Легче предугадывать, если понимаешь под временем не стрелу, на которой мы все сидим верхом и мчимся к какой-то цели, а змею, кусающую себя за хвост. Добро и зло всегда застигают друг друга врасплох и неотделимы, как зерна от плевел в параболе св. Матвея. На алтарь Создателя равно кладутся жертвы - героев и их палачей. Личности, нации и целые сообщества наций невозможно реально рассматривать в одном цвете. Прогресс на пути к миру достигается ценой огромного зла - создания устрашающего оружия. Предвидение беспомощно, если не вбирает в себя противоречивости намерений людей и случайности, последствия которых могут быть самыми серьезными. Темпы изменений заставляют все чаще обращаться к прогнозам, но эти темпы настолько высоки, что шансы ошибиться лишь возрастают.
К великому сожалению, стало очевидным, что в природе человеческой нет исконно заложенного "стремления к прогрессу", есть лишь противоречия, чье конфликтное состояние заставляет идти по пути прогресса. В этом и заключается присущее людям качество: сталкиваясь с противоречиями, мы не можем оставаться пассивными, начинаем их разрешать; и, если чему-то и обязан материальный прогресс, так именно этому качеству - в соединении с присущими человеку властолюбием, стремлением к любви, ненависти, созиданию и разрушению, естественно, вкупе с его политическими, религиозными и гуманистическими идеалами.
Тщетны и наши потуги отождествить технический прогресс с духовно-нравственным, поиски истины - с научной деятельностью, попытки растворить этику в науке, которая якобы в состоянии построить модель морали на основе строго научной закономерности. Наука кажется всемогущей, но разве все ее достижения морально оправданы, предохраняют общество от вырождения, укрепляют веру человека в себя и себе подобных? Ученые обладают, как правило, даром вырабатывать новые идеи, однако этот дар связан больше не с их умственными способностями, а с умением рассматривать явления с разных сторон, под разными углами зрения, в широком контексте, отходя от общепринятого и ставя нередко все с ног на голову.
На чем, например, зиждется прогресс западной технологии? В проработке идей строгость логики совмещается с неограничиваемым ничем творческим воображением, идея не насилуется, а свободно взаимодействует с другими идеями, сопоставляется с ними. Странные идеи также развиваются как самоцель, гротескно, причудливо, но в конечном итоге рождают новую идею, которая уже не кажется эксцентричной. Старые концепции сознательно искажаются для выработки новых, независимых и законченных самих по себе.
У многих из нас происходящее сегодня вызывает растерянность выстроенное с таким трудом рушится, до-стойного восхищения, увы, пока не появляется. В модель для подражания превращается частное предпринимательство, революционным становится мышление, при котором каждый должен рассчитывать на свои силы и способности, заботиться о будущем, рассчитывая прежде всего на свои собственные средства и, таким образом, вносить свой вклад в общее процветание. Привычное переоценивается, главным считается борьба за свое место под экономическим "солнцем", за повышение своей конкурентоспособности. В отношения между людьми глубже проникают эгоизм, расчетливость, приватизации подвергаются все, включая наши самые высокие надежды и стремления. Нас одолевает ностальгия по старым добрым временам, растет тяга к утраченным традициям, и где-то в душе желаемое будущее все чаще связывается с далеким и совсем не далеким прошлым...
Куда же движется история развития цивилизации? Думается - никуда, а точнее - во всех направлениях одновременно и так настойчиво, что в ее триумфе никто не может быть абсолютно уверен. Мы отчаянно продолжаем бороться с природной средой обитания и своей соб-ственной природой, но решать исход всего будет все же не предопределение, а столкновение вероятностей. Свершение судеб для воплощения одной какой-то идеи останется еще одним бредом величия при нашей почти полной беспомощности. До чего сладок плод неуемного воображения, когда пробуется на вкус идея об уготованности человеку высокого предназначения!.. В действительности, мы способны жить и без всякого парения в небесах, просто есть, пить, любить, строить, восхищаться красотой природы и сделанного собственными руками, обретать душевный покой. Одним такой "приземленный" образ жизни противен, других вполне устраивает. Обычно же те, кому спокойствие не по душе, вечно мечутся в неуверенности, что их больше устроит - стихи писать или стать лавочником.
