- Для всех одинаковая, - ответил я Дружинину, внимательно просмотрев содержимое папки.

- Что?.. Кто одинаковая? С этим договором что-то не так?

- Все так. Объемная доля пластификатора одинаковая. Вы можете брать любой из того списка, что он вам составил. Количество при замене не меняется.

- А-а... Ну, главное, что с договором все нормально. Хорошо. Спасибо.

Дружинин меня ни о чем больше не спрашивал. Наши дела его не касались.

Возвращаясь в контору, я думал не о Митьке. Я радовался, что теперь все ясно, что больше нет той холодной тяжести, которая давила, не давала мне покоя всю последнюю неделю. Мне еще предстояло распутать узлы, которые на память о себе оставил Митька, но и об этом я не хотел думать, возвращаясь от Дружинина.

Я не думал о Митьке, но мне было жаль его. Я уже пережил эту историю, для меня она уходила в прошлое. А для него - нет. Он будет жить с ней. Я ведь неплохо его знаю. Для него она навсегда останется настоящим. Она будет с ним каждый день. Деньги не стоили этого. И мне его было жаль.

Но он мог сделать это не только ради денег...

Неожиданно мне вспомнился сон. Утром, когда я проснулся, в памяти не было даже слабого следа от него, а тут он вдруг всплыл весь, в деталях, в подробностях. Короткий и пронзительный.

На краю села, обнесенная невысоким забором, стояла бревенчатая изба. Сразу за ней начиналось поле, еще белое, закрытое тяжелым весенним снегом, но уже с редкими черными проталинами. Улица - черная грязь. Глубокая. Непроходимая. На лавке возле калитки сидела женщина.

Я хотел выйти к полю, но по улице пройти было невозможно. Я шел, прижимаясь к забору, и вскоре оказался рядом с женщиной. Она со мной поздоровалась, и я остановился в растерянности. Я не знал ее. Я вглядывался в ее лицо и не мог узнать. Грубый крестьянский загар, резкие ранние морщины. Яркий, фальшивый цвет помады на неаккуратно замазанных губах.

- Что, еще не узнал? - широко раскрыв рот, засмеялась она. Я увидел, что у нее не хватает нескольких зубов. - На. - Она достала что-то вроде пачки визиток и протянула мне одну. На мягком листке желтой бумаги были неряшливо перечислены какие-то мелкие медицинские должности. Их было несколько, но ни одна из них ничего мне не говорила об этой женщине. Ее имени я на листке не нашел.

"Это была Маша", - вспомнив сон, вдруг понял я.

И тут же я немедленно увидел, как весной другого, уже давно и надежно забытого мной года, ушедшего в тень, оттертого плечами и скрывшегося за спинами появившихся следом за ним, Маша уходила от меня с недавно назначенным мне в начальники невысоким розовощеким бодрячком. А я смотрел им вслед и не мог понять, что происходит...

* * *

Я сидел перед раскрытым окном, смотрел в небо и не видел ничего, кроме неба. Мне казалось, что облака в нем неподвижны, а я лечу им навстречу, быстро и бесшумно. Это плавное движение было почти неощутимо. Только облака, стремительно проносившиеся мимо, позволяли почувствовать, как быстро я лечу... А внизу, подо мной, галдел базар. Я его не видел и видеть не хотел. Базар мне давно и смертельно надоел...

Я больше не смотрел на телефон и не ждал звонка. Звонки не имеют значения. Вот разве что Лена позвонит. Утром я проверял почту. От нее ничего не было. Может, это и хорошо, что она молчит. Я не знаю, что сказать ей и как.

В моей записной книжке на странице с сегодняшней датой тупым карандашом написано: возвращается Потехин. Позвонить.

Не стану я ему звонить. Уже незачем. Я и прежде не слишком хотел его видеть. Хотя, если подумать, было бы из-за чего переживать. Как-то, лет семь назад, я попросил Потехина одолжить мне денег, а он не дал. Сказал, что нету. Ну и Бог с ним.

Нельзя такие вещи годами в голове держать. Да - мы еще в школе вместе учились, да - я не раз выручал его, да - я просил его в первый раз, и деньги были очень нужны. Все так. Ну и что? Не обязан он мне помогать. Ни тогда обязан не был, ни до того, ни после. С Потехиным в то время делил офис один наш общий знакомый. Когда, уходя, я закрывал за собой дверь, то услышал, как он спросил Потехина: "Почему ты не дал? У тебя же есть". На что Потехин ответил: "Так и у тебя есть. Но ты ж не дал".

