И уже предвкушая морскую соль на губах, прохладную зелень каспийской волны и эту неповторимую разнеженную усталость, я прошел сквозь толпу на регистрацию билетов, сдал свой рюкзак в багаж и с легкой сумкой через плечо вышел на летное поле, к самолету. «ТУ-104» – старенький реактивный лайнер-тихоход – стоял возле стеклянного здания аэровокзала, но пассажиров к трапу еще не пускали, шла загрузка багажа. Громоздкие, запрещенные к провозу самолетами ящики и огромные, перевязанные бечевкой фибровые чемоданы с дырочками, чтобы овощи и фрукты не задохнулись в дороге. Среди этих неуклюжих вещей мой рюкзачишко вспорхнул в руках грузчиков как детский мяч. Я увидел, как, напрягаясь от тяжести, грузчики подняли и стали заталкивать в самолет тяжеленный цинковый гроб.

Лететь с покойником! Какой бы я ни был современный, просвещенный и образованный, – примета есть примета, и я сразу вспомнил все приметы, связанные с гробом. Если гроб везут тебе навстречу – это хорошо, это значит, что неприятности и беды уже не ждут тебя впереди, а вывезены с твоего пути. Но если в пути тебя сопровождает гроб – хана дело, какая-нибудь пакость обязательно случится.

Вот гады, подумал я с досадой. Ведь нельзя покойников в пассажирских самолетах возить, только в грузовых разрешается, уж я-то все инструкции «Аэрофлота» знаю, девять лет летаю по всей стране без передышки. Безусловно, и тут не обошлось без взятки…

Чтобы отвлечься от этого гроба, я скользнул глазами по пассажирам, выстроившимся у турникета перед выходом на летное поле. Толпа спекулянтов, везущих зелень в Прибалтику, огромные кепки-«аэродромы», плохо выбритые или вообще не бритые лица, темные мятые пиджаки, надутый, как индюк, майор-пограничник с круглым лицом, две пожилые женщины в шелковых узбекских платьях, какой-то тип в черном пиджаке с маленькой траурной фотографией покойного родственника на груди… Стоп! Я вгляделся в лицо этого «типа». Да это же Зиялов, Олег Зиялов, мой одноклассник по бакинской школе, я с ним в восьмом или девятом классе учился, вместе с уроков в кино удирали, я у него на контрольных по химии списывал, а он у меня – по литературе.

– Олег! – шагнул я к нему.

Мне показалось, что на какую-то долю секунды он словно окаменел и не сразу взглянул в мою сторону (что естественно, когда тебя окликают по имени) – нет, мне показалось, что он словно сделал внутреннее усилие взглянуть на меня. Впрочем, ведь у него кто-то умер, решил я, и, видимо, это он везет гроб с покойником. В таком состоянии трудно переключиться на какие-то посторонние вещи…

– Привет! Я – Гарин, не узнаешь? – сказал я, уже видя, что он узнал меня, конечно. – Прими мои соболезнования. Кого ты хоронишь?

– Дядю, – ответил он как-то заторможенно и все еще смотрел на меня с сомнением – мол, знает он меня или не знает.

– Зиялов, мы же с тобой в одной школе учились! Что ты так смотришь? Я – Гарин, ты за мной на последней парте сидел. Помнишь?

– А-а, – сказал он нехотя, будто вспоминая с трудом. – Да, правильно…

В этом «правильно» не было ни энтузиазма, ни обычного при таких встречах дружелюбия. Я даже пожалел, что подошел к нему. И не так уж я неузнаваемо изменился за эти 11–12 лет, чтобы не узнать меня, он вот больше моего растолстел и как-то обрюзг, не то, чтобы постарел, но в наши 27 лет можно еще обойтись и без жировых складок на шее. Впрочем, в этот момент объявили посадку на самолет, пассажиров стали пропускать через турникет к трапу, и я поплелся за Зияловым в каком-то странном положении не то чтобы отвергнутого, но и в то же время почти непризнанного школьного друга.

Но, черт его знает, подумал я, может ему этот дядя был роднее отца, и может быть, он поэтому в таком трансе, я ведь еще, слава Богу, никого не хоронил из близких, родители на Украине, бабушка в Баку. Ладно, не будем на него обижаться.

– Слушай, – сказал я, когда мы остановились в очереди перед трапом. – Если тебе нужна моя помощь – в Баку или в Москве… Ты в Москве бываешь?

