Швейцар не удивился, что папаша директора ищет себе такую должность. Швейцару это показалось вполне нормальным. Он только спросил:
- А в караульные вы не согласны пойти? У меня тут есть на примете одно местечко: караульный нужен в магазин...
Матвей Кузьмич сказал, что можно и в караульные пойти, но интереснее все-таки в швейцары - по старой, так сказать, специальности.
Швейцар сказал:
- Загляните ко мне денька через два, через три. Может, я вам это дело устрою...
Матвей Кузьмич пожелал ему доброго здоровья, поблагодарил и довольный ушел домой.
Дома в эти дни неожиданно развернулись большие работы. Должны были прийти столяры, штукатуры, белильщики - начинался капитальный ремонт квартиры.
Из всех комнат в одну пришлось снести все вещи - зеркала, столы, диваны. Матвей Кузьмич упаковывал в газеты картины, закрывал брезентом шкафы, выбивал ковры во дворе.
Невестка его просила:
- Вы уж, папаша, похозяйничайте тут. Я ведь занята, на службе. А вы уж, пожалуйста... Посмотрите, чтобы все было как следует. Штукатурить будут так вы обратите внимание на штукатурку. Вы ведь, наверное, понимаете в этом. Хозяйственный человек...
- Не беспокойся, Танечка, - говорил Матвей Кузьмин. - Я погляжу все, что надо...
Он был доволен, что ему поручили такое дело, что есть о чем заботиться, за чем следить. И когда пришли штукатуры, он не только наблюдал за их работой, но и помогал им, подносил песок, цемент, поддерживал лестницу. Потом он так же помогал столярам, белильщикам.
Весь ремонт надо было закончить до приезда Виктора Матвеевича. Ждали его через неделю. Очень торопились...
Но Виктор Матвеевич пробыл в командировке больше месяца. Он ездил по заводам Сибири и Дальнего Востока.
В Москву он возвратился поздней осенью. И прямо с вокзала поехал в трест.
Однако и в тресте ему не удалось разрешить всю дорогу мучивший его вопрос.
Из треста он поехал в главк. Он хотел поговорить с начальником главка. Черт знает что! В Сибири простаивают два завода, а здесь, в главке, не хотят даже как следует отвечать на срочные телеграммы.
Надо докопаться до корней.
В главке Виктор Матвеевич раздевался поспешно и с таким видом, как будто ему было жарко. Он был взволнован.
Сняв пальто и шляпу, он бросил их на руки стоявшего в темной нише швейцара и привычно протянул руку за номерком.
- Да не надо. Без номерка можно, - сказал швейцар. - Чего я, пальто не знаю?
Директор треста услышал очень знакомый голос.
Вглядевшись в темноту ниши, он увидел отца.
Матвей Кузьмич стоял перед ним в длинной черной ливрее с золотыми лацканами. Борода его, длинная, густая, была расчесана, разделена на две половинки и лежала на груди, как дорогой воротник.
Вид у него был величественный. Он сдержанно улыбался.
- Это что такое? - спросил растерянно и удивленно сын.
- Служу, - сказал отец.
Виктор Матвеевич хотел еще что-то сказать, но ничего не сказал, махнул рукой и пошел по лестнице.
В приемной он встретил много знакомых хозяйственников, разговаривал с ними, шутил. Потом его позвали в кабинет начальника главка. Он спорил с начальником, доказывал ему справедливость обвинений, выдвинутых против главка, делал подсчеты, вычерчивал на бумаге какие-то круги, говорил о бочках, о цементе, о гвоздях.
И все время у него не выходил из головы этот швейцар, что стоит внизу, у вешалки. Ведь кто не знает, как это вышло, может подумать, что он, директор треста, нарочно послал старика отца в швейцары, чтобы не кормить. Ведь его, директора треста, на смех поднимут. Безобразие!
Виктор Матвеевич не знал, что отец его устроился в главк по протекции швейцара треста, к которому он случайно зашел за спичкой и с которым познакомился, отрекомендовавшись папашей директора. Польщенный таким знакомством, трестовский швейцар охотно откликнулся на просьбу директорского папаши пристроить его куда-нибудь и написал ему записку к своему племяннику, коменданту в главке.
Все это было бы интересно узнать Виктору Матвеевичу. Но он не узнал об этом, потому что, выйдя от начальника главка и спустившись вниз, сразу же начал строгий разговор с отцом, потребовал, чтобы отец сейчас же подал заявление об увольнении.
- Или я попрошу, чтобы тебя уволили.
- Это как же так? - сказал отец, рассердившись. Заискивающий, немножко печальный его тон моментально пропал. В голосе послышались гнев, обида и негодование. - Это как же так - уволить? Да ты знаешь, меня сроду никто не увольнял. Не за что было. Что я, вор?
- Не вор ты, и не в этом дело, - сказал сын немножко растерянно. Просто надо, чтобы ты уволился. Тебе бумажку выдадут, что ты работал хорошо и ушел по собственному желанию.
- Да не желаю я! - сказал отец непримиримо. - На что мне бумажка, ежели я ни в чем никогда замечен не был? Я в местком пойду. Как же можно так делать! Это вам не старый режим. Просто-напросто человека угнетать. Довольно, поугнетали...
Матвей Кузьмич, сердясь, повышал голос. Проходящие смотрели на них. Виктор Матвеевич сказал:
- Ну ладно, дома поговорим.
Оделся и вышел.
Дома Виктор Матвеевич рассказал жене о выходке отца. Он так и сказал: "отцовская выходка". Жена сказала, что знает об этом, удивлена, но все-таки считает, что требовать увольнения отца не следует.
- Это неправильно, - сказала она.
- Но надо что-то делать, - сказал муж. - Надо убедить его как-нибудь, что ли. Мне перед людьми неудобно...
Вскоре пришел Матвей Кузьмич. Он разделся в передней, снял сапоги, босой прошел в свою комнату. Виктор Матвеевич постучал к нему. Виктор Матвеевич был настроен сердито.
- Это что еще за фокусы ты устраиваешь? - спросил он, входя в комнату.
Матвей Кузьмич сидел на окованном жестью сундуке, в сарпинковой расстегнутой рубашке, босиком. Вид у него был обиженный.
Без ливреи, без шапки с расписным околышем он был просто стариком, дряхлым, немощным, усталым. Из расстегнутого ворота рубашки выглядывала темная, морщинистая, стариковская шея.
- Никаких фокусов я не устраиваю, а просто скучно мне, - сказал он грустно. - Ведь любая животная и та свое дело знает.
Виктор Матвеевич внимательно посмотрел на него и сказал: