- Сзади "мессера". Берегись!

Боковым зрением Пилютов увидел яркий пунктирный след вражеской пушечной очереди и, инстинктивно уловив, что след тянется к нему, резко свалил истребитель на крыло, да так, что от перегрузки заскрипели в фюзеляже шпангоуты{191}. Потом взмыл вверх, оглянулся - на хвосте ведомого мертвой хваткой висел тот самый ас, о появлении которого предупреждали товарищи из 159-го иап. Пилютов узнал противника по ярко-желтому носу машины. С такой отчетливой приметой над трассой не появлялся еще ни один гитлеровец.

Пилютов развернулся и бросился на врага. Он видел, как его ведомый пытался уйти от противника. Но мастерства у него не хватало, да и высота для "мига" была недостаточной, и "желтоносый" не отставал от краснозвездного истребителя, неумолимо сокращая дистанцию для ведения огня.

И вот снова огненный след трассирующей очереди. Короткий, но разящий. Пилютов по этой детали тотчас понял, что в кабине "мессера" мастер своего дела. Самолет ведомого вдруг будто напоролся на что-то твердое, сбавил скорость, клюнул носом, соскользнул на левую плоскость, пролетел так несколько секунд и круто устремился к земле. Лишь когда и из-под его фюзеляжа вырвался густой черный дым, "желтоносый" отвалил в сторону.

Пилютов запоздал на какие-то секунды. Немец почти отвесно взмыл в небо перед самым его носом и скрылся в облаках. Пилютов тоже задрал нос своему "мигу", но тяжелой машине на малой высоте такой бросок оказался не под силу, она задрожала, и капитан, чтобы не свалиться в штопор, вынужден был перевести истребитель в горизонтальное положение. В последний миг комэск на всякий случай нажал гашетку и полоснул по мелькнувшему в облаках хвосту Ме-109 сразу из всех пулеметов. И в тот же момент на советского летчика насел ведомый "желтоносого". Сверху на помощь ему устремилась вторая пара "мессеров". Она стала отсекать Пилютову путь в облака. Он проскользнул в них уже под вражеским огнем.

Драться с четверкой Ме-109 да к тому же на невыгодной для "мига" высоте было заведомо безнадежным делом. Пилютов решил вернуться на аэродром за помощью, но, вспомнив, что по трассе движется автоколонна с грузами для Ленинграда и гитлеровцы непременно ее разгромят, развернул самолет и направил его под нижнюю кромку облачности. Он нашел выход из положения. План был такой: короткими ударами непрерывно атаковать врага, отвлекая и сковывая его, а при ответных атаках тотчас прятаться в облака и все время оттягивать "мессеры" к Кобоне, где они попадут под огонь зенитных орудий. Наконец, по пути могут встретиться летчики из 159-го авиаполка. Тогда гитлеровцам не сдобровать. В 159-м иап тоже имелись МиГ-3. Пилютов включил передатчик, передал свой позывной, район боя и попросил о помощи. Спустившись под самую кромку облаков, капитан осмотрелся. Гитлеровцы находились поблизости, но барражировали одной парой, вторая пряталась за облаками. Это был излюбленный прием фашистских летчиков. Если облачность была многослойной, с достаточными просветами между слоями или не очень толстой, легко пробиваемой при уходе от атаки круто вверх, как было в данном случае, одна пара "мессеров" загоняла противника в облака, и, если он выскакивал в просвет, там его добивала вторая пара. Пилютов сам не раз пользовался этим приемом, на себе испытал его опасность и потому неустанно внушал молодым летчикам, чтобы они, скрываясь в облака, держались осторожно. Прижимаясь к кромке облаков, Пилютов догнал "мессершмитты", летевшие вдоль трассы к мысу Осиновец. Еще две-три минуты, и они заметили бы автоколонну. Разогнав по пологой нисходящей машину, Пилютов ударил по ведомому с дальней дистанции, не очень рассчитывая на меткость своего огня. Хотя он и слыл воздушным снайпером, но предпочитал разить врага с ближних дистанций, наверняка. Но в данной ситуации комэск не счел нужным очень сближаться с противником, он просто хотел привлечь к себе внимание гитлеровцев. Но удар оказался точным - фашистский самолет вспыхнул, как спичка. Пилютовские очереди угодили в бензобаки.

Ведущий противника скрылся в облаках. Он известил, видимо, своих по радио, и через минуту на Пилютова навалилась вся тройка. Впереди мчался "желтоносый". Капитан развернул машину и стал уходить в сторону Кобоны. Он мог оторваться от преследователей, но тогда задуманная им хитрость не удалась бы. Пилютов уменьшил скорость и, лишь когда гитлеровцы вышли на дистанцию прямого выстрела, нырнул в облака.

