* * *

Поздно вечером, часов в одиннадцать, еле передвигая ноги, вернулся Мешади-Кязим-ага. Он потерял башмак и папаху. Увидев его растерзанным и несчастным, я не мог удержаться от смеха. Он насупился. Тогда я сказал:

- Мешади-Кязим-ага! Расскажите, что вы видели, где были?

- Пока самого имама не видел, а башмак и папаху потерял. Наверное, если бы увидел его, вернулся бы домой голый, в чем мать родила, - и он залился смехом.

- А монету хоть ты видел? Какая она?

- Обыкновенная золотая монета. Величиной с ашрафи. На одной стороне ее написано "Гаим-Мухаммед", на другой - "Чеканка города Самария".

Я не сомневался, что эта монета изготовлена в Лондоне или Петрограде.

* * *

Личные вещи шейха были погружены на двух лошадей. Ни он, ни свита не обращали на них внимания. Все заботы шейха были устремлены на коран, висевший у него на шее. Он его ни на минуту не снимал, даже когда ложился спать. Лишь на время омовения он передавал его на хранение своему слуге индусу.

Караван шейха только что вышел из курдского селения Шаинтага, между Серпулом и Кирманшахом. Вдруг лошадь, на которой ехал шейх, споткнулась, и он упал. Со всех сторон к нему бросились слуги. Чуть ли ни первым подскочил к нему Салех-Мусеиб-оглы, посланный Революционным комитетом на разведку. Он взял шейха под руку и, пользуясь замешательством, быстро срезал с его шеи коран, скрылся - в лесу. Шейха подняли, усадили на лошадь, и караван двинулся дальше. Не успели отъехать от места катастрофы и ста шагов, как шейх в волнении закричал:

- Остановите караван!

Все застыли. Он обратился к своей свите:

- Я потерял божественную книгу, дарованную мне имамом! Вернитесь туда, где я упал, может быть, я уронил ее. Надо отыскать ее во что бы то ни стало!

До рассвета караван не двигался с места. Слуги шейха обыскали все вокруг, но безрезультатно. Разгневанный шейх отказался ехать в Тавриз.

- Видно, святому имаму не угодно, чтобы я показался тавризцам. Вы народ грешный, и книга, ниспосланная нам великим аллахом, затерялась среди вас.

Еле-еле удалось уговорить его продолжать путь.

Слова шейха задели самолюбие купцов и аристократов встречавших его у границы. Они обыскали друг друга, но, конечно, ничего не нашли.

Один из них осмелился обратиться к шейху:

- Да будет жертвой твоей мой родитель. Может быть, коран остался в Пайинтаге, где вы ночевали?

- Я прекрасно помню, что святая книга была при мне когда мы тронулись в путь. Но я согласен послать человека в Пайинтаг.

Немедленно снарядили гонца.

* * *

Тем временем Мусеиб, скрывшись в лесу, осмотрел книгу, обнаружил в ней секретные документы и направился в Тавриз, куда прибыл на восемь дней раньше шейха. Документы оказались очень важными. Это был вовсе не коран, в книге не было ни одной строки из писания. Она содержала лишь документы шейха и планы его миссии. Они были написаны на английском и арабском языках. Прочитав их, мы узнали, что мнимый шейх происходит из арабов-христиан и родился в африканском городе Гурран. Настоящее имя его Жорж Туюш. Он давно служит английской контрразведке, разъезжая под видом миссионера. Когда-то он окончил шпионскую школу в Англии, потом несколько лет провел среди мусульман Судана и Египта. После начала войны он по приказу английской разведывательной службы в Египте приехал в Багдад и приступил к исполнению своей шпионской миссии под именем шейха Абуль-Азала. В документах были указаны имена еще пятнадцати служителей бога, которые тоже были шпионами.

Когда мисс Ганна, переводившая мне документы, дошла до имени Агайи Нахавенди, она вдруг остановилась, проверила список германских агентов, хранившийся в американском консульстве, и сказала:

- Нахавенди - иранский цыган. В 1889 году он был слугой немецкого миссионера Розена в Урмии и впоследствии уехал вместе с ним в Германию. До 1905 года он учился там. Потом немецкая разведка послала его в Кербалу и Наджаф, где он проходил курсы богословия. В 1912 году он под прозвищем Агайи-Нахавенди стал мучтеидом. Его настоящее имя Селим. Кто его родители остается неизвестным. Он воспитывался и вырос в детском приюте в Урмии, содержавшемся на средства немцев. По поручению, немцев он завербовался в английскую разведку.