Я у них после этого несколько лет не появлялся. Забыть им этого не мог. А потом...

Вообще Потехин - работяга. Из тех, кто основывает династии. Копейку складывает к копейке, торгуется по каждому пустяку до мокрого затылка, до синевы, до пены на губах. Наверное, так и должно быть. Такие и выживают. Естественный отбор.

Потехин книжки печатает. Журналы, календари, рекламные проспекты. Все, что бумага терпит. Его бизнес растет и развивается.

Как-то он рассказал мне, что уже несколько лет судится с заказчиком. Заказчик, доктор наук, обнаружил в жизни полупроводников новое явление. Он описал его в статье и в надежде на широкий международный резонанс решил перевести статью на английский и послать ее зарубежным коллегам. А чтоб коллеги видели, что имеют дело с человеком основательным, доктор наук попросил Потехина издать его статью отдельной брошюрой. Потехин брошюру издал, ученый разослал ее всем, кому хотел разослать, но резонанса не последовало. Зарубежные коллеги реагировали вяло и должного восторга не выражали.

Доктор наук много размышлял над причинами неуспеха предпринятой им акции, перечитывал статью, листал брошюру с начала в конец и из конца в начало и таки понял, в чем было дело. Брошюра оказалась некачественно склеенной и рассыпалась. Она рассыпалась буквально в руках, и это, несомненно, помешало зарубежным ученым коллегам оценить всю новизну его подхода и глубину мысли, выраженной в статье. Ученый немедленно высказал Потехину свое неудовольствие. Он потребовал перепечатать весь тираж и возместить ему моральный ущерб.

Видимо, брак был, потому что тираж Потехин перепечатал и даже сделал твердый переплет. Но моральный ущерб возмещать отказался категорически и принципиально. Доктор наук пообещал подать в суд. И подал.

В суде дела у Потехина сразу пошли плохо. От взятки судья отказался и назначил экспертизу, чтобы эксперт представил квалифицированное и обоснованное мнение, есть вина типографии в том, что листы от корешка отделяются при незначительном усилии со стороны читателя, или так и должно быть. Потехин предложил своего эксперта, но судья назначил какого-то постороннего, незнакомого. Незнакомый эксперт также от взятки отказался (Потехин считал, что тому уже было заплачено) и дал такое заключение, что моральный ущерб Потехин смог бы компенсировать только путем публичного самосожжения.

Пока все это длилось, пока назначались и переносились заседания, Потехину несколько раз предлагали решить дело миром: заплатить ученому сколько тот хочет и забыть. Потехин только на адвокатов потратил к тому времени больше. Но он уперся: ни копейки гаду не дам. Ни пяди родной земли... И продолжал платить адвокатам.

Вскоре выяснилась причина принципиальности судьи. Оказалось, что в недавнем прошлом он работал адвокатом, а с ученым доктором был знаком едва не с пеленок. Собираясь переквалифицироваться в судьи, но еще в качестве вольного юриста, он подготовил заявление своего приятеля, а потом, уже как судья, принял его к рассмотрению. Положение Потехина было незавидным. Он несколько раз заявлял отвод судье, но дело, побродив по суду, раз за разом возвращалось все к нему же.

Эту историю Потехин рассказывал мне примерно год назад. Потом он переехал, и, хоть мы изредка перезванивались, с тех пор я его не видел.

Мне вдруг стало интересно, чем закончилась книжная тяжба. И я ему позвонил.

Только за этим, ни за чем больше.

- Привет, Саня, - узнал меня Потехин, прежде чем я назвался. - Слушай, я замотался совсем, ты извини. Еще неделю назад хотел тебе его передать, но тут командировка подвалила. Пришлось ехать. Я его секретарше оставил, а она, кобыла, - забыла... Стихи, да? Кобыла - забыла.

- О чем речь? - не понял я.

- Ну как?! Митька Хвощинский перед отъездом заходил ко мне попрощаться. Письмо для тебя оставил. Просил передать. А я вот... Так что заедешь? Коньячку выпьем.