Езда стала привычной, убаюкивающей. Раза два общее оживление вызвали зайцы, ускакавшие с дороги при появлении экипажа.

- Ату-ату, косой! - оживились Паша и Митя.

Затем мальчики успокоились и начали дремать. И каково было их изумление, когда впереди неожиданно, словно сказочное видение, возник воинский разъезд. Картинно рысили кони, как влитые плыли в седлах пять жандармов.

- Стой! - пропел вахмистр, воздев руку в белой, испачканной грязью перчатке. Он натянул повод, и конь под ним присел на задние ноги. "Как красив!" - восхитился Митя. А вахмистр с казенной любезностью обратился к Марье Дмитриевне:

- Прошу прощения, сударыня. Не встретили ли в пути подозрительных лиц?

Мальчики смотрели на жандарма с любопытством. Он был рослый, с бакенбардами и усами. На боку у него колыхалась сабля в поблескивающих ножнах.

- Ничего странного мы не видели, - спокойно ответила Марья Дмитриевна. - Разрешите ехать?

- Следуйте, - разрешил вахмистр и козырнул. - Извините. Служба-с...

- Трогай, Ларион, - распорядилась госпожа Менделеева, и бричка покатила.

Мальчики привстали, глядя вслед удаляющемуся разъезду. Затем в один голос спросили:

- Кого они ищут?

- Успокойтесь. Я знаю столько же, сколько и вы.

Мать откинулась на спинку сиденья. Миновали Ровдушку. Ветер доносил от крестьянских дворов запах навоза, дегтя и дыма. На поле бабы жали серпами рожь, вязали снопы. Позади жниц высились золотистые копны. Поодаль виднелось гумно. Из его распахнутых дверей долетали звуки молотьбы.

За Ровдушкой тянулось редколесье, сменившееся чащей. Менделеевская бричка догнала громоздкий рыдван, влекомый четверкой битюгов, запряженных попарно цугом. На правой передней лошади ехал верхом мальчонка-форейтор, облаченный в красный суконный мундирчик с блестящими пуговицами и синие канифасовые панталоны. Рядом с возницей на козлах сидел мрачный слуга в черкеске и ружьем за плечами. К поясу охранника был прикреплен кинжал.

Занавеска в окне кареты отодвинулась, и выглянуло лунообразное мужское лицо, снисходительно поздоровавшееся с Марьей Дмитриевной.

Когда рыдван остался позади, Митя полюбопытствовал:

- Маменька, кому принадлежит сия колымага и кто этот толстяк?

- Сосед наш дальний, заводчик Нефедьев Аристарх Григорьевич. Кажется, в Тобольск выбрался, - ответила Менделеева, и по ее тону нетрудно было догадаться, что владелец рыдвана ей малосимпатичен.

- Судя по экипажу и прислуге, он - важный барин? - спросил Паша.

- Да, богат, а спесив еще больше! - усмехнулась мать. - Его считают человеком ограниченным. Впрочем, обдирать своих крестьян у Нефедьева ума хватает...

Марья Дмитриевна смолкла: позади, за поворотом дороги, раздались шум, треск упавшего дерева, крики. Грохнуло несколько выстрелов. Залилась лаем собака. Мальчики встревожились. Марья Дмитриевна перекрестилась и толкнула кучера:

- Вперед!

Ларион взмахнул кнутом. Он и сам сообразил: что-то случилось. С четверть часа раздавался мерный стук копыт. Кони шли рысью, пока не притомились. Кучер их больше не понукал. Снова стал слышен стрекот кузнечиков.

Братья рассмеялись. Улыбалась и мать. Однако она владела собой и посоветовала сыновьям прекратить смех.

- Вроде, выстрелы послышались? - спросил Митя.

- Да, в лесу стреляли! - согласился Паша. - Это охотники. Я слышал лай собак: наверное, гончие напали на волка. Как бы я хотел участвовать в подобной облаве!

Марья Дмитриевна велела Лариону:

- Погоняй лошадей. Они уже отдохнули.

Бричка поехала быстрее.

...А в придорожном лесу пели птицы. Временами глухо постукивал дятел. Юркая белка сноровисто цепляясь лапками за ствол кедра, соскользнула на тропу, обняла шишку и стала ее лущить. Внезапно зверек навострил уши и взметнулся на нижнюю ветку дерева. Там белка застыла в сторожкой позе. Затем вскарабкалась выше и исчезла в густой хвое.

