"Казалось бы, - пишет мне один офицер, - армия наша должна быть образцом для всех армий мира и по организации, и по снаряжению, и по вооружению, и личному составу превосходно обученных солдат, грамотных, развитых, понимающих, что от них требуют, с корпусом унтер-офицеров профессиональных солдат, прошедших специальные школы и могущих в случае нужды заменить офицеров - не в смысле только голосистого выкрикивания команды. Казалось бы, именно наша армия должна бы обладать корпусом офицеров, всецело преданных своей службе и идущих впереди военного искусства и военной науки. Казалось бы, именно у нас должны были бы процветать такие гражданские организации, каковы "военные общества" Германии, "кружки запасных", стрелковые и гимнастические союзы и т.п. организации, поддерживающие связь армии с народом и военные нравы. Казалось бы, именно у нас должны бы учиться соседние армии и от нас приглашать инструкторов такие страны, как Китай, Турция, Чили. То ли мы видим в действительности?"

Подобно Турции, военное могущество которой продолжалось 150 лет, в нашей истории имеется полтора столетия почти сплошных военных успехов, от Полтавы до Севастополя. За это время мы разгромили три великие державы: Швецию, Польшу, Турцию, отняв у них от половины до трех четвертей территории. Только случайность спасла от разгрома Пруссию (в Семилетней войне) и Англию - при Павле. Даже великие полководцы-Карл XII, Фридрих II и Наполеон I- сложили свое оружие пред Россией. Подобно Турции, с успехом боровшейся с одряхлевшими средневековыми государствами Европы, Россия умела побеждать в то столетие, когда порядки в Европе были немногим лучше наших. При старом режиме свежая, хоть и варварская сила России имела бесспорный перевес над выродившимся феодализмом Запада. Но в конце XVIII века произошло великое Возрождение западного христианства, внезапный подъем нравственных идей, философии, науки и искусств. Европа вся перегорела в благотворном внутреннем огне и вышла из него молодою, свежею, сильною, тогда как мы тяжелым насилием подавили в себе этот огонь. Ту крепостнически-полицейскую кожу, которую сбросила с себя Европа, мы напялили на себя, вообразив, что это-то и есть настоящий цивилизованный быт. От пожара Москвы до Севастополя мы тщательно усваивали те обычаи и начала, от которых Европа тщательно освобождалась. Приказный дух, сложившийся еще до Петра и ослабевший при нем и Екатерине II, снова укрепился в первую половину XIX века. Отмена крепостного права только усилила этот дух: все крепостные права помещиков перешли к бюрократии и поникло единственное сколько-нибудь независимое сословие - поместное дворянство. Поступив на службу, оно усилило этим чиновничество и ослабило то сопротивление, которое прежде жизнь оказывала канцелярии. Пышный расцвет бюрократизма обнаружился в эпоху Плевны, горький плод его - в эпоху Порт-Артура.

На Западе Россию привыкли издавна считать военной державой. Зная, что земледелие наше первобытно, что промышленность зачаточна, что наука заимствована, и не забывая, чем мы выдвинулись, при Петре и Екатерине, там склонны думать, что единственный наш национальный промысел - война, единственная культура - военная. Может быть так и было бы, если бы в тишине русской жизни не расцвел другой промысел и другая культура - чиновничество. Как крапива и бурьян разрастаются там, где их не сеяли, и глушат благородные овощи, канцелярщина пышно поднялась сплошь во всех складках русского быта и задавила все, решительно все культуры. И овощи, и цветы, и злаки, - и самоуправление, и законодательство, и администрацию. и суд, и наконец военное дело. При самых изнурительных жертвах нации, при драконовских законах, при заколачивании насмерть солдат, - все-таки в Крымскую войну мы оказались с кремневыми ружьями: против штуцеров, в 1877 году - с берданками против магазинок, и в обе войны без определенного плана, без талантливых военачальников, без решимости довести дело до конца. Но никогда еще упадок армии и флота не приводил нас к такому безвыходному позору, как теперь..

Жировое перерождение

Есть ужасная болезнь - жировое перерождение сердца Волокна сердечной мышцы прослаиваются жиром, становятся дряблыми, теряют способность сокращаться. Нечто подобное произошло с мужественною школою Миниха, Суворова, Румянцева, Паскевича, с военною культурою, зачахнувшей в эпоху Аракчеева Незаметно произошло бюрократическое перерождение военного ведомства, очиновниченье, канцеляризация нашей обороны Незаметно боевые генералы начали делаться тайными советниками в душе. Древний критерий талант и мужество - уступили диплому и осторожности. В иерархии военной начался подбор людей усидчивых, многопишущих, всезнающих, кроме момента, когда нужно действовать Военный штаб незаметно переродился в канцелярию и, как ослабленное сердце, парализовал армию отсутствием непрерывной энергии, непрерывных толчков. Без центральных возбуждений богатырское тело армии завяло, зажирело и свои физические доблести и моральные сохранило только на бумаге. О, этот мертвый бумажный дух!