Началась игра со смертью. Сперва капитан держался хладнокровно, твердо выдерживая свою тактику: немцы атакуют - он создает видимость отступления и прячется в облака. Но постепенно эта опасная игра захватила Пилютова. Во время одной из вражеских атак он не выдержал, сделал маневр и оказался в хвосте замыкающего тройки. Но "желтоносый" внимательно следил за советским летчиком и мгновенно сам очутился позади противника, Пилютов еле ушел от вражеской очереди.

Уходя в облака, Пилютов заметил далеко впереди Кобону и решил, что сделает еще один, последний маневр. Но когда он снова вышел из облачности, гитлеровцы вдруг круто взмыли вверх и скрылись из виду. Неподалеку Пилютов заметил тройку советских истребителей из 159-го иап. Впереди летел "миг". По бортовому номеру Пилютов узнал машину Георгия Петрова, бывшего однополчанина. Он немедленно связался с ведущим по радио и сообщил данные о противнике.

- Понял, Петя,- ответил Петров,- постараемся догнать.

- Я с вами,- сказал Пилютов. Обнаружить "мессеры" не удалось. Вероятно, они или покинули трассу, или улетели на противоположный конец ее, ближе к мысу Осиновец. Но там патрулировали летчики подполковника Бориса Романова из 26-го иап, и четверка советских истребителей не стала преследовать противника. Тройка из 159-го полка осталась над трассой, а Пилютов повернул на аэродром.

Возвращение, несмотря на сбитый вражеский самолет, было невеселым. Рванувшись на "желтоносого", он забыл о подбитом "миге" и не видел, оставил летчик машину или нет. Не выходил из головы ведомый. Командир полка, выслушав Пилютова, тотчас связался с Кобоной. Но ничего утешительного ему не сообщили, пообещали только немедленно начать поиски сбитого пилота.

- Намотайте себе это на ус, неслухи! - Матвеев гневно сверкнул на молодых летчиков глазами. Помолчал и вдруг передразнил: - Шумит, трещит - ничего не разберешь! А кости ваши кто разбирать будет? Впредь чтоб я не слышал таких разговоров! Увижу без шлемофонов - в трибунал. Расценивать буду как дезертирство с боевого поста. Ясно?

- Ясно, товарищ подполковник,- вразнобой угрюмо ответили летчики.

Когда молодые ушли, Матвеев отчитал ветеранов:

- Вот вам очередной результат вашего либерализма. Молодо, зелено... Неопытные еще, не понимают... Лучше пусть под трибуналом поймут, чем вот так: ваш сын погиб смертью храбрых. Храбрых! - подполковник фыркнул.- И храбрости-то еще не успел толком показать,- уже тише и отходя, сказал Матвеев, имея в виду ведомого Пилютова. - Эх! Ведь не вам, а мне писать матери. Это не наградные посылать.

- Ладно, не я вам счет предъявляю, они,- Матвеев кивнул головой куда-то на улицу,- ленинградцы. Им сейчас вы живые нужны, а не мертвые, хотя и со славой. Ну, а теперь расскажи, что это за "19-й желтый" такой?

Пилютов немного добавил к своим первым впечатлениям, но и того, что он сообщил, для опытных летчиков оказалось достаточным. Все поняли: с "желтоносым" придется повозиться.

Пилютов с нетерпением ждал следующего дня. Но вечером повалил снег, и рассвет занялся, как в самое глухое осеннее ненастье. Тяжелые, разбухшие от снега тучи наползли на Ладогу и Волхов, как бы придавив их своей массой. Было так темно, что весь день не гасили электричество.

И на другой день стояла непогода. Летали только бомбардировщики, да и то ночники. Бомбили они главным образом железнодорожные узлы на коммуникациях противника: Лугу, Тосно, Кириши, Чудово, Любань, Будогощь, мешая переброске гитлеровских войск на Волхов и Тихвин.

На третьи сутки ударил мороз. Выглянуло солнце - и Пилютов взлетел в небо. В этот раз он взял себе в ведомые Георгия Глотова. Вылетели двумя парами. Обычным маршрутом вышли на Ладогу. При солнце она выглядела совсем иначе. Был один из тех по-настоящему летных дней, которыми погода давно уже не баловала летчиков. Огромное снежное плато озера искрилось от солнечных лучей. Застывшие, будто сморенные внезапным глубоким сном, стояли по берегам гигантские мохнатые ели.