- Никого!

- Располагаете ли вы каким-нибудь документом, подтверждающим мою принадлежность к Революционному комитету?

- Нет.

- Значит, вы не можете доказать, что я член Революционного комитета. Всякое ваше заявление будет голословно. К сожалению, не так обстоит дело с вашим превосходительством. Революционный комитет располагает множеством документов, способных разоблачить вашу двурушническую, предательскую политику. Если хотя бы один из них мы обнародуем, вывесим на улицах Тавриза, представляете, что произойдет с вами? Куда вы денетесь?

Сардар-Рашид закусил губы. Немного спустя он ответил:

- Я погибну! Нет мне спасенья!

- Нет, ваше превосходительство, мы не хотим вашей гибели. Надо жить. Я считаю, что добрые отношения между вами и Революционным комитетом помогут вам. Может статься, что в самое трудное для вас время кто-нибудь из революционеров выступит в вашу защиту: "Сардар-Рашид сообщил нам много секретов и в тяжелые дни выручал нас!" Только так вы можете смыть с себя пятно позора и предательства. Не так ли, ваше превосходительство?

- Да, все это верно. Клянусь честью, я выполню все, что обещал вам.

- Значит, договорились. Чем еще могу быть полезен?

- Разрешите пожелать здоровья и счастья моему высокому господину, ответил Сардар-Рашид, попрощался и уехал.

ШЕЙХ АБУЛЬ-АЗАЛ В ТАВРИЗЕ

Политические отношения между Ираном, с одной стороны, и Англией и Россией, с другой, с каждым днем обострялись.

Формирование больших воинских соединений в Тегеране, которыми, по слухам, должны были командовать двадцать иранских офицеров, прошедших турецкую военную школу и участвовавших в Дарданельских операциях в рядах турецкой армии, означало усиление протурецких настроений в Иране.

Огромные средства, расходовавшиеся германской миссией на вербовку сторонников, очевидно, не пропали даром

Тегеранское правительство потребовало немедленного вывода русских войск из Казвина. Это было на руку англичанам, которые давно мечтали превратить Иран в арену военных действий. Министр иностранных дел Англии Грей писал английскому послу в Петрограде Бьюкенену:

"Положение в Иране весьма тревожное. Мероприятия решительного предостережения с нашей стороны, а также со стороны России неизбежны и не терпят отлагательства. Вы должны потребовать, чтобы Россия немедленно отправила в Северный Иран большие войсковые соединения. Вы должны убедить господина Сазонова в том, что занятие нашими войсками Багдада крайне необходимо, так как может создать в иранских политических кругах решительный поворот в нашу пользу. Продвижение России в Северном Иране и наше наступление на юге разрядит атмосферу. Только надо действовать решительно, этого настоятельно требует создавшаяся обстановка".

Не дремал в это время и шейх Абуль-Азал Муайяд, окончивший с золотой медалью школу знаменитого разведчика и шпиона Лоуренса. Со своими подручными он направился из Самарии в Казимейн, а оттуда через Багдад в Иран.

Из Гасри-Ширина я получил шифрованную телеграмму о том, что шейх со свитой из двадцати человек переехал через границу и вступил на территорию Ирана. В честь этого события делегаты, прибывшие из Тавриза встречать его, зарезали у его ног двадцать баранов. Сутки шейх гостил у гасриширинского градоначальника. Со всех деревень стекались на поклон преподобному шейху, собственными глазами узревшему двенадцатого имама, крестьяне и бедняки. Из Серпула, Гарунабада, Мехдешта и Кирманшаха прибыли делегации купцов и знати, они везли шейху дорогие дары, но он не принимал ничего. Его слуги встречали паломников у ворот города.

- Не надо ничего нести шейху. Он не нуждается в подношениях. Каждую ночь святой имам кладет в его кошелек золотые монеты. Люди божьи, отнесите свои подношения и дары к себе домой. Шейх благодарит вас за ваши добрые сердца.

По слухам, распространившимся в Тавризе, шейх не только не принимал дары, но сам щедро оделял всех нищих золотом из своего бездонного кошелька.

Агенты английской разведки рассказывали чудеса о шейхе, народ подхватывал на лету эти басни, и впереди преподобного катилась лавиной молва о его доброте и величии.