Но как бы ни складывалась жизнь каждого из нас, в конечном итоге самым привлекательным оказываются душевное спокойствие, личная безопасность и независимость. Всеми своими действиями мы, конечно, можем это отрицать, но к закату лет невольно захотим, чтобы нам никто не мешал жить спокойно и главное - свободно распоряжаться своим временем. - Не столько собственностью, накопленной годами тяжкого труда, сколько временем, которое становится дороже всего на свете.
***
Это свое последнее откровение признаю самым ценным "разведывательным донесением" из всех, что приходилось отправлять, работая за границей. Точнее, считаю это откровение версией прогноза, основанного на информации, которая сейчас мне представляется наиболее беспристрастной, правдоподобной, осмысленной и надежной.
ЕГО И МОЙ УОЛДЕН
Умей поставить в радостной надежде
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не сожалеть о том.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: "Иди!"
Редьярд Киплинг
Дом его стоял на склоне холма, среди молодых сосен, в двух шагах от большого озера. Вокруг росли земляника, ежевика, золотарник, карликовая вишня, дубняк, голубика и земляной орех. В летний день над поляной кружили ястребы, дикие голуби пролетали парами и садились на ветви белой сосны, скопа, или птица-рыболов, на лету ковыряла поверхность воды, выуживая рыбу.
Время от времени хозяин жилища слышал перестук железнодорожных колес. Свисток паровоза напоминал крик ястреба, зависшего над птичьим двором, и оповещал о проезде купцов или негоциантов; в город везли бревна, стулья и шелк, из города - ткань и шерсть. Когда мимо проносился поезд, перевозимые товары могли поведать о дальних краях, коралловых рифах, Индийском океане, тропиках, а сам хозяин дома чувствовал себя гражданином планеты при виде пальмовых листьев, манильской пеньки, скорлупы кокосовых орехов, джутовых мешков, металлического лома и ржавых гвоздей. Торговля нравилась ему смелостью и предприимчивостью тех, кто торговал; они не докучали Юпитеру молитвами, а просто ежедневно делали свое дело с присущей им удивительной уверенностью, упорством, спокойствием и неутомимостью. В отличие от сентиментальных социальных экспериментов, торговлю он признавал более естественным делом, хотя и оставлял за собой право считать, что она налагает проклятие на все, к чему прикасается, даже если в продажу идут послания Всевышнего.
В хозяйстве своем не держал никакой живности - у него водились только белки на крыше, козодой на ее коньке, крикливая сойка под окном, заяц и сурок под полом, сова-сипуха на дереве и дикие гуси с гагарами на озере. Во дворе не пел петух, да и двора не было: неогражденная Природа проникала прямо в окна дома ветками молодых деревьев, из погреба прорастали дикий сумах и ежевика, крепкие смолистые сосны со скрипом терлись о кровлю и пускали под домом свои корни. Ветер не срывал ставен, а ломал или вырывал с корнем сосну неподалеку, как будто специально на дрова. Снег не заносил дорожку, ведущую к воротам, потому что у этого жилища не было ни ворот, ни дорожки - никакой тропы в цивилизованный мир.
В зимнюю пору к нему редко кто заглядывал. По глубокому снегу ни один путник не отваживался подойти к его дому, и ему жилось уютно, как полевой мыши, которая может долго находиться под снежным заносом порой даже без пищи. Иной раз, несмотря на заносы, вернувшись с вечерней прогулки, он находил у своих дверей глубокие следы какого-нибудь лесоруба, а в доме пахло трубочным табаком. Иногда лисица-бродяжка подходила под окно на свет, тявкала в его сторону и убегала. На заре будила рыжая белка, которая начинала бегать по крыше, словно только для этого и пришла. Уже в сумерках можно было слышать заливистый лай собачьей своры, занятой неистовой охотничьей погоней, а временами - звук охотничьего рога. Однажды в хижину зашел человек спросить, не видал ли он его собаку - она куда-то забежала и, наверное, целую неделю охотилась сама по себе.