Обмениваются рукопожатиями.

Тамара. Марина, где у вас зеркало? Я хотела бы причесаться. Можно?

Марина. Конечно. Пожалуйста, пройдите в эту комнату! Вот сюда! (Проводит Тамару в соседнюю комнату, возвращается.)

Звонит телефон.

Шубин (снимает трубку.) Слушаю... Что? (Меняется в лице. Протягивает трубку Марине, бормочет что-то бессвязное. Затем вскакивает, выбегает из комнаты.)

Марина (быстро берет трубку, тревожно). Я слушаю. Говорит его жена... Слушаю вас... Что?.. Да... Понимаю...

Тамара (входя, весело). Товарищи! Как у вас тут уютно! (Ее поражает выражение лица Марины.) Что-нибудь случилось?

Марина. Свету... Дочку Сергея Евгеньевича...

Тамара (испуганно). Что? Что?

Марина (тихо). Сшибла грузовая машина.

Тамара. Как?

Марина. Не знаю... Увезла "скорая помощь".

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Та же самая обстановка, что и в третьей картине: кабинет

врача в больнице. Медсестра сидит за столом врача и

что-то пишет. Няня стоит возле открытого в сад окна,

протирает стекла.

Медсестра. Няня, выгляните, пожалуйста, в окно - посмотрите: вам больную Самойленко не видно?

Няня. Это из седьмой палаты, что ли?

Медсестра. Ну, вы же знаете, о ком я спрашиваю. Она сегодня первый раз на прогулку сама вышла. Вы ее видите?

Няня (смотрит в окно). Вижу. На скамеечке сидит. Книжку читает.

Медсестра. Повозились мы с ней. А ведь положение было аховое. Если бы не Татьяна Леонидовна...

В кабинет входит Шубина, за ней - Шубин. Он в белом

халате. Медсестра выходит из-за стола.

Татьяна Леонидовна. Сидите, сидите, пожалуйста.

Медсестра. Я уже закончила, Татьяна Леонидовна!

Шубин подходит к окну. Смотрит в сад.

Татьяна Леонидовна. А Самойленко-то. Видели?

Медсестра. Думаю, что через неделю ее можно будет выписать.

Татьяна Леонидовна. Если не раньше. Я ею очень довольна. Вытащили мы ее.

Шубин. Откуда?

Татьяна Леонидовна. Оттуда... (Медсестре.) Антонина Матвеевна! Не в службу, а в дружбу: я забыла передать дочери эти журналы. (Берет со стола какой-то сверток. Протягивает его медсестре.) Отнесите ей, пожалуйста! Скажите, что прислали друзья из школы.

Медсестра выходит.

Шубин. Что за журналы?

Татьяна Леонидовна. Три последних номера "Юности". Какая-то новая повесть с продолжением.

Шубин (усмехнувшись). Уж не Сомов ли?

Татьяна Леонидовна (серьезно). Нет. Не Сомов. А ты напрасно над ним иронизируешь. Я прочитала его роман. Самобытно и талантливо. Он хорошо знает то, о чем пишет.

Шубин. Он давал тебе рукопись?

Татьяна Леонидовна. Да. Рукопись. Няня! Кончайте уборку. Организуйте нам два стакана чаю. Пожалуйста.

Няня (не очень приветливо). Вода есть. (Выходит.)

Шубин. Не слишком любезна нянечка.

Татьяна Леонидовна. Прекрасная женщина.

Шубин (пожав плечами). Может быть.

Татьяна Леонидовна. Все это пустяки... Все это пустяки... (Задумывается. После паузы.) Сергей! Она все еще не хочет тебя видеть.

Шубин (глухим голосом). Ты говорила с ней?

Татьяна Леонидовна. Да.

Шубин. Что она сказала?

Татьяна Леонидовна. Ей стыдно.

Шубин. Глупая. Я же ее люблю.

Татьяна Леонидовна (после паузы). Нужно время для того, чтобы все встало на свое место. Нужно время.

Шубин. Да. Я неправильно вел себя тогда с ней... Видно, я говорил тогда больше для себя, чем для нее.

Татьяна Леонидовна. Ты не был для нее в тот день отцом. Ты был прокурором.

Шубин. Прокурором?

Татьяна Леонидовна. Ты думаешь, я не вижу, как это тебе тяжело? Но мне ведь тоже не легче.

Шубин (прерывающимся от волнения голосом). Таня... как все это сложно... как больно... Просто не знаю...