Тревога зверька не была беспричинной. По лесной тропе, в сторону от большака, ехали верхами на конях-тяжеловозах четверо мужиков. На голове переднего белела свежая повязка. Всадник временами хлестал упрямившегося коня хворостиной. Все двигались молча и спешно. Наконец, один из наездников окликнул передового:

- Передохнем, Анисим. От большака ушли...

Вожак спешился, привязал лошадь к дереву. Так же поступили его спутники. Возле тропы, на сухой прогалине, они расположились поесть, достали из торб ржаной хлеб, луковицы, вяленую рыбу. Поснедали, запивая водой из родничка.

- Что же, браты? Мы наказ атамана выполнили, - довольно изрек Анисим. Шум на большаке устроили. Деньгой и лошадьми разжились. Во, какой кошель у барина отобрал...

Вожак показал кожаный мешочек. Потом вздохнул:

- Зря ты, Спиря, его пришил. Можно было бы выкуп взять. Да и душу, хотя и поганую, загубил...

- Он на меня пистолет нацелил, - оправдывался Спиридон.

- Не попал бы барин в тебя, - заметил один из мужиков. - Я - иное дело: не ударь охранника топором, он бы меня кинжалом пропорол...

- Полно препираться: умная мысля приходит опосля - сказал Анисим, отдохнем чуток и поедем.

Мужики легли в копну сена, сметанную возле тропы и уснули все, кроме вожака. А он перебирал в памяти происшедшее на дороге... Лесовики сидели в засаде, укрывшись в придорожных кустах. Пропустили две крестьянские повозки. Потом показалась бричка, судя по виду, барская. В ней кроме кучера сидели еще три человека.

- Пальнем артельно, иль как придется? - спросил Спиридон.

Анисим всмотрелся и прижал к земле ствол Спириного ружья:

- Погодь! Не та птица летит: это управляющая из Аремзян, с сыновьями. Али я свою благодетельницу решу? У них и денег не густо...

- Мы - не душегубы, - согласился один из лесовиков. - Подождем тех, у кого мошна туга. Да и с умом толстосумов встречать надо. Подрубим вон ту сосну и повалим на дорогу, когда надо будет...

Бричка Менделеевых миновала засаду, когда она скрылась из виду, у дороги затюкали топоры... А потом подъехал помещичий рыдван, и мужики завалили перед ним сосну, перегородив путь. и с криком выскочили на большак. Нападавшие несколько раз выстрелили и ранили телохранителя, однако и тот успел разрядить свой пистолет. Пуля задела Анисиму темя. Обозленные лесовики убили охранника и барина, а мальчишка-слуга удрал. За ним не гнались. Кучера стукнули разок по голове, и он свалился в канаву. Затем разбойники выпрягли лошадей и уехали на них в лес.

...К вечеру того же дня к околице Чукманки прибрел нефедьевский форейтор и, хныча, рассказал старосте о случившимся. Послали за исправником, и на следующее утро тот прискакал в деревню в сопровождении шестерых стражников. Прихватив десятских, вооруженных двумя ружьями и дубинами, и взяв с собой форейтора, исправник двинул свою рать к месту происшествия.

Мальчонка привел их к поваленной сосне. Тут же лежал опрокинутый рыдван.

- Лошадей-то злодеи увели, - со вздохом сказал один из десятских.

- Лихой народ!

- Кто же оставит добрых коняг? - откликнулся другой. - С понятием работали...

- Полно пустое молоть, - прикрикнул на них исправник и велел осмотреть кусты.

Стражники, для храбрости пальнув в чащу из двух ружей, полезли в придорожный кустарник и вытащили из него тела барина и слуги. Нашли и кучера, оказавшегося живым, хотя не способным идти. Его повезли в Тобольск.

- Осторожнее, - сказал исправник мужику, на телеге которого отправляли раненого. - Это свидетель. Не доставишь до госпиталя... берегись!

6. Здравствуй, город!

Менделеевский экипаж спускается в глубокий овраг, на дне которого змеится мелкая речка. Потом медленно преодолевает подъем. На Ровнее становится дорога. Бричка катит теперь мимо вырубок, редких домов и обширных огородов.

Каждый раз, приближаясь к родному городу, Митя ощущал волнение. Отчего? Все знакомо до мелочей. С горы отчетливо видны исхоженные им вдоль и поперек улицы нижнего посада. Вон белое двухэтажное здание гимназии. За ней церковь Михаила Архангела. Поблизости от нее родной дом... Вокруг него море обывательских строений. Среди них островками выделяются купеческие особняки с усадьбами.