Черной чередой поступают дурные вести. Португалия потеряна, Испания под угрозой. Римский папа арестован, выслан, измотан бесконечным путешествием в почтовой карете. Но Наполеон одерживает блестящую победу при Ваграме. И не развивает ее - отчасти из-за нехватки кавалерии и артиллерии, отчасти из-за того, что намерен идти на уступки. Ваграм не дал ему той чистой радости, что была при Аустерлице: "Мы, победы, знаем теперь, что мы смертны". Он уже стремится не столько раздавить Австрию, сколько вовлечь ее в свою игру. Ему не удался русский брак, так, может, удастся австрийский? Ему было отказано в руке великой княжны, так, может, получится жениться на эрцгерцогине? Ведь гигантская Империя ждет наследника. Государственные интересы требуют развода.

Он решается на это не без сожалений. Во-первых, он всегда любил Жозефину, физически и, можно сказать, социально; она безупречная императрица, немного расточительная, но это не так уж важно. А кроме того, она популярна, знает об этом и защищается. Потом понемногу она дает Фуше и своему сыну Евгению убедить себя, что "речь идет о поступке, определяемом политикой, о свидетельстве беззаветной преданности императора обязательствам, налагаемым наследственным троном, о личной жертве в интересах государства". Акт о расторжении брака подписан; Жозефина остается императрицей с двумя миллионами ренты и дворцом Мальмезон. Препятствием оказывается религиозный брак, наспех заключенный в ночь накануне коронации. В принципе расторгнуть его мог бы только папа, но, будучи пленником императора, папа отказывается заниматься церковными делами. Парижский церковный суд берет на себя смелость выступить в роли верховного понтифика и расторгнуть брак, ссылаясь на недостаточность религиозных уз, вызванную "тайным характером венчания".

Теперь, если только император Франц согласится, путь к австрийскому браку открыт. Получается, что этого хотят оба императора: Наполеон стремится сделать могущественного члена сообщества наследственных монархов заинтересованным в поддержании во Франции новой династии; Франц желает "вырвать Наполеона из рук царя, вовлечь в австрийский альянс повелителя судьбы", но при этом, добавляет Меттерних, остается готовым пойти против него, если звезда его начнет меркнуть. В феврале 1810 года получено официальное согласие Вены. Юная принцесса, восемнадцатилетняя Мария-Луиза, принимает на себя роль Ифигении, принесенной в жертву, дабы выиграть время. Наполеон опьянен тем, что вступает в семью Габсбургов. Этот снобизм был его слабостью. Он начал с того, что воплощал Революцию в сапогах, а кончил тем, что распахнул свою постель для племянницы Марии-Антуанетты. Ему так не терпелось увидеть Марию-Луизу, что он выехал ей навстречу по Сен-Жерменской дороге, остановил экипаж и увлек ее к себе в комнату. Впрочем, он имел на то законное право. Брак был заключен заочно в Вене при посредничестве Бертье, и принцесса прибыла во Францию уже как императрица. На сей раз брак по крайней мере был не бесплодным. И в первый же год (20 марта 1811 г.) на свет появился наследник, которому в память о Священной империи германской нации с самого рождения был присвоен титул римского короля.

В тот момент у Наполеона возникло чувство, что будущее за ним - и за его сыном. Но каким образом австрийский брак мог уладить его дела? Пока Англия оставалась враждебной и непобежденной, ничто уладиться не могло. Император рассчитал, сколько времени потребуется на то, чтобы континентальная блокада вынудила англичан капитулировать. Срок истек, но Англия не сдавалась. Ее король был безумен, регент ничтожен, министры посредственны. И это ничего не значило. Англию поддерживали ее инстинкты и добродетели. Благодаря владычеству над морем она обосновывалась во всех колониях, освобождала Южную Америку, занималась колоссальной контрабандой в Европе и таким образом сохраняла свое влияние. Россия впустила к себе сто пятьдесят английских судов под американским флагом. Сам Наполеон вынужден был склониться перед волей обстоятельств и разрешить перепродажу захваченных товаров, в которых нуждалась Франция. Поскольку Швеция избрала своим королем французского маршала Бернадота (родственника Жозефа, женатого на Дезире Клари), император надеялся, что этот французский король поддержит блокаду, однако Бернадот заявил, что "во всем полагается на лояльность царя". Он знал, к чему склоняется царь. Балтика открылась для британской торговли. В Испании положение не улучшалось. Англо-португальская армия Веллингтона успешно противостояла Нею, Массена, Жюно. Скала колебалась сверху донизу.

Между тем сознание масс все больше тревожит конфликт с Римской Церковью. Наполеон хочет во что бы то ни стало навязать свою власть папе. Если Пий VII не покорится, император созовет национальный собор, Западный собор, чтобы "Церковь моей Империи была крепка единой дисциплиной, как она крепка единой верой". В конце концов, разве ему не подвластен почти весь христианский мир? Он возобновил затихший несколько веков назад спор об инвеститурах. Папа отказывается утверждать новых священников. Созванный в Париже под председательством примаса галлов, кардинала Феша, Собор постановляет, что по истечении шести месяцев инвеститура может быть выдана архиепископом или старейшим из епископов. Наконец в мае 1812 года император расторгает конкордат и отдает приказ перевезти папу в Фонтенбло "в одежде простого священника". Ранг заложника представляет опасность для тюремщика.

Таковы трещины, угрожающие Империи. Можно ли сказать, что она в опасности? Некоторые особо прозорливые люди вроде Талейрана видят на горизонте страшные грозовые тучи. Наполеон по-прежнему уверен в себе. Он собирается сделать Париж столицей Запада. Никогда еще со времен золотой поры Консульства французское общество не казалось таким великолепным. Но это лишь видимость. Безработица начинает вызывать беспокойство, урожай остается недостаточным. И владельцы мануфактур, и рабочие отмечают, что блокада сделала невозможным экспорт. Руан, Вервье, Лион, Гент завалены нераспроданным ситцем и бархатом. Политика еще не следует за экономикой. На какое-то время французы довольствуются славой. Они по-прежнему восхищаются подарившим им ее императором и любят его, но начинают опасаться, что еще одной "последней войны" - с Россией - не миновать. После победы, не вызывающей никаких сомнений, французская Европа станет реальностью.