Бессмысленно требовать от политики большего, чем она есть, ибо в основе ее всегда интересы власти, а не истины. Политические решения принимаются в отрыве от объективного анализа, скорее, с оглядкой на конфликт интересов различных группировок в борьбе за власть. И подлинное значение любого политического заявления не в его содержании, а в подоплеке появления и подготовки. Такое заявление всегда исходит из конъюнктурного расчета на данный момент и преследует определенные политические цели.
Современник Сократа, китайский философ Сун-Цзэ, среди многих прочих заслуг известен и своей теорией политических игр, согласно которой содержание политики диктуется не законами или договорами, а отношениями между людьми. Для лучшего понимания природы политических конфликтов, по его мнению, больше всего дает профессия военного, верхом таланта которого считается победа без боя, нанесение поражения стратегии противника, искусство видеть существо любого военного конфликта в обмане: когда силен, имитируй слабость, активность прикрывай пассивностью, уходи из-под удара вражеских сил, объектом нападения считай прежде всего план-замысел другой стороны.
У властителей, в чьих душах находит живой отклик эта теория, есть хорошая возможность составить всем вместе "партию рулевых", которые наивысшее удовле-творение получают от дискредитации и разгрома своих политических противников. Для этих целей в их распоряжении накопленный веками арсенал изощренных средств, и они пускают их в ход без особых раздумий, тем более без всякого сочувствия к своим жертвам. Обычно властители эти - личности ничем не выдающиеся, мягко говоря, посредственности, единственный талант которых в умении устрашать тех, кого они пытаются подмять под себя. Годными на все времена они считают заповеди Никколо Макиавелли: не бояться прослыть безжалостным, если надо удержать подданных в единстве и верности; всегда надежнее внушить к себе страх, нежели любовь; перед вызывающей страх силой уважительно отступают, только мудро и решительно использованная сила обережет государство и его главу от гибели. На политическом языке советы этого флорентийца называют "реалистическим мышлением".
Человеческая природа - очень эластичная вещь. Признавая главным мотивом поступков людей корысть и властолюбие, отцы американской демократии, например, сознавали необходимость ограничения власти, потому что любое лицо на государственной должности - тоже живой человек, и условия, в которых он оказывается, могут действовать на него сильнее врожденных стремлений к свободе. И как тут не посчитать эти опасения оправданными, если в силу привычки мы приучаемся любить и свои цепи? Да и на чем обычно держатся диктаторские режимы? В первую голову - на насилии и устрашении, но также и на нежелании большинства брать на себя ответственность, на чувстве покорности и стремлении отомстить за унижения, на тяге к новизне и единению с другими перед лицом мнимой или реальной опасности.
Далеко не праздный вопрос - может ли быть установлен в Америке диктаторский режим в нарушение предписанного конституцией баланса ветвей власти? А почему бы нет?.. Разве немыслима такая ситуация, когда стремление к "закону и порядку" перерастет в общую готовность отказаться, пусть на время, от демократического правления? Именно благодаря слиянию этих стремлений были установлены в свое время диктаторские режимы в странах Европы. Без твердой и широкой народной поддержки в Соединенных Штатах привилегированный класс не в состоянии установить диктатуру, и, если такое случится, то, скорее всего, катализатором может послужить острая нехватка в стране энергетических ресурсов, которая больно заденет ин- тересы большинства населения.
История опровергла идею о врожденной гармонии между социализмом и демократией. Не менее утопичной можно считать и идею о такой же гармонии между капитализмом и демократией. Единственное безошибочное заключение, к которому приводит человеческий опыт, это мысль о том, что демократические цели требуют демократических методов их достижения, в противном случае результаты не оправдывают надежд.
Наблюдая происходящие на Западе процессы, я видел, как под влиянием времени многие политики тоже не топчутся на месте, а наиболее дальновидные из них, способные чувствовать свежее дуновение ветра, сейчас вынуждены осваивать совершенно новый язык, для понимания которого необходимо составлять новые словари, учить заново политический лексикон, постигать новую логику соотношения ранее несоотносимых вещей и явлений, обнаруживать смысл там, где его никогда прежде не было.
Вызвано все это тем, что человек партии (демохристианин, либерал, коммунист, социал-демократ) мало чем может помочь человеку веры (католику, православному, мусульманину, буддисту). Одни привержены партийным, другие религиозным доктринам. Но, помимо лояльности государству, стране, партии, церкви, есть у людей еще и частная жизнь. Так вот, сейчас эта частная жизнь со своим "бытовым сознанием" начинает настойчиво требовать все большего места в общественной жизни, заставляет вносить поправки в официальную историю, трактуемую каждый раз по-новому теми, кто в данный момент стоит у власти. И происходит эта ревизия, повсюду независимо от политической природы государственного устройства.
В частной жизни наиболее отчетливо выражается дух нации, в этой жизни есть все, нужное человеку, а политика для нее - как правило, далекая от подлинных нужд людей надстройка. Отсюда безуспешность вековых попыток свести историю к одной главной идее, печальная участь постулата о превосходстве государства над личностью. При тоталитарных режимах герметически закрытые культуры быстро выдыхались, олицетворявшие их государства обрекали себя на гибель. Идеологи и вожди этих режимов не понимали, что государство далеко не единственный для людей способ выжить рядом друг с другом, а истинное его предназначение - обеспечивать мир и согласие граждан. Вот тогда безопасность государства стоит защищать, но опять-таки не ради него самого, не в ущерб безопасности других наций и свободе каждого человека.
Именно в этом, думается, и заключен смысл нового языка в политике на исходе ХХ века. Тем не менее продолжает шириться пропасть между благими намерениями улучшить общество и средствами достижения данной цели: политическая инженерия выработки и реализации объявленных обещаний, даже в государствах с солидным демократическим наследием все еще остается неразвитой. В то время, как заметно увеличилась наша способность не зависеть от явлений природы, мы по-прежнему бессильны направить развитие общества ко всеобщему благу, гарантировать успешные экономические и политические реформы. Не виной ли тому и наша склонность считать наукой политику, которая в действительности могла бы называться искусством или, на худой конец, ремеслом?
Для власть предержащих нет ничего более желанного, чем политическая стабильность. Но стабильность, в том числе и политическая, всегда иллюзорна. К тому же, правительства и партии не в состоянии рассчитать направления развития общества, тем более контролировать этот процесс, потому что естественным, нормальным и предсказуемым может быть лишь скачкообразное развитие и нестабильность. Как все в природе, общество способно саморегулироваться естественным образом и без больших потерь, если не мешать и не противоречить интересам большинства его членов. Властители, однако, этого не хотят признавать, отказываются расписываться в своем бессилии и авторы разнообразных идеологических доктрин - самоотверженные борцы с неопределенностью.
Эпоха идеологического монолита как будто уходит в Лету, уступая место здравому смыслу и пониманию того, что обычно все благие намерения воплощаются в формах, далеких от задуманных, независимо от стремлений лидеров. Менее четко выраженными становятся и формы государственного правления, и главная инстанция в государстве, способная и желающая взять на себя ответственность за результаты политических, экономических и социальных процессов. Диапазон видения происходящего самими государственными деятелями настолько сужается, что они опасаются принимать долгосрочные решения, даже самые, казалось бы, обоснованные. Ореол "всевидящих" блекнет, слабеет их способность вести людей за собой. И, что еще примечательно: в запутанной и непредсказуемо меняющейся крутоверти возрастающего риска у людей возникает еще более жгучая потребность самим обезопасить себя от неприятных сюрпризов, уже не уповая на политиков.