Он опять посмотрел на меня долгим взглядом и молчал куда дольше, чем нужно, чтобы вспомнить, бывает ли он в Москве или нет.

– Я говорю, ты бываешь в Москве? – повторил я, думая вывести его из похоронного транса. – Я там работаю, в «Комсомольской правде», так что, если будет нужна моя помощь, – запиши адрес. Или так звони – телефон редакции в каждой газете, спросишь меня…

– Угу, – сказал он. – Хорошо. – И пошел вверх по трапу, протянул контролерше билет.

Я обиделся. В конце концов, решил я, шел бы ты к черту. Я – известный журналист, один из лучших очеркистов в стране, мои очерки переводят в европейских, американских и южно-американских газетах и журналах, сам Брежнев включил меня в свою пресс-группу, а тут какой-то Зиялов не хочет со мной разговаривать! Плевать мне на него! Хоронишь своего дядьку – и хорони себе, мне это до лампочки, жаль только, настроение испортил, такое было настроение – уже предвкушал нежную зелень Каспия, подводную охоту, шашлыки из кефали на морском берегу, и – на тебе, этот дурак Зиялов со своим гробом. Впрочем, «дурак» – это я слишком, конечно, дураком Зиялов никогда не был, физику, химию и географию знал отменно, старыми книгами по хиромантии и черной магии у них была завалена в доме вся веранда. Я вспомнил, как однажды мы школьной компанией завалились к нему домой и застали странную сцену: его десятилетняя сестренка, худющее большеглазое существо с черной косичкой, прыгала через скакалку с абсолютно отрешенным лицом и остановившимися зрачками и считала немыслимое «пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три», а Олег – бледный, напряженный, с выпученными глазами, потный, стоял напротив нее, смотрел неотрывно ей в глаза, и так мы и не поняли – не то он тренировал ее в Ольги Корбут, не то гипнотизировал.

Думая об этом и медленно остывая от обиды, я задремал в своем кресле.

И, наверное, я бы так и не подошел к Олегу Зиялову в Бакинском аэропорту, а получил бы свой рюкзачишко в багажном отделении, взял такси и – будь здоров, бывший школьный знакомый, двенадцать лет тебя не видел, и еще двадцать могу не видеть, но…

Когда мы, пассажиры третьего салона, последними вышли из самолета на пыльно-жаркое летное поле аэропорта «Бины», я понял, что миновать Зиялова я не смогу. В ожидании гроба с покойным дядей Зиялов стоял у багажного отделения, но дело было не в нем. Рядом с ним стояли еще двое – слева какой-то безликий пятидесятилетний тип с полным ртом металлический зубов, а справа…

Та, которая стояла справа, требует, извините, описания с красной строки. Я понимаю, что с точки зрения высокой литературы это может прозвучать пошлостью, банальностью, глупостью – назовите это, как хотите, но если человек влюбляется с первого взгляда, это, конечно же, банально, пошло и глупо, не так ли?…

Ей было года 22, глубокие синие глаза, черные, собранные в тугой узел волосы и необыкновенная стройность во всей тонкой фигуре в стальном летнем костюмчике. Вот и все, друзья мои, ничего больше не могу прибавить, кроме того, что эта фигурка на фоне отдыхающих на летном поле «ТУ» и «ИЛов», будто реклама на дурном аэрофлотском плакате, вошла в мою душу и осталась в ней навсегда, несмотря на все роковые события последующих дней.

Но, видимо, остатки мышления еще не покинули меня, и откуда-то со дна памяти вдруг толчком всплыло большеглазое худющее десятилетнее существо, которое прыгало через скакалку с остановившимися зрачками и считало немыслимое «пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три…»

И тогда я пошел прямо к ним, к этим губительным синим глазам. Я шагал напрямую через летное поле, вопреки явному нежеланию Олега Зиялова, который стоял подле нее и смотрел на меня почти враждебно. Плевал я на него! Я шагал прямо к ней, к ее глазам, и она уже не могла отвернуться от моего приближения. Я подошел к ним вплотную и сказал ей:

– Я вас знаю. Вы – сестра Олега. Здравствуйте. Меня зовут Андрей. – И протянул ей руку.

Она тревожно взглянула на брата, но он смолчал, и она подала мне руку: