это Антанта. Легче всего развязать конфликт, да каковы будут последствия? И я разделяю эту точку зрения! В самом деле: в Крыму готовится Врангель, на западе подымает голову шляхетская Польша. Не время сейчас! Словом, запрещаю переходить Днестр!

И все же в один из погожих солнечных дней, когда берега Днестра благоухали ранним цветением садов, Ион пришел к Котовскому.

Командир бригады понимал тоску Иона. Ему самому нестерпимо хотелось побывать на Днестре, чтобы хотя издали посмотреть на Бессарабию, но сделать этого он не мог. Это послужило бы дурным примером, тем более что некоторые смельчаки уже побывали на свой страх и риск на правом берегу, за что были строго наказаны.

- Никакого сладу нет с вами, - вздохнул Котовский, напутствуя Иона. Езжай, да не задерживайся.

Только будь благоразумен и гляди в оба. Заодно поклонись там за меня и седому Днестру, и матери Бессарабии. Скажи, что сыны ее живы и сабли их остры.

Передай, что мы скоро, очень скоро вернемся на правый берег...

Ион правильно понял смысл этих слов и заверил комбрига, что никогда не позволит себе нарушить революционную дисциплину. Не мешкая оседлал коня, засыпал в переметные сумы несколько котелков овса и поскакал к Днестру.

Весь день пробыл Ион на берегу реки. Он подолгу, как зачарованный, разглядывал из укрытия правобережные села, которые террасами спускались к реке.

Внимательно глядел на извилистую дорогу, ведущую от реки к деревням. Пристально наблюдал Ион, как у самого берега реки выходили из своих блиндажей румынские солдаты и куда-то исчезали, словно проваливались сквозь землю.

Тоска по родине, жажда встречи с женой и сыном, неотразимая красота родной земли захватили Иона.

- Бессарабия... Родина... Подумать только, заграница... А по какому праву? Кто их просил сюда? - шептал Ион, глядя из прибрежных кустарников на холмистый правый берег, на столетние дубы и вязы, росшие поодаль от реки.

Точно наяву, взволнованному Иону представилась вдруг жена, а рядом с нею сын, какими видел их в последний раз, когда в августе четырнадцатого года, в дни всеобщей мобилизации, уезжал на войну против германцев.

Желание увидеть жену и сына переполнило душу.

"А что, если дождаться ночи да вместе с конем махнуть вплавь через Днестр? Ведь всего только двадцать верст... и дома. Только на один часочек и тут же назад, как сделал это Федор Балану..."

Как ни велико было искушение, но Ион превозмог соблазн. "Не годится нарушать слово. Не простит мне Котовский ослушания..." Однако оторвать взор от правого берега Днестра Ион не мог.

- Катриана! - вдруг вырвалось из груди Иона, и он от неожиданности поглядел по сторонам и прислушался.

Но вокруг было тихо. Только позади, в зарослях прибрежных верб, на голос Иона тихо заржал его конь, мелодично зазвенев трензелями.

- Где ты, Катриана, голуба моя? И ты, Джорди, мой родной малыш, надежа моя? - продолжал шептать Ион...

А вокруг в изумрудной, набирающей силы зелени неугомонно, на все лады щебетали птицы. Один за другим взлетали и медленно поднимались в бездонную высь жаворонки. Они звенели там, в лазоревой вышине, как колокольцы, восторженно воспевая весенний день, воздавая хвалу красоте и могуществу жизни...

Короткое затишье после разгрома Деникина и подавления мятежа галицийских бригад в районе Винницы было недолгим. В конце апреля Польша без объявления войны двинулась с многотысячным войском дальше в пределы Украины и Белоруссии.

На борьбу против белополяков поднялся весь рабочий класс и трудовое крестьянство. "Пролетарий, на коня!" - снова бросила клич Коммунистическая партия большевиков. Десятки тысяч питерских и московских, ивановских и тульских рабочих, шахтеры Донбасса и рудокопы Криворожья сменили молот и кайло на саблю и пришли на помощь конникам Буденного и Котовского, Примакова и Гая и других кавалерийских военачальников.

Ион Сорочан и его односельчане сражались с белополяками с беспримерным мужеством. Котовский по достоинству оценил боевые заслуги кавалеристов из взвода Сорочана. Ион и его наиболее достойные земляки были награждены за польскую кампанию ценными подарками.

В самый разгар наступления на Львов, когда котовцы вышли на берег Западного Буга и ворвались в древний галицийский городок Буек, на коротком привале у городской ратуши Ион Сорочан был принят в партию.

Отгремела гражданская война.

Приближалась четвертая весна Октябрьской революции. Весь советский народ поднялся на восстановление народного хозяйства. Один за другим вводились в строй заводы, налаживалась работа железных дорог, шла заготовка хлеба, топлива.

Котовцы в эти дни добивали остатки мелких банд на Украине, восстанавливали и охраняли сахарные заводы, зернохранилища, помогали хлеборобам пахать землю, занимались ликвидацией безграмотности.

Но недолго длился мирный труд котовцев. Трудовым усилиям советского народа в эти дни мешали антоновские мятежники на Тамбовщине. Для подавления мятежа была брошена кавбригада Котовского. Не прошло и четырех месяцев, как котовцы очистили Тамбовщину от разгулявшихся антоновцев.

С доброй славой вернулись котовцы ранней осенью двадцать первого года с Тамбовщины на Украину.

Но и на этот раз заслуженный отдых оказался недолгим. Снова, как и осенью двадцатого года, Польша нарушила условия мирного договора: в холодные ноябрьские дни в непроходимое полесье Волыни и Киевщины была заброшена крупная банда петлюровских диверсантов. Во главе банды, насчитывавшей свыше тысячи офицеров бывшей петлюровской армии, стоял тот самый атаман Тютюнник, которому посчастливилось улизнуть из рук котовцев на Збруче.

Несколько дней и ночей пробирались петлюровские диверсанты к Киеву сквозь заснеженные дремучие леса и глухие полесские деревни, чтобы нанести Советской власти удар в спину, С большим нетерпением ожидали в Киеве украинские националисты петлюровских диверсантов.

Но не суждено было осуществиться этому черному замыслу. В междуречье Жерев-Тетерев, неподалеку от местечка Базар, банда диверсантов была перехвачена котовцами и уничтожена.

Избежал возмездия только Тютюнник с десятком всадников личной охраны. Он вырвался на быстром скакуне из сабельного кольца и глухими лесными тропами умчался в Польшу.

За поимку диверсантов, за ценные и точные сведения о маршрутах и численности их Сорочан был награжден орденом Красного Знамени.

Необъятная Страна Советов вставала из руин не по дням, а по часам. Для скорейшего восстановления промышленности все больше и больше требовалось рабочих рук. Десятки тысяч красноармейцев и командиров увольнялись в запас, многие записывались в ряды трудармейцев и прямо из воинских частей уезжали на первые новостройки страны.

В конных частях Котовского в эти дни тоже шла демобилизация. Бессарабия оставалась под гнетом королевской Румынии, и, чтобы дать демобилизованным молдаванам работу и пристанище, Котовский добился разрешения правительства организовать в Ободовке, неподалеку от Тульчина, сельскохозяйственную коммуну. Идея Котовского пришлась по душе бессарабцам, и они стали готовиться в дорогу.

Накануне отъезда Ион пришел к Котовскому в штаб. Он решительно подошел к столу, за которым работал Котовский, вытянулся, как на ученье, и замер.