Все было ясно: Сардар-Рашид удрал в Тегеран. Необходимо было срочно снарядить погоню. Я вызвал Джумшида и Фарамарза. Оба они могли с успехом выполнить приговор. На прощание я сказал им:

- Если Сардар-Рашид успеет доехать до Тегерана, вы должны покончить с ним в самом городе!

Лошади были оседланы. Все было готово. В половине первого они уже мчались по Тегеранской дороге.

* * *

Впервые за долгое время Махру легко и свободно вздохнула. Я никогда не видел ее такой оживленной и в то же время взвинченной. Вдруг она заплакала. Прижимаясь к Нине и всхлипывая, она говорила:

- О боже, неужели я свободна?

- Да, да, дорогая, верь этому. Сегодня кончились твои долголетние переживания, Махру-баджи! Ты сама освободила себя. Надеюсь, и впредь ты будешь активно бороться за счастье всех женщин, за свободу твоих сестер-соотечественниц.

Махру никак не могла успокоиться. Даже когда умер ее муж Смирнов, которого она любила, и тогда, когда она впервые подвергалась оскорблениям Сардар-Рашида, она не плакала так. Весть о свободе словно прорвала плотину, и слезы хлынули рекой.

Нина ни на секунду не отходила от Махру. Она гладила ее черные, как смоль, волосы и тоже тихо плакала. Тутунчи-оглы стоял рядом, задумчиво глядя на любимую.

От этой картины щемило сердце. Я решил разрядить атмосферу.

- Хочешь остаться в этом доме? - спросил я Махру.

- Сегодня или вообще?

- В будущем. Я говорю о твоем устройстве. Какие у тебя планы?

- У Сардар-Рашида есть наследники. Претендовать на его имущество у меня нет прав.

- Тогда ты должна быть готова ко всему.

- Нет сомнения, что его наследники потребуют моего ухода из его дома.

- Я хочу вот что тебе посоветовать: не позже завтрашнего дня рассчитай всех слуг и отпусти по домам. Если они останутся, ты ничего сделать не сумеешь. Ты поняла меня?

- Да.

- Сейчас же с Тахминой-ханум садитесь в фаэтон и поезжайте туда. Пока слуги там, Тахмина-ханум будет с тобой, потом решим, как быть дальше!

САРДАР РАШИД ПРОДАЛ НАС

За два часа до своего побега в Тегеран Сардар-Рашид записал полковнику Березовскому письмо.

"Господин полковник!

В своем первом письме, я вам сообщал об одном члене подпольного Революционного комитета, действующего против царского правительства. Если бы вы его своевременно арестовали, вы могли заставить его назвать всех членов этого комитета. Почему-то вы пошли на уступки одному из подпольщиков, Абульгасан-беку. Но я таким добрым не буду. В Тегеране я добьюсь приема у его превосходительства царского посла и расскажу ему обо всем. Со времени Саттар-хана Абульгасан-бек работает в революционной организации. Все манифестации, направленные против царского правительства, организованы им. Рафи-заде, Рза-бала были казнены по его приказу. Во всех консульствах у него есть шпионы. Он вовсе не купец, а профессиональный революционер. Это он, Абульгасан-бек, подослал людей, которые выкрали вещи Рахнума, представителя шейха Абуль-Азала. Это он, осквернитель мечетей, разоблачил самого шейха. Это его люди крадут и скрывают противников подпольной организации. Несколько лет назад он увез куда-то мою законную жену Ираиду, и с тех пор никто не знает, где она.

Все это я пишу вам вкратце. Чтобы пересчитать все злодеяния Абульгасан-бека, нужно много времени. Я надеюсь, что пока я успею сообщить о нем и его организации в Тегеране, вы переловите их всех и накажете по заслугам. Если не примете меры, отвечать придется вам..."

В таком духе было написано еще десять страниц. Получив это письмо, полковник Березовский вышел из себя. Он трясся от злости, не зная, как быть, что делать. Несколько минут он нервно шагал по комнате, потом упал в кресло, опустил голову на руки, задумался. Так сидел он довольно долго. Потом решительно выпрямился, подошел к телефонному аппарату и хотел звонить в штаб полка, чтобы приказать немедленно арестовать меня и Тутунчи-оглы.

Несколько минут он держал трубку в руках, поднес ее к губам, но потом опустил, снова поднял и, наконец, решительно бросил на рычаг. Сколько мыслей пронеслось в его голове за эти несколько минут!

Он хорошо знал, что царская жандармерия вот уже семь лет бьется, лезет из кожи вон, но обнаружить подпольный Революционный комитет не может. Если он раскроет эту организацию, то получит высокую награду от правительства, его повысят в чине...

С другой стороны, он не мог забыть о моем благородстве, о том, как я заботился совершенно бескорыстно о его семье. Он взвешивал все за и против ареста меня и Тутунчи-оглы. Он знал, что я не только давал деньги, содержал его семью, но спас его жену и дочерей от позора, бесчестья и распутства, сохранил его честь и достоинство.

