Грелль отошел в сторону, под укрытие деревьев с густыми кронами. Все вокруг казалось мирным, безмятежным. Но в сообщении, отправленном из Цюриха в Варшаву, говорится: операция у Финстерзее может идти уже полным ходом. Если так, подумал Грелль, работать должны двое. Группа из трех мужчин - это привлекает внимание, что повышает риск разоблачения. Хотя для того, чтобы опустить контейнер в озеро, потребовались именно трое - он и два лейтенанта, да ещё взвод в пять человек охранял площадку для пикника. Оказавшись здесь снова, он всякий раз не мог удержаться от воспоминаний о той ночи. И почти неминуемом провале.

Они собирались опустить контейнер на глубину в пятьдесят метров в этой части побережья (заранее было установлено, что Финстерзее, как и Топлитц, в середине глубиной около ста двадцати метров). Но почти сразу же, метрах в четырех глубины, спуск контейнера прекратился - он наткнулся на какую-то преграду. И освободить его не удавалось: он зацепился за подводный выступ. И как раз в ту минуту, когда они приготовились выудить контейнер и попробовать спуск в другом месте, на площадке для пикников вспыхнул свет: сигнал тревоги, предупреждающий, что им нужно немедленно сматываться. Ему пришлось отдать приказ одному из лейтенантов перерезать веревку чуть пониже уровня воды, чтобы обрывки не плавали на поверхности, и они удрали - с двумя мотками неиспользованной веревки и одной пневмонией со смертельным исходом. Второй лейтенант тоже умер, но позже; возникло подозрение, что он пытается оплатить свой билет из Вены посредством истории той ночи над озером. В течение двадцати одного года казалось, что предателя успели ликвидировать до того, как ему предоставилась возможность болтать и быть выслушанным. Но теперь? Теперь можно предположить, что ликвидация запоздала. Кто-то мог выслушать, кто-то мог поверить. И выжидать...

Антон вернулся. Грелль вышел из укрытия навстречу ему, споткнувшись обо что-то, лежавшее под деревом. Он отогнул низко свисавшую ветвь и вытащил зеленую охотничью куртку с этикеткой зальцбургского магазина; монограммы владельца на ней не было.

- Ничего нет, - доложил Антон, понизив голос. - Я порыскал вокруг скал и деревьев. Никаких признаков, что там кто-то побывал.

- И все же там кто-то побывал, - Грелль подержал куртку в руках, сложил её и сунул на прежнее место. - Он ещё где-то здесь, в горах.

- Один человек?

Грелль вполне разделял недоумение Антона, хотя ничего более разумного в голову не приходило. Любой тип, слоняющийся в такую погоду по склонам гор в непроглядном тумане, может оказаться наемником Варшавы (и кстати, почему Варшавы? Почему не Москвы? Все выглядело очень странно). Он с досадой оглядел тянувшуюся вдоль склона на восток тропу, туман над которой постепенно рассеивался.

- Он должен быть где-то здесь, - настойчиво повторил Грелль тихо, но сердито.

- Конечно, - спокойно согласился Антон, зорко всматривавшийся в группу деревьев на западе, выше тропинки, - только идет он не в том направлении. Кажется, я этого типа знаю. Точно. Это тот англичанин, что женат на сестре Иоганна Кронштайнера, фотограф из Зальцбурга.

- Кронштайнер - лыжный инструктор, который держит лавочку пониже Бад-Аузее?

- Он работает ещё и проводником в летний сезон. С ним все в порядке. Мы проверили его, когда он привел шайку студентов на ночь в гостиницу в июле. Помнишь?

Грелль помнил Иоганна Кронштайнера, типичного оболтуса, из породы никчемных прожигателей жизни, смазливых и привлекательных, готовых всю свою жизнь кататься на лыжах да карабкаться в горы.

- У него девушка в Унтервальде, верно?

- У него по девушке в каждой деревушке отсюда и до самого Зальцбурга.

- Его зять нас заметил?

- Да. Он спускается сюда, к нам.

- Это он, верно? - Грелль медленно повернулся к приближающемуся мужчине.