Татьяна Леонидовна (сдерживая волнение). Возьми себя в руки, Сергей! Я обещаю тебе: все встанет на свое место. Нужно время. Что поделаешь, так уж все сложилось в нашей жизни. И виновных искать мы не будем.

Шубин. Как я благодарен тебе. (Целует Шубиной руку.)

Татьяна Леонидовна. За что?

Шубин. За то, что ты такая...

Татьяна Леонидовна. Кто-то из нас двоих должен же быть сильнее.

Шубин. И я у тебя в неоплатном долгу.

Татьяна Леонидовна (пытаясь улыбнуться). Все мы в долгу друг у друга... Ну, а как твои успехи? Все хорошо?

Шубин. Да, так все хорошо, если не считать того, что произошло...

Татьяна Леонидовна. Я говорю сейчас о работе.

Шубин. Работы много. Ты ведь знаешь, что вопрос о строительстве станции решен положительно. Дело двигается.

Татьяна Леонидовна. Я рада за тебя. Главное в нашей жизни - любимое дело. Я лично в этих стенах провожу три четверти всего своего времени.

Шубин. Ты похудела.

Татьяна Леонидовна. А я и не хочу полнеть.

Шубин. Очень устаешь? Много операций?

Татьяна Леонидовна. И устаю, и много работы, и это - мое счастье!

Входит няня. В руках у нее поднос. На нем стаканы с

чаем. Она ставит их на стол.

Спасибо, нянечка. (Поднимается.)

Няня. Ничего, не стоит... (Помедлив.) Татьяна Леонидовна! Дочка зайти просит. И папа, говорит, пусть зайдет. Я, говорит, знаю, что он мириться пришел.

Шубины, переглянувшись, молча выходят. В кабинет входит

медсестра.

Медсестра. Няня! О чем вы сейчас говорили с дочерью Татьяны Леонидовны?

Няня. Об жизни.

Телефонный звонок.

Медсестра (снимает трубку). Второе хирургическое. Старшая сестра (помолчав) слушает вас... Кого?.. Сергея Евгеньевича Шубина? (Помолчав.) А кто его спрашивает?.. Жена? Да, он здесь... Нет, он сейчас занят... Хорошо, я передам. (Кладет трубку. Смотрит на няню.)

Няня (про себя). Ох, дети, дети - никуда вас не дети... (Начинает протирать окно.)

Занавес

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Комната на даче. Бревенчатые, потрескавшиеся от времени

стены с каплями застывшей смолы. Посредине комнаты стол.

Несколько простых стульев и табуретки. У стены тахта,

над ней недорогой старый ковер. В углу круглая

изразцовая печь. Заметно, что на даче зимой не живут. За

стеклянной дверью, выходящей на веранду, - солнечный

зимний пейзаж. В момент поднятия занавеса Аркадий, сидя

на корточках перед печью, разжигает огонь. Затем он

берет лежащую на тахте гитару и, глядя на разгоревшийся

огонь, начинает негромко играть и петь.

Аркадий (поет).

На вечерней зорьке уточку убили,

Уточку убили - метко подстрелили.

Лишь одна дробинка в сердце ей попала

За кустом, в болото уточка упала.

Как она упала - клювом в воду ткнулась,

Так она лежала, не пошевельнулась,

И ее по ветру отнесло в осоку.

Не нырять ей больше, не летать высоко.

Не нашел охотник уточки убитой,

За кустом в болоте камышами скрытой,

Не достал добычи, зря искал, бранился...

Долго над болотом селезень кружился...

На веранде появляются две человеческие фигуры.

В руках у них лыжи. Они заглядывают через стекла двери в

комнату. Стучат.

(С гитарой в руках подходит к двери, кричит). Что? Кого? (Прислушивается.) Не знаю! Это дача Нефедовой!.. Не знаю! Не знаю! Я нездешний!

Лыжники скрываются. Аркадий подкладывает в печь щепки и

бумагу. Огонь снова разгорается. За сценой хлопает

дверь. В комнату входит Шубин. В толстом мохнатом

свитере и лыжных брюках и ботинках.

Шубин (еще в дверях). Уф!..

Аркадий. Уже? Что так скоро?

Шубин (снимая вязаную шапочку). Я говорю: уф... А это значит, что с меня хватит.

Аркадий. А где все?

Шубин. Идут. (Стягивает с себя свитер и ложится на тахту.) А вы как время проводили?

Аркадий (глядя в окно). Прошелся по шоссе. Потом растапливал печку. Теперь сижу смотрю на огонь и сам себя развлекаю. (Начинает напевать.)

На вечерней зорьке уточку убили,

Уточку убили - метко подстрелили.