Березовскому казалось, что голова его раскалывается на части. Сколько бы он ни думал, он не находил выхода из этого трудного и щекотливого положения. Воздержаться и не арестовать меня, значило не раскрыть подпольную организацию. Он мог потерять не только большое вознаграждение, но и свою должность, положение. Хорошо, если этим дело и кончится, а то его могут и наказать. Он ставил на чашу весов человеческую совесть и жандармские обязанности. Последние перетягивали. Он убеждал самого себя:

"Могу ли я рисковать своим чином, своим положением, добытыми в течение всей своей жизни из-за какого-то восточного человека? Какой дурак хладнокровно может пройти мимо такого успеха?" Он опять взял трубку, но не нашел в себе смелости дать приказ, слова застряли у него в горле. Снова он сел на свое место и задумался.

"Абульгасан-бек - сын Востока. Мы считаем их дикими и некультурными. И этот дикий азиат спасает европейскую семью, барахтавшуюся в тисках нужды. Спасает без всякой корысти. Тратит на эту семью тысячи. А как должен реагировать на это европеец? Как он должен поступить в таком случае? Чем он должен его отблагодарить? Арестовать его? Смогу ли я потом смотреть ему в глаза? Смогу ли считать себя человеком после такого предательства? Не будет ли совесть мучить меня всю жизнь?"

Он вспомнил свои слова, сказанные мне при первой встрече: "Я хотел бы жить столько, чтобы суметь отплатить вам за все ваши благодеяния, за вашу человечность!"

Березовский застыл в кресле. Потом медленно достал из кармана часы (было двадцать минут первого), так же медленно положил их обратно и решительным движением снял телефонную трубку.

- Абульгасан-бек дома? Это вы? Говорит полковник Березовский. Сейчас же приезжайте ко мне, нам нужно поговорить по очень важному и неотложному делу. Скорее! - и со вздохом облегчения он положил трубку.

* *

Я немедленно отправился к Березовскому. О моей поездке знали только Мешади-Кязим-ага и товарищ Алекпер. Когда зазвонил телефон, мы сидели втроем, мирно беседуя. По дороге я заехал к Аршаку, рассказал ему об экстренном вызове Березовского и просил на всякий случай быть готовым.

Не успел я войти в дом, как почувствовал, что обстановка накалена до предела. Когда Березовский пожал мне руку, я заметил, что он трясется, как в ознобе. Его деланный смех и нервный разговор показывали, что он почти в невменяемом состоянии.

Стараясь сохранить хладнокровие, я поздоровался и сел в кресло, как ни в чем не бывало. Я догадывался, в чем дело. Полковник стал ходить по комнате, иногда задумчиво поглядывая на меня, как на жертву, попавшую в капкан. Очевидно, он думал о том, какую выгоду будет иметь, если не арестует меня.

Наконец, он грузно опустился в кресло, протянул мне свой портсигар. Я закурил. Он тоже взял папиросу, затянулся и выпустил изо рта густой дым. После этого многозначительно, с пафосом заговорил:

- Произошел курьезный случай, уважаемый господин! В течение ряда лет мы прилагаем все усилия, чтобы раскрыть нелегальную организацию, работающую против правительства его императорского величества, найти ее руководителя, а оказывается, мы не только знаем его, но даже дружим с ним. Я от души жалею, что наша дружба, только недавно начавшаяся, ни мне, ни вам ничего не дала и оборвалась так неожиданно. По сведениям, полученным мною из очень достоверных источников, человек который все время выдавал себя за друга императорского правительства, систематически подрывал его авторитет в влияние, руководил подпольной революционной организацией, был ее душой. Я сидел лицом к лицу с лидером революционного движения, имеющего семилетнюю давность, не знал ничего об этом. Выходит, я шел против своих убеждений, против своих обязанностей, в честном выполнении которых клялся. Конечно, что и говорить, вы настоящий джентльмен. Вы благородно и великодушно отнеслись к моей семье и ко мне лично. Но в то же время вы, оказывается, непримиримый враг нашего правительства, режима, которому я служу. Враг вы сильный, умелый и отважный. Я знаю совершенно точно, что именно вы, а не кто-нибудь другой организуете террористические акты. Людей, пытавшихся выдать вас и вашу организацию, вы уничтожали. Это вы составляете воззвания, прокламации, листовки, направленные против нашего правительства и его политики на Востоке. Вы увозите чужих жен и держите их по сей день неизвестно где. В Тавризе нет ни одного консульства, в котором вы не имели бы своих шпионов. Через них вы получаете нужные вам сведения. Вы, оказывается, были самым близким другом Саттар-хана, его доверенным лицом. И это вы, культурный, добрый, чуткий человек, защитник обездоленных. Надо честно сказать, вы исключительно благородно относитесь к женщинам. Я никак не могу примирить все эти качества с вашей деятельностью революционера-подпольщика. Теперь скажите, как должен поступить царский офицер, скажу откровенно, специально присланный для раскрытия этой организации?