– Нам нужен мангал, юнга, – произнес Семеныч с необычайным пафосом, кисть правой руки сунув под левый борт дождевика. Не дожидаясь ответа, он спросил с интересом: – Русский? Ты здесь живешь?

– Вот, пожалуйста, прекрасный автономный мангал и биополено фирмы «Шворц» к нему. Работает прокат. Один час стоит червонец. Какой дурак будет жить на территории базы, вместе с туристами? Я живу там. – Он показал пальцем на дальний берег озера. – Мои родители родом из Одессы.

Семеныч поморщился, услышав цену, но торговаться не стал, немедленно вручил мальчугану кредитную карточку.

– На три часа. Одесса – кр-расивый город. Лестница у вас замечательная.

– На три, так на три. Когда-то был красивый. Пока рядом химический завод не взорвался.

– Да, именно на три. Последствия быстро ликвидировали.

– У нас все по закону, сказано на три – значит, на три. Вы новости больше слушайте и не такому тогда поверите.

Мальчишка сунул карточку в считывающее устройство, вернул, завозился под стойкой.

– Три часа будем торчать под дождем? – с тоской протянул Проненко. – Или как бы домой пойдем?

– «Быть или не быть, вот в чем вопрос!» – как сказал Ромео своей возлюбленной Джульетте, – с пафосом произнес опьяневший Шилов.

– Фигня вопрос.

– Ты матом не ругайся, малец! – одернул его Шилов.

– Я разве ругаюсь? Ну фигня и фигня…

– Да ты хоть знаешь, что это слово означает «фигня»?

– А че ваще?

– Рыбалка продолжается там, где началась, там же и закончится, – перебил их Семеныч. – Есть еще много законов и таинств, связанных с рыбалкой на местное чудовище, и я вам мало-помалу буду откр-рывать глаза на них, законы эти. Конечно же, мы никуда не пойдем. Мы возвратимся на берег и разведем в мангале огонь, приготовим шашлык, а потом Шилов, который как всегда напутал с цитатами, сбегает к палатке за лавашами и кетчупом.

– Почему сразу нельзя лаваши и кетчуп купить? – спросил Шилов. – А у меня в голове не только цитаты, вообще всё перепуталось… – Он хохотнул. – Слишком много нечеловеческих языков пришлось выучить и мудрых книг прочитать, вот ум за разум и зашел.

– Закон! – вытянув указательный палец вверх, сказал Семеныч. – Еще один закон рыбалки, вот почему.

– Надеюсь, больше никаких законов не будет.

– Будет. Ты купишь лаваши и кетчуп, принесешь их нам, а я хлопну себя по лбу, и отпр-равлю Проненко за вином, которое ты, Шилов, позабудешь купить, потому что я забуду тебе, салабону, напомнить.

– Чего это я вдруг забуду?

– Потому что так принято, нос-понос. Ты ведь новичок в рыбалке, совершеннейший салажонок!

– Суеверия, прости Господи… – пробормотал Проненко.

– Вовсе не суеверия, – сказал мальчуган, доставая из-под стойки небольшой черный ящик с надписью Ту-134. – Если не исполнять все эти законы, слуги мега-осьминога придут ночью и утащат вас в озеро. Я сам видел, такое случалось. Они похитили моего друга, а еще друга моего друга и его девушку, и сестру этой девушки, и бабушку, которая не молилась перед сном и не восхваляла морского бога, а дедушку ее, который не славил светофоры, раздавила выпавшая из грузового космолета машина. Машина уцелела, и ее купил один полоумный парень, недавно вышедший из тюрьмы. Этот парень считал чудище плодом коллективного воображения зеленокожих, и однажды, в стельку пьяный, разогнался на этой самой машине, в надежде развеять созданный чужаками морок, но ничего не развеял, а утонул вместе с машиной в озере. Прежде чем утонуть, он переехал песочный замок, который строил мой друг Лешик, и на следующее утро у Лешика случился удар, и все потому, что он не мыл руки перед едой.

Шилов посмотрел на бесстрастного рыжего мальчишку с опаской.