Об этом нужно писать целые тома, но достаточно вспомнить последний год. Грянула война - мы удивились, почему не было бумаги о ней из Японии за .№ таким-то? Нас всего более поразило то, что целые годы тянувшееся "дело" о Маньчжурии и Корее оборвалось без заключительного отношения. "По примеру прежних лет" думали отвертеться отписками и канцелярским измором. Кто служил в канцелярии, знает, какой переполох получается, когда "дело" не закончено, а жизнь уже решила его. В канцелярии всегда оказывается, что еще ничто не готово, весь вопрос еще пребывает в комиссиях, в период справок, собирания материалов, отобрания отзывов и т.п. Так и здесь. Загорелась волна - тотчас же увидели, что необходимы пушки. Корея и Маньчжурия горные страны, для них нужна особая - горная артиллерия. Где она? Нет ее. Не то забыли заказать, не то отложили кредит, и вот обстоятельство, решившее, может быть, всю войну. Другой канцелярский кунстштюк - Сибирская дорога. Ее строили именно на случай войны, но оказалось, она возит только четыре пары поездов, и собрать достаточную армию пришлось немногим скорее, чем если бы она шла пешком. А между тем к войне этой готовились; основной принцип нынешней обороны - быть готовым всегда и на всех фронтах. Вы спросите, был ли составлен план войны. Невероятно, чтобы не было плана; любой капитан генерального штаба в один месяц может вычислить точно все возможные дебюты войны, раз известно задание: мобилизуемые части, передвиженце, базы, операционные линии, кредиты и т.п. Говорят, подробнейший план воины был разработан за год до нее, но он попал под сукно и о нем забыли. Когда вспомнили, оказалось, что в нем предсказывалось с точностью все, что произошло. Стали изумляться, до какой степени у японцев все готово. У них есть прекрасные карты театра войны. У них унтер-офицеры снабжены биноклями и компасами. У них беспроволочный телеграф, у них воздушные шары, у них бризантные бомбы, у них совсем неожиданная артиллерийская тактика, основанная на новейших изобретениях

Кстати, о воздушных шарах: они побили рекорд военно-канцелярской волокиты. На днях в "Новом Времени" пишут из Мукдена: "3 декабря наши военные воздухоплаватели впервые приступили к работам, и 18 декабря военный шар "С.-Петербург №4" впервые поднялся на воздух". Через одиннадцать месяцев войны! Ведь если бы эти шары были не нужны, их бы нечего было и везти туда, но задолго до войны во всех больших армиях воздушные шары введены как крайне важное разведочное средство Благодаря ему в недавних войнах уже выигрывались победы и целые кампании. Наше военное ведомство уже затратило на военное воздухоплавание бездну денег. И тем не менее война вспыхнула - и мы не имели в Маньчжурии ни одной воздухоплавательной части. В Порт-Артуре лейтенанту Бахметеву (потом убитому) пришлось выкраивать шар из шелковых юбок знакомых дам, в то время как в наших крепостях в Польше шары бездействовали. В Петербурге совершенно частное лицо Е. И. Тарасов поднял шум об этом, надоедал высокопоставленным генералам, редакторам газет, ученым воздухоплавателям, жертвовал деньги и призывал к пожертвованиям и, между прочим, настоял на том, чтобы я написал "кричащую статью" о шарах. Крик этот был не праздный. Я сам видел телеграммы из Ляояна от стоящих в центре генералов, просивших о присылке шаров, о сборе пожертвований на их заведение и проч. Мысль о пожертвованиях мне казалось странной: ведь это то же, что протягивать ручку на отливку пушек. Каждый шар-змеевик с его скарбом стоит что-то около 30 тысяч, а нам каждый час войны стоит 100 тысяч рублей. Ясно, что не в деньгах дело. В конце концов шары были посланы, но какова скорость! С богоспасаемого Волкова поля до поля битвы шары добрались через 11 месяцев войны! Корреспондент прибавляет: все убеждены в том, что "несомненная польза" шаров скажется в ближайшей же битве. Очень приятно. Но, значит, несомненная польза этого аппарата все время была на стороне японцев, как и чрезвычайная польза беспроволочных телеграфов. Владея этими могучими средствами рекогносцировки, японцы превосходно знали наше положение и под Тюренчепом, и под Кипьчжоу, Вафангоу, Дашичао, Ляояном, Шахэ - вплоть до последней битвы под Сандепу. У пленных японских солдат на днях нашли карты, где движение нашей 2-й армии было прочерчено синим карандашом совершенно точно. А мы ценою тяжких жертв собираем сведения через охотников, по захваченным шапкам, погонам и т.п. Кто знает, как повернулась бы воина, если бы занумерованные, как отношения, шары появились в Маньчжурии не в конце кампании, а в начале? Если бы в петербургских канцеляриях по семи-восьми месяцев не решали вопроса, о чем приятнее торговаться - о станции Сименса или Маркони?