Оле же теперь во взгляде покойной Тамары мерещилась укоризна. А лики возлюбленного убрала потому, что полагала: никакие портреты не в состоянии передать его живое обаяние и притягательную красоту. Странно, но девушка перестала читать романы Извекова. К чему? Ведь теперь ее жизнь превратилась в очередной его роман. И что дальше? Сильно искушение пролистать вперед, до последней страницы. Воистину, велика мудрость Творца, который не дает нам подобного знания! У некоторых книг очень плохой конец, но лучше этого не знать заранее!

...Однажды вечером пришел Трофимов. За окном выл ветер, валил мокрый снег. Борис долго стряхивал мокрые капли с барашкового воротника пальто и шляпы, топтался в передней, медлил. Прошел в гостиную и присел к круглому столу под матерчатым абажуром. Оля безуспешно терзала пяльцы. Работа не получалась. Известно, что вышивание требует умиротворенного состояния духа и сосредоточенности. Увы, у вышивальщицы этого не было и в помине. Смятение и тревога обуревали ее. Непослушные пальцы часто ошибались и кололи сами себя, стежки ложились криво, нитки путались и рвались. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Гости в подобной ситуации совсем не вовремя.

– Папы нет, он нынче поздно будет, у тяжелого больного останется, – торопливо произнесла девушка, надеясь, что незваный гость скоро откланяется.

– А я, собственно, к вам, Ольга Николаевна, – тихо ответил Борис, положив руки перед собой.

– Да... что ж... – последовал невразумительный ответ.

Оля смотрела на руки гостя и видела тонкие чувственные пальцы Извекова. Они перебирают ее волосы, едва прикасаются к щеке, шее. По коже волнами разбегаются мурашки.

– Так я же говорил вам давеча, но вы, вероятно, запамятовали, – донеслось до ее слуха. – Меня в Англию приглашают, заниматься наукой буду, заманчивые перспективы открываются!

– Рада, очень рада за вас, Борис Михайлович! Папа всегда говорил, что у вас светлая голова и вас ждет замечательная карьера! Когда отбываете? – вежливо поинтересовалась Оля.

– Я уж давно должен был ехать, да все откладываю, – с внутренним напряжением произнес Трофимов.

– Отчего? – не поднимая глаз от работы, поинтересовалась девушка.

– На чужбине одному невыносимо. Бог знает, вернусь ли, свидимся ли?

– Увы, это неизбежно в подобных обстоятельствах!

– Для меня уехать от вас, что половину себя тут оставить! Не могу я без вас покинуть Петербург! – вскричал Борис и вскочил.

Оля так испугалась, что пяльцы выскользнули и упали на пол. Трофимов покраснел и продолжал громким голосом:

– Хожу к вам, хожу, намекаю. А вы не видите и не слышите! Так вот я теперь и говорю вам прямо, Ольга Николаевна, выходите за меня замуж и поедемте со мной в Лондон!

– Боже милосердный! Боря, голубчик! – Оля всплеснула руками, не зная, что теперь делать.

– Оленька, милая, родная, бесценная моя! Я же люблю вас! Как ненормальный, как заговоренный, хожу к вам, о вас думаю, мечтаю! – Борис бросился к ней, но она шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Да что же вы бежите-то от меня?! Разве я обижу вас? Да лучше сам пропаду тысячу раз! Оля! – Боря протягивал к ней руки, но Оля оставалась неподвижна.

– Отец знает о вашем сватовстве? – тихо спросила она.

– Как не знать. – Он опустил руки и уныло пожал плечами. – В вашем доме даже приблудные собаки знают, что я люблю вас и хочу на вас жениться.

– Стало быть, одной мне невдомек. А знаете, почему? – Она нехорошо улыбнулась. – Знайте, потому что я так же безумно люблю и ничего не вижу вокруг. Увы, милый, добрый, хороший мой Боря, не вас! Мне больно и горько вам это говорить, но не сказать в сложившихся обстоятельствах немыслимо. Только вы и поймете меня!

Борис остолбенел от этого признания.

– Господи! Какой я болван, слепец! – Он хлопнул себя по лбу и зло засмеялся. – А ведь я догадываюсь, кто этот счастливчик! Икона ваша, образ бестелесный писаки бесталанного, романиста нашего Извекова, угадал? Смешно, нелепо, дико, отвергать чувства живого человека в угоду эфемерной мечте, поклонению мифу!