Ричард Брайант заметил двоих путников в тот же момент, когда младший увидел его. У него не было времени шагнуть назад, спрятаться за деревьями. А может, оно и к лучшему, что он не пытался этого сделать. У этих людей врожденный охотничий инстинкт. Теперь оба стояли лицом к нему, и он узнал обоих: Август Грелль и его сын Антон из Унтервальда, у них там маленькая гостиница, стоящая на лугу выше деревни. На обоих были тяжелые накидки, спускавшиеся до колен, где серые бриджи встречались с толстыми шерстяными носками, грубые ботинки были туго зашнурованы на лодыжках; оба смотрели на него не без любопытства.

Брайант подошел к ним и беспечно поздоровался, а потом рассеянно огляделся.

- Где-то тут я оставил мою куртку, - сказал он и заметил, как двое обменялись быстрыми взглядами. Такого признания они не ожидали. Неужели они думали, что он сделает вид, будто только что подъехал к озеру и не прятал никакой куртки? Так легко меня на крючок не подденешь, подумал он, нагибаясь и подбирая свою куртку. С виду казалось, что лежит она так, как он её оставил.

- Мне захотелось сделать пару снимков солнца - как оно поднимается над озером, - но небо заволокло тучами, как только я подъехал. Тогда мне пришла в голову мысль получше: на севере тумана ещё не было, и я решил забраться на гору и сфотографировать, как солнечные лучи пробиваются сквозь туман. Очень впечатляюще, если у вас длиннная выдержка, знаете ли.

- С выдержкой у вас наверняка все в порядке, - заметил Антон, не сводивший глаз с мокрого свитера Брайанта, с которого сбегали дорожки воды. Грелль спокойно улыбался, но его взгляд остановился на перевязанных руках Брайанта.

- Дождь застал меня в предгорье, даже леса не видно было. Я упал, чуть не потерял свою камеру. Тогда я решил не блуждать в тумане, а посидеть немного и переждать ненастье. Так положено поступать опытным путешественникам, верно?

Антон кивнул.

- Вы сильно поранились?

- Пустяки, царапины, - Брайант взглянул на лохмотья носового платка, которым перевязал ладони, и усмехнулся:

- Зато с толком провел время. Правда, повязки вышли не очень-то изящные.

Он опустил на землю камеру и штатив, стянул мокрый свитер, с наслаждением сунул руки в рукава теплой куртки и застегнул её до подбородка. Свитер ему бы не помешал, но только сухой. Он подавил дрожь, мысленно ругая себя за повязки на руках (он сделал их, чтобы легче было управляться с рулем на обратном пути), и произнес:

- Меня зовут Брайант. Я был в вашей гостинице в прошлом июле, я тогда снимал окрестности Унтервальда.

Антон припомнил - да, герр Брайант сидел как-то перед гостиницей с большой кружкой пива. Старший Грелль помалкивал с прежней благодушной ухмылкой.

- Что ж, пойду-ка я к своей машине. Мне пора ехать домой, в Зальцбург. Успею к завтраку.

Он снова заметил, как Грелли обменялись быстрыми взглядами, когда он упомянул о машине. Наверное, его откровенность озадачила их. И они тоже его озадачили. Все выглядело совершенно естественно, будто эти двое - обычные охотники, выбравшиеся в лес пострелять сурков и так же, как и он, застигнутые непогодой. Он видел очертания ружей под накидками. Что ещё они прятали там? Ножи? Удар ножом производит меньше шума, чем ружейный выстрел, впрочем, так же тихо может сработать и приклад... И так же действенно.

Он небрежной походкой направился к площадке для пикников. Грелли двинулись следом. Антон заметил, что день выдался никуда не годный, и он бы не отказался подъехать к гостинице в машине Брайанта. И Август Грелль открыл рот впервые с момента встречи:

- Мы могли бы позавтракать вместе. Вам это пойдет на пользу. Заодно подсушите свой свитер на печке, он вам пригодится на обратном пути.

- Спасибо, - сказал Брайант. - Звучит соблазнительно, только вот...

Как он мог не принять навязанную ими игру? Они были сильнее. Август коренастый, краснорожий, пышущий здоровьем; Антон, лет на тридцать моложе шестифутовая гора мышц... Безопасней всего было прикинуться безобидным чудаком-фотографом, который, конечно же, не откажется от горячего завтрака в "Гастоф Вальдесрух".