Кроме него, шейха сопровождали еще несколько английских шпионов, служивших одновременно и другим государствам. Например, шейх Яхья-Хилви служил еще Турции, а Мешади-Гусейн Езди - русским. Все они ели из двух кормушек сразу, продавая и предавая одну другой.

* * *

Теперь мы знали, кто скрывался под именем шейха Абуль-Азала-Муайяда, но до тех пор, пока он не приедет в Тавриз, мы решили сохранить это в тайне. Преждевременное разоблачение не дало бы желательного эффекта. Кроме того, узнав о своем разоблачении, он мог отказаться от посещения Тавриза.

Пока же мы вели подготовительную работу: составляли прокламации и листовки, заказали клише портретов шейха, снятого во время пребывания в Лондоне, сфотографировали его диплом об окончании лондонской шпионской школы. Мы размножили и другие портреты шейха - в Египте с крестом на шее и в Багдаде, Самарии, после перехода иранской границы, где он снят в чалме и одежде магометанского духовного лица. Мы снабдили многие прокламации и листовки иллюстрациями, отражавшими разные периоды жизни шейха - в Лондоне, в Египте, в Багдаде.

В самый разгар этой подготовки я получил довольно курьезное письмо от Сардар-Рашида, в котором он писал:

"В список делегации, отправляющейся навстречу шейху Абуль-Азал-Муайяду, я включил Вас, а также уважаемого Мешади-Кязим-агу. Очень прошу не отказать в любезности и выехать с делегацией.

Сардар-Рашид".

* * *

Шествие, отправляющееся встречать шейха, было торжественным и пышным.

Когда было получено известие, что шейх выехал из Кавкана, все население Тавриза, побросав дома, лавиной хлынуло в сторону селения Сардруд. От кладбища Кеджил и до Яныга дороги кишели людьми. Одни сидели на корточках, устав от утомительной дороги, другие ели на ходу. Было довольно холодно, тут и там горели костры. Тут же толкались дервиши, подставляя свои копилки за подаянием. У самого селения Сардруд фаэтон, в котором сидели я и Мешади-Кязим-ага, поравнялся с машиной Сардар-Рашида. Он приехал сюда первым. Огромное селение было запружено народом. Сюда пришли крестьяне окрестных сел увидеть лицо прославленного шейха. Его ждал совершенно новенький фаэтон. Однако преподобный отказался от него, изъявив желание въехать в Тавриз в собственном паланкине.

Никому так и не удалось увидеть шейха. Верный традиции, по которой святой не должен показывать грешникам свое лицо, он даже головы не высунул из паланкина.

Народ неистовствовал. Крики "Салават!" неслись со всех сторон. Наконец, секретарь шейха Агайи-Нахавенди обратился к народу:

- О праведники! Его святейшество шейх Абуль-Азал-Муайяд передает вам личный салам Гаим-Мохаммеда.

После этих слов "Салават" загремел еще громче. Тут же в жертву шейху были принесены сорок упитанных баранов.

* * *

Караван шейха Абуль-Азал-Муайяда торжественно вступил в Тавриз. Его носилки медленно двигались по улицам в окружении мучтеидов, городской знати. На каждом углу совершались жертвоприношения. За караваном плавно катились изящные фаэтоны аристократок, дворянок, помещиц. Жены купцов ехали на белых осликах с бархатными седлами. Со всех сторон неслось громоподобное "Салават!" и "Йа Али!". Переулки и тупики были запружены народом.

В сумерки караван остановился у дома Мирза-Гасан-аги, которому была оказана честь принять высокого гостя.

Как только слуги опустили носилки наземь, мучтеид Гаджи-Мирза, Имам-Джума Мирза-Керим-ага подхватили шейха под руки и под неистовые крики "Салават!" ввели в дом.

На улице был трескучий мороз. Но несмотря на это, вокруг дома Мирза-Гасан-аги бессменно стояли тысячи верующих. Там, где ступала нога шейха, толпились женщины, вырывая друг у друга горсти освященной им земли и пряча их в платочки. Они наивно верили, что это принесет в дом счастье.