– Отчего же бестелесный, отчего же мифу? – неприязненно и с вызовом ответила Оля.

– Стало быть, у вас настоящий роман? – зловещим шепотом произнес Борис.

Оля покраснела, и тут раздался взволнованный голос:

– Я бы тоже хотел услышать ответ на вопрос Бориса! – В дверях стоял Николай Алексеевич.

В руках он держал корзинку, из которой кокетливо выглядывала головка нарядной бутылки шампанского.

– Вот, – доктор неловко протянул свою ношу, – спешил, на лихаче гнал, думал поздравить своих детей, порадоваться! Извините, слышал ваш разговор! Значит, Извеков!

– Папа! – Оля в отчаянии бросилась к отцу. – Это вовсе не то, что ты думаешь!

– Это ты не то думаешь! Паришь в своих мечтах и иллюзиях! Книжек его начиталась! – Корзинка полетела в угол, бутылка звякнула, но не разбилась. – Экий подлец! И как ему не стыдно, вдовцу, отцу троих детей, обольщать девчонку! Негодяй! Ну да я найду на тебя управу!

– Папа, папа, не надо! – Девушка повисла на шее отца, но он отбросил ее как котенка.

– Вот, господин Трофимов, какие бывают неприятности у отца взрослой дочери! Подумайте, голубчик, может, одному-то и покойнее!

Борис не знал, что и сказать. Его распирали и горе, и унижение за отказ, и стыд, что стал невольным участником семейной драмы своего учителя.

– Николай Алексеевич... – начал он было, но доктор прервал его:

– Тут оставайтесь, я сейчас позвоню нашему Казанове, потребую объяснений. – С этими словами он пошел к телефону в соседнюю комнату.

Вскоре отвратительно громко заверещал звонок в передней, и в гостиной появился Извеков. По всему было заметно, что он спешил: одет небрежно, задыхался. Вслед за ним вошел хозяин дома.

– Николай Алексеевич! – с порога обернулся к нему писатель. – Вы напрасно изволите гневаться и подозревать меня и вашу дочь в непристойностях! Я сам отец! Именно это обстоятельство, мое недавнее вдовство, а также некоторое приятельство, существовавшее между нашими семействами, и вынудили нас к подобной скрытности! Согласитесь, в моем положении как-то неловко ухаживать в общепринятом смысле! Но вы же поймете меня, я воспылал к Ольге Николаевне самыми нежными чувствами. Поэтому как порядочный человек прошу руки вашей дочери!

Оля охнула и поспешно присела на стул. Перед глазами все поплыло, она побледнела.

– Оленька, дочка! – Доктор бросился к девушке с флакончиком. – Вдохни, вдохни! Ну-ну, ничего, сейчас пройдет! Эдак у кого хочешь голова кругом пойдет, зараз два предложения выйти замуж!

– Два? – удивился Извеков и, казалось, только теперь заметил соперника.

Побледневший Борис стоял, прислонившись к стене. Все рухнуло в одно мгновение, счастье и надежды испарились моментально, как жидкость на огне во время опытов.

– Что ж, пусть Ольга Николаевна сама и решит, кто ей более по душе! – дружелюбно провозгласил Вениамин Александрович, уверенный в своей победе.

– Что же тут решать, вы же знаете, что кроме вас мне никто не нужен! – слабым голосом пролепетала бедная девушка.

Извеков вопросительно взглянул на доктора. Тот неуверенно кашлянул. Благословлять? Какое неудобное, однако, положение. Надо бы радоваться, да за Борю обидно. Жениха обнять? А ведь только грозился убить!

– Господин Миронов, мне неприлично давать вам советы, но мне кажется, что, позволив этот брак, вы совершите самую роковую ошибку в своей жизни и в жизни Ольги! – дрожащим голосом произнес Трофимов.

– Боря, голубчик, но что же делать, это ее выбор...

– По вашим словам, я могу заключить, что препятствий для брака нет? – Извеков вперил взор в несчастного отца. – Надеюсь, вы все, здесь присутствующие, отдаете себе отчет, что не каждый день известный всей стране писатель делает предложение!

– Разумеется, Вениамин Александрович! Вы должны меня простить, погорячился, не разобрался! Я рад, чрезвычайно рад, что все так обернулось! – Но в голосе доктора не чувствовалось подлинного счастья.