Он помолчал, потом сказал жене:
- Надо добро обратно от Фонвизиных везти. Завтра отправь к ним с подводой Лариона и Якова. И пусть узнают, не собирают ли у них на погорельцев?
- Ларю и Яшу я пошлю, - отозвалась та. - А потом сама съезжу на бричке. На погорельцев, разумеется, пожертвуем. Но многоне сможем, ирбитские купцы долг не вернули.
- Тянут время, толстосумы, - вздохнул муж. - Соберем что-нибудь из одежды и харчей...
- Хорошо, что помогаем несчастным, - сказала Поля. - Ужасный пожар! Вспомню: от страха волосы шевелятся...
- Пожары - давний бич русских городов, - продолжил Иван Павлович. Тобольск горел несколько раз. В 1787 году он пострадал больше, чем нынче. И тоже началось с малости: на Туляцкой тогда варили медовуху в одном дворе и не заметили, как занялась сухая трава. И пошло-поехало. Сгорели Троицкий собор, другие церкви, консистория, гостиный двор... Жара была жуткая. На Михайло-архангельском храме один колокол оплавился, у других канаты перегорели и они попадали.
В Митином воображении рисовалось нечто, похожее на брюлловскую гибель Помпеи: картину знаменитого художника он знал по литографиям.
- Как же уберечься от пожаров? - спросил, вздохнув.
- Уберечь от них может только каменная застройка города, - ответил отец. - И надо отучать людей от пьянства. Вино - причина многих несчастий. Будь Гасилов трезв, не лишился бы избы, и город бы не загорелся. Лучшее средство от алкоголя - просвещение, облегчение жизни народа. Ну, и технику тушения следует совершенствовать. У тобольских пожарных снаряжение дедовское. Местная управа никак не наскребет денег на новые помпы. Вот и дождались. Поистине, гром не грянет - мужик не перекрестится.
Иван Павлович витийствовал бы и дале, но закашлялся, и Марья Дмитриевна налила чая:
- Выпей с медом, да завтра к доктору сходи.
- Сразу и к доктору? - запротестовал муж. - Простудился малость, только и всего. Пора, однако, почивать...
Он поднялся из-за стола, остальные тоже начали готовиться ко сну. Полный тревог и волнений день завершился. На Тобольск опускалась ночь...
11. Ох, эта борьба!
На следующий день, вернувшись из гимназии и пообедав, Паша и Митя отправились на прогулку. Они бродили от пепелища к пепелищу, поражаясь злой силе огня, видели несколько подвод с погорельцами, покидавшими Тобольск. В некоторых местах разбирали черные остова домов.
Походив по улицам, братья направились на Большую Болотную, вернее на пустырь, лежавший между ней и Кузнечной улицей. Раньше вместо него были дом и усадьба, но года три назад они сгорели, а земля задичала. Здесь, среди вымахавших в человеческий рост лопухов и крапивы, окрестные пацаны играли в прятки, в войну. Иногда дрались с мальчишками Кузнечной улицы. А на утоптанной площадке развлекались, играя в лапту, чижика или бабки.
Когда Паша и Митя пришли сюда, на пустыре было безлюдно. Братья сели на бревно, потолковали о том - о сем, поскучали. Настроение поднял появившийся Деденко. Он прочел сочиненный им стишок, высмеивающий директора гимназии, а потом предложил бороться. Сначала пусть сойдутся братья, а он, Максим, будет судьей, а затем померится силой с победителем.
Очертили палкой круг. Паша и Митя, сняв куртки, остались в рубашках и заходили один вокруг другого, как заправские борцы. Где только усвоили такие повадки? Впрочем, возможность поучиться была... Года два назад в Тобольск приезжал кочевой цирк. Тогда на Казачьей площади поставили просторный балаган. Возле его входа зазывала скликал публику на представление. Горожане, неизбалованные зрелищами, стекались в шатер.
Купили билеты и Митя с друзьями. И вот они на представлении. На посыпанную свежими опилками и застланную потертым ковром арену вышли борцы. Публика шумно хлопала. Особенно обладателю прекрасной мускулатуры, "чемпиону Урала и иных краев" Ивану Дубинину. Жребий свел его бороться с Черной Маской, огромным человеком, у которого нижняя часть лица была прикрыта темным платком. Толстяк имел столь внушительный вид, что зрители усомнились в победе Дубинина.
