Колеблющиеся предусмотрели, казалось, все, но внезапная смерть Камбиза смешала из расчеты. Бардия, и только Бардия мог царить сейчас над народами Персиды, а они недвусмысленно игнорировали его призыв, по сути, призыв о помощи!
Страх и неуверенность в ближайшем будущем завладели их сердцами, и они со всею поспешностью собирались в дорогу, беря с собою самое необходимое. Передвигаясь и днем и ночью, позволяя себе и сопровождающим самые короткие привалы, они торопились в Сузы, понося и себя, и своих богов, не надоумивших их выступить раньше, страшась даже вообразить, какому наказанию подвергнет их Бардия за пахнущую предательством медлительность. Изнемогающие от усталости, чуть ли не падая с чепрака, въезжали они в открытые настежь ворота Суз, наскоро приводили себя в порядок, и, отмыв дорожную пыль, переодевались в новые одежды, еще раз просматривали дары, предназначенные сыну Кира, и с душевным трепетом и учащенным сердцебиением направлялись в царский дворец.
Из дворца они возвращались словно заново рожденные.
Сверх всяких ожиданий, Бардия принимал их милостиво и благосклонно, одаривая каждого по давно заведенному обычаю своей верхней одеждой или богато украшенной конской сбруей. Он охотно и благожелательно принимал преподнесенные дары, с благодушным выражением лица расспрашивал о состоянии дел в их сатрапиях или городах. Забыв лишающие сна переживания и сокращающие жизнь тревоги, покидали они милостивого владыку, преисполненные уважения к его величию, доверия к нему и уверенностью в своем завтрашнем дне. Но, покинув дворец, они не торопили покинуть Сузы. Вся столица жила ожиданием скорой свадьбы Бардии и Атоссы, и обретшие душевное равновесие знатные вельможи, уже приглушенные владыкой намеривались непременно учавствовать в шумных памятных торжествах.
Губар ликовал: все шло лучше, чем он мог предполагать заранее, и о чем он даже боялся мечтать. Оставалось только поредевшее в сражениях войско Камбиза, которое приближалось сейчас к исконным границам Персии, руководимое опытным и решительным Гобрием. Но и оно уже перестало беспокоить магов: соглядатаи, внедрившиеся в ряды персидских воинов, утверждали в один голос, что никто из сподвижников Камбиза не поверил в его слова, произнесенные на смертном ложе, и никто из побывавших на берегах Пиравы не сомневается в истинности нового владыки.
Так оно и оказалось в действительности.
Встреченные в двух переходах от столицы отборными мидийскими, персидскими и бактрийскими отрядами возвратившиеся из похода воины тут же принесли торжественную клятву, сдали своим военачальникам боевое оружие и с легким сердцем расходились по своим городам и селениям. Даже "бессмертные", бывшие телохранители Камбиза, не избежали общей участи и вернулись к своим очагам. Предлог был прост и надежен - все воины заслужили за три долгих года бесконечных лишений краткий отдых и радостную встречу с родными и близкими. К тому же их не мог не тяготить груз богатой добычи, которой они были непрочь похвастаться перед своими сверстниками, не участвовавшими в походе.
Губар зорко следил за всем, что происходит в огромном государстве. По-прежнему считаясь смотрителем царского дворца, он сохранил за собою должность распорядителя почты, и перечитывал за день сотни и сотни строк из стекающихся в его руки со всех концов Персиды и из-за ее пределов донесений, важных и пустячных, от опытных и ловких соглядатаев. Все они утвеждали, что никто из персов не смеет не то что предпринять, но даже и помыслить худое о царствующем владыке. Губар был уверен, что никто из персидских вельмож, участвовавших в походе к илистым берегам Пиравы, не вспоминал о предсмертном признании Камбиза - радость возвращения на родину, радость встречи с родными и близкими, бесконечные пиры и многодневная охота с легкостью затушевали все остальные, не казавшиеся значительными, впечатления. Раскрепощенный внутренне, он развил бурную деятельность, пытаясь раз и навсегда оградить себя и Гаумату от всякой мыслимой и немыслимой опасности. По собственному усмотрению менял он личный состав гарнизонов, направлял персидских воинов в самые дальние города Персии, стягивая к жизненно важным центрам страны мидийские и бактрийские отряды. Он приближал ко двору тех великих Мидии, которые прежде избегали окружения Камбиза, ссылаясь на всевозможные, порою далеко не уважительные причины, и не усердствовали в проявлении своих верноподданнических чувств. Он создал особый отряд из знатных молодых мидийцев, из тех, кто еще не успел надломиться духовно, угождая персам; под руководством опытных, состарившихся в сражениях военачальников они обучались неподалеку от Экбатан всевозможным воинским командам, которые звучали на их родном языке, перестроениям и владению всеми видами боевого оружия. Гаумата уже распорядился вооружить их на манер "бессмертных", приказав выделить для этого соответствующие средства из своей сокровищницы, и собирался в недалеком будущем довести число этих воинов до десяти тысяч, как это было при Киаксаре, Астиаге, Кире и Камбизе. На этой основе он намеревался создать в будущем постоянное, закованное в латы, мидийское войско, возродить его былую мощь, утерянную за двадцать три года персидского гнета.
Все свои обещания, данные при воцарении народам Персиды, сдержал новый владыка, только мидяне обманулись в своих надеждах; словно забыв посулы сына Кира отменить все воинские повинности сроком на три года, уполномоченные царем сотники объезжали со своими отрядами всю Мидию вдоль и поперек, забирали в поселениях всех юношей в возрасте до четырнадцати лет, переправляли их в специально организованные лагеря, где обучали подростков стрельбе из лука и владению акинаком, перестраиваться в походные колонны и ходить в атаку под звуки грохочущих барабанов и флейт, сотрясая воздух своими пронзительными, еще по-детски звонкими голосами. Воспитатели доводили их, тоскующих по отцовскому крову, до изнеможения, но усиленное питание и непосредственно общение с ветеранами Астиага и благочестивого Кира сглаживало подросткам их долгое пребывание в лагерях.