* * *

В Тавризе все пришло в смятение в ожидании шейха. Торговцы закрывали лавки, женщины привязывали детей на спину, бросали хозяйство на произвол судьбы и спешили в мечеть Хозрати-Сахиб. Деловая жизнь огромного города замерла. Вокруг мечети негде было яблоку упасть. Люди толкали друг друга, ссорились, даже дрались, тут же мирились, обнимались и целовались. Воры каялись в грехах, плача от радости и умиления. Со всех сторон доносилось: "Двенадцатый имам, веками пребывавший в неизвестности, явился. Теперь мир изменится!" Люди наивно верили, что деньги теперь будут не нужны, а мясо, масло, сахар, чай и одежду будут давать верующим бесплатно. Они отдавали последние гроши нищим.

Я тоже отправился на площадь Сахибуль-амр. Меня не столько интересовал сам шейх, сколько разговоры простых людей. Я смешался с толпой и начал прислушиваться.

- Мешади-ага! - говорил седобородый мужчина своему соседу. - Прости, ради бога. Виноват я перед тобой, что греха таить. Поддался соблазну. Теперь пятьдесят пять твоих туманов камнем висят на моей шее. Пойдем ко мне, возьми вещи на эту сумму. А если не хочешь, пойдем, я совершу омовение и в присутствии самого шейха произнесу пять раз "Салават!". Выбирай сам!

- Что значит пять раз "салават"? - возмутился его сосед. - За пятьдесят пять туманов пять "салаватов"?

- По-твоему выходит, что каждый "салават" будет стоить меньше одиннадцати туманов? Что ж, я готов рассчитаться так, как будет установлено.

- Это зависит не от тебя и не от меня. Как повелит святой имам, так и будем действовать, а теперь рано производить расчеты, понял?

- Кербалай-Сафарали, - говорили в другом месте, - я в долгу перед тобой - украл пару башмаков. Что хочешь дам, только прости меня, освободи меня от греха. Знал ли я, что доживу до такого светлого дня. О боже, пути твои неисповедимы!

- Кербалай-Гуламали! Сколько стоит банная простыня? - сказал кто-то за моей спиной. - Отдам тебе вдвое больше, только не делай меня несчастным! Я в твоей бане украл всего одну простыню. Что ж было делать, когда есть было нечего. Будь проклята бедность! Согрешил я, окаянный, да прости ты меня во имя святого Имама! Не допускай, чтобы я предстал перед ним грешным, пожалей меня!

- Ага-Джафар! - донеслось до меня. - За один веник я отдам тебе два, даже три, прости меня ради имама нашего!

Такие разговоры можно было услышать на каждом шагу. Это говорили бедняки, вспоминавшие свои грехи. Купцы, помещики, ростовщики упорно молчали. Ни у кого из них не открывался рот, чтобы сказать: "Прости меня, чтоб жениться на жене твоего брата, я убил его!" или: "Прости, обманным путем завладел я твоей деревней", или: "Дав деньги тебе взаймы под большие проценты, я потом отобрал у тебя дом, лишил имущества"...

Вдруг словно ветер зашелестел в толпе. Все заволновались, загудели. Некоторое время ничего нельзя было понять. Потом кто-то сказал, что сам святой имам сюда не явится, шейх пока тоже не приедет, но он прислал одну из золотых монет, которые каждое утро находит в своем кошельке. Трудно описать суматоху, поднявшуюся в мечети.

Хозяин украденных пятидесяти пяти туманов схватил за шиворот вора, желавшего отделаться пятикратным провозглашением "салават!" и требовал:

- Отдай мои пятьдесят пять туманов, вор несчастный! Кто ты такой, чтобы быть достойным произнести "салават"? Отдай деньги, сын нечестивого!

Не унимался и Кербалай-Сафарали, хозяин украденных башмаков:

- Сними мои башмаки, блудный сын беспутного отца! Явится ли нам святой имам, пока существуют такие подлецы как ты? - неистово кричал он.

Банщик снимал кушак с вора взамен простыни, Ага-Джафар требовал уплатить за венки два крана.

Потасовки, перебранки, расчеты продолжались до девяти часов вечера. Никакими средствами нельзя было отогнать от мечети разбушевавшийся народ. Золотая монета, присланная шейхом, переходила из рук в руки. Люди опускали ее в свой кошелек и вынимали, надеясь, что это поможет им разбогатеть. Увы! "Святая" монета никого не осчастливила.