Силачи, не спеша, присматривались, привыкали друг к другу. Зрители между тем недовольно гудели: они жаждали острого поединка: борцы задвигались быстрее. Начались захваты, броски... Один из приемов "чемпиона Урала" оказался удачным, Черная Маска был прижат лопатками к ковру. Дубинин встал и раскланялся.
- Не желает ли кто-нибудь из публики побороться с победителем? - громко спросил господин в цилиндре, который вел представление.
На галерке съязвили:
- Борись сам. Иван любому бока намнет...
Желающих выйти на арену не находилось, балаган скромно безмолвствовал.
- Есть желающий! - вдруг выкрикнули из рядов и выпихнули смущенного человека. Многие узнали в нем крючника Кузьму Сухачева, отличавшегося в кулачных боях на реке Курдюмке.
- Не робей, Кузя, - подбадривали его приятели. - Ты - орешек крепкий. Пущай чемпион раскусит...
Распорядитель церемонно взял грузчика под локоть и увлек за кулису. Вернулся крючник, облаченный в полосатое борцовское трико.
- В таких портах Кузя любого одолеет. Ему теперь и Бонапарт нипочем: штанами спугнет, - веселились в публике.
Дубинин похлопал крючника по плечу: не робей, мол. Однако он явно недооценил противника. Сухачев без промедления подступил к борцу, схватил его поперек, точно куль на пристани, поднял и бросил! Зрители ахнули, решив, что Дубинину - конец. Однако опытный атлет извернулся в падении, упал на руки. И хотя крючник на него наседал, о уполз за ковер... В шатре бурно рукоплескали Сухачеву, кричали и свистели...
Судья велел противникам выйти на середину и начать поединок снова. Теперь Дубинин был внимателен. У него в запасе имелось множество приемов. Одним из них он и одолел Сухачева. Судья поднял вверх руку Дубинина...
Митя был в цирке и на следующий день, и еще раз. Борьба произвела глубокое впечатление и на других тобольских мальчишек. Подражая циркачам, они устраивали ристалища на пустырях, лужайках, во дворах. Состязались - от Большой Никольской до Отрясихи. Увлечение проникло даже в семинарию. Про гимназию и говорить нечего. В ней мальчишки мяли друг друга до и после занятий, на переменах и на уроках, под партами, если учитель не был достаточно бдителен и строг.
Но все не вечно. Иссяк и интерес к борьбе, уступив место коллекционированию монет. К тому же в одной из схваток старшеклассников в гимназическом саду Северьян Бутаков сломал руку Федору Тверитинову. Тот три недели носил руку на перевязи. Кость благополучно срослась. Однако директору сразу стало известно о происшествии. Качурин настрого приказал прекратить подобные игры.
- Эти борцы у меня пулей вылетят из гимназии! - пригрозил Евгений Михайлович и распорядился сажать провинившихся в карцер.
А тут еще в гимназии увлеклись голубями. Именно в это время отец Максима Деденко привез сыну породистых птиц из Ялуторовска. Авторитет Деда в глазах одноклассников сразу неизмеримо вырос. Вслед за Максимом и другие ребята все свободное время проводить на голубятнях.
Однако страсть бороться полностью не угасла. При случае пацаны с азартом возились на траве, пытаясь оседлать друг друга. Паша Менделеев был на год старше брата и потому в течение ряда лет имел явное физическое преимущество. Но постепенно они почти сравнялись в росте и силе. И теперь Паша не всегда одолевал младшего.
- Гоп! - Митя ухватил соперника за брючный ремень и, потянув на себя, с разворота опрокинул на землю.
- Нечестно! - запротестовал Паша.
- Бросок правильный, - рассудил Деденко.
Старший брат рвался повторить схватку, но появилась запыхавшаяся Лиза и велела возвращаться домой.
Перед сном мальчики вспоминали о пожаре и его ужасных подробностях. Потом Паша ушел к себе, а младший брат лег в постель и читал Вальтера Скотта до тех пор, пока не уснул. Ему снилось, что матушка кормит его княжевичным вареньем и говорит что-то ласковое. Потом послышались крики: "Пожар!" Митя выбежал на улицу. Все во сне было, как наяву: горел дом, и в него с плачем рвалась женщина, которую удерживали. Митя, страдая от жара, отыскал в доме плачущую девочку, вынес и отдал матери. Та осыпала спасителя поцелуями, а тот смущенно говорил: "Зачем же? Право, неловко..." Он сам хотел сказать женщине что-то приятное, успокаивающее, но подходящие слова ускользали. Митя спал.