Черный ящик оказался раскладным. Они установили его у берега, вытянув телескопические ноги, которые на удивление прочно встали на песке. Дождь почти прекратился, но этому, особенному, мангалу даже шторм не стал бы помехой. Полено вспыхнуло мгновенно, раскидав вокруг алые искры, и распалось на несколько горячих углей. Семеныч вытащил из жаропрочной ниши в боку мангала большой мясницкий нож и разделал куски прямо на берегу, на шершавых камнях. Достал из-за пазухи маленькую бутылочку яблочного уксуса, плеснул на кровоточащие ломти (буркнул: «Для запаху, хотя необязательно…»), аккуратно разложил куски на решетке над углями. Проненко и Шилов в процедуре не участвовали, молча наблюдали. Шилов к прочему следил за соседями: те тоже разожгли мангал и колдовали над ним, вознося молитвы морским богам и прикладываясь к бутылке с оранжевым вином.

По лестнице на берег спускались туристы, все в одинаковых серых дождевиках. Они выпивали, но пили не местное вино, а импортное пиво, которое держали в руках, затянутых в резиновые перчатки. Их было четверо, пила только у одного. Зато пиво было у всех, и они пили его, и хихикали, вперив взгляды в землю, как напроказившие малолетки. Шилов решил, что смех у них вымученный какой-то, ненастоящий. Они долго выбирали место, а когда выбрали, не стали рыбачить, а расселись кружком возле щупальца чудовища и затянули тягучую, темную песню, в которой было полно таинственных фраз на латыни. Таинственные они были потому, что Шилов неплохо знал латынь, но перевести не мог.

– Кто это? – крикнул Шилов Семенычу, но Семеныч, увлеченный приготовлением шашлыка, не расслышал. Зато расслышали соседи. Один из них, крепкий бородатый мужик лет сорока, обернулся и крикнул Шилову:

– Вы не обращайте внимания, это протестующие!

– Протестующие против чего?

– Против рыбалки!

Протестующие поднялись на ноги и, продолжая подвывать, вчетвером схватились за края пилы, напряглись и переломили ее пополам. («Хваленый «Шворц!» – подумал Шилов) Кто-то порезался и стал торопливо вытирать кровь о ткань дождевика. Самый рослый, завладев половинками пилы, размахнулся, закинул их далеко в озеро и, подняв руки, заревел как медведь. Протестующие, как могли, повторили могучий вопль лидера, засуетились и, допивая пиво, молча покинули берег, ушли на базу.

– Идиоты! – закричал бородач и повертел пальцем у виска. – Полудурки!

Шилов вздрогнул, потому что протестующие явно услышали бородача. Но потасовки не случилось, протестующие не обратили на обидные слова внимания, спокойно продолжили путь.

Бородач похлопал по плечу напарника, светловолосого парня, и оставил его готовить шашлык самостоятельно. Подошел к Проненко и Шилову, крепко пожал им руки. К Семенычу подходить не стал, потому что тот, ушедший, по всей видимости, в рыбацкую нирвану, творил с шашлыком что хотел, ловко вороша угли и подбрасывая куски мяса спицами, нанизывая на них аппетитно пахнущие ломти. Семеныч превратился в берсерка. В таком состоянии его нельзя было трогать.

– Коралл ди Коралл. Стив. Рыбак. – Представился бородач. – Я на этой базе с ее основания. А вы, ребята, смельчаки. Не каждый турист сунет нос на озеро. В такую погоду. Ну. Кроме этих. – Он брезгливо повел плечами. – Протестующих. Мать их. За ляжку.

– За что вы их травите? – Проненко ухмыльнулся. – Ведут себя тихо, никого как бы не трогают.

Коралл ди Коралл покосился на Проненко:

– За что травлю? Их все травят. Кто как. Начальник базы их, например, ненавидит. И отравил бы. По-настоящему. Ядом. Цианистым. Ну. Калием. Понимаете, протестующие пилы воруют. Из подсобок. Потом ломают. И выкидывают в озеро. Выплачивают стоимость выброшенной пилы. Исправно выплачивают. И штраф за загрязнение озера. Тоже выплачивают. Но все равно. Неприятно.

– Неприятно, – согласился Проненко, теряя интерес к матерому рыбаку. Он зевнул и отвернулся, с притворным вниманием принялся разглядывать озеро и супер-осьминога. Шилов остался один на один с разговорчивым Кораллом.

– Это мой сын! – сказал Стив, хватая Шилова за плечо, пытливо заглядывая ему в лицо – одобряет ли, понимает? – Ему восемнадцать. Он здесь с рождения. Я прилетел сюда. Ну. Двадцать лет назад. Видел основание базы. Видел, как ученые продолжали пытаться хоть что-нибудь выжать. Из озера. Из озера и кракена. Но быстро разочаровывались. Улетали. Один за другим. Осьминог не открыл своих тайн.