Казалось бы, в первую очередь Балыкова должны занимать пути овладения ремеслом, секреты профессии, техника безопасности: случилось с мальчишкой несчастье - мастеру тюрьма. Но нет, главная тема записок - ч е л о в е к и л ю д и, во всей неисчерпаемости ситуаций и вариантов.

"Прежде чем обвинять воспитанника во врожденной лени, спроси себя: а достаточно ли ты доверяешь ему? Если человеку шага не дают ступить без контроля, без проверки, без сомнения в его добросовестности, можно ли удивляться, что у нега исчезает всякая охота действовать по собственной инициативе? Был у меня в группе король лентяев - Гриша Блюмкин. Я поставил его бригадиром, взвалил ответственность за срочный заказ Химмашстроя, и стал Гриша человеком.

Потом меня спрашивали: как ты решился? Такому лентяю... и т. д.

Отвечать на подобные вопросы невозможно и вот, в частности, почему: когда слышишь хорошо "накатанные" слова: вся жизнь во всех ее проявлениях борьба, - делается вроде даже неловко... А жизнь действительно борьба, и здесь надо искать ответ на вопрос: "Как ты решился?" Бороться не рискуя нельзя, невозможно... это было бы противоестественно...

Жаль, что слишком частым, бездумным употреблением хороших и верных в первооснове слов: героизм, подвиг, мужество, честь, слава - мы стираем, растрачиваем суть этих понятий. А потом мучаемся: как сказать? как объяснить? как ответить?.."

Страницу за страницей переворачиваю я в балыковских тетрадях и где-то в глубине души чувствую угрызение совести: не слишком ли поспешно я оценил Николая Михайловича? Это наша почти всечеловеческая беда - спешить с оценками, да еще пользоваться при этом упрощенной пятибалльной системой: на троечку товарищ или на четверку, пожалуй, потянет... И как часто за пределами нашего внимания оказывается суть, скрытая не то что второстепенным, а десятистепенным внешним признаком...

"Есть такая очень старая пословица: "Учат слова, но увлекают примеры". Эту мудрость следовало бы, пожалуй, высечь над дверьми каждого училища, готовящего мастеров. Мне это пришло в голову после случая с Маковецким.

Стоит парень у станка и ничего не делает. Спрашиваю: "Ты чего?" - "Не хочу, - говорит, - работать". Я даже опешил. "Как так?" - "Не хочу - и все". Что делать? Ругать? Срамить? Наказывать (кстати, как?..)? И завязался у нас такой дурацкий разговор:

- Не можешь, так и скажи - не могу, - это я.

- Не хочу, - это он.

- Нет, не можешь.

- Не хочу.

- А так можешь? - в отчаянии спросил я, запустил станок и выполнил его работу за каких-нибудь две минуты. От злости лихо так получилось. Можешь?

И что-то в парне надломилось. Пустил станок. Выточил. Честно говоря, так себе, на тройку с минусом. Говорю:

- Виноват, ошибся я в тебе. Оказывается, когда ты захочешь, можешь. Но я все-таки лучше и быстрее сделал... Сшиб его с точки..."

И еще запись.

"Не так давно, всего каких-нибудь полвека назад, человек, однажды получивший профессию, как правило, вероятно, в девяти из десяти случаев, оказывался п р и г о в о р е н н ы м к своему ремеслу пожизненно. Если ты слесарь, то уж до пенсии или до смерти. Это положение изменилось и продолжает меняться - "уровень образования и профессиональной подготовки должен давать рабочему возможность менять профессию один или даже несколько раз в течение жизни". "Виновата" тут техническая революция!"

И совсем неожиданная лукавая запись в одну строку:

"Болтун не тот, кто говорит много, а тот, кто говорит попусту".

Вот какая странная беседа получилась у меня с Николаем Михайловичем слушал я его много часов подряд и в отличие от всех предшествовавших случаев не только не мог, но и не хотел возражать. Может быть, потому, что в записках для "себя" Балыков не придерживался своей излюбленной "тактики" - оставаться в любой миг готовым к выходу из атаки, к изменению курса? А может, потому, что записки эти были скорее записками м а с т е р а, чем заметками директора? Не знаю.

И еще раз процитирую Балыкова: "Не знать чего-то не стыдно, стыдно делать вид, что знаешь все".

Называть Андреади по имени и отчеству мне удавалось с трудом, был он мальчиковат, подвижен, стоял куда ближе к своим воспитанникам, чем к коллегам. Нам случалось несколько раз толковать о программах, о подопечных его ребятах, на отвлеченные темы. Что сказать? Андреади был независим в суждениях, остер на язык, порой бурно агрессивен в споре, ничего больше я не обнаружил.

Признаюсь, было полной неожиданностью, когда Гриша спросил:

- Это правда, что вы пишете книжку о нашем училище?

- Столько людей и так старательно толкают меня, что в конце концов я буду просто вынужден взяться за это.

Андреади широко, задорно улыбнулся и спросил:

- Скажите, а идей у вас хватает?

- Наверное, идеи лишними не бывают. Чем больше идей, тем лучше, шире выбор, большая возможность проникнуть вглубь...

- У меня есть кое-какие свободные соображения. Может, пригодятся? Хотите?

Суть первой идеи Андреади сводилась к тому, что ребят еще в первых классах школы портит и отвращает от учения существующая система отметок. Единицу, как правило, в школах не ставят, только в исключительных случах и больше в знак презрения: дескать, на тебе кол и знай, Ваня, что ты полный и безнадежный болван! Двойка не отметка, ее полагается возможно быстрее исправлять, заглаживать. Стало быть, остаются три градации знания: на тройку, на четверку и на пятерку. Троечник никого не радует, хотя формально тройка расшифровывается как удовлетворительно!

- И получается черт-те что: или - или. Это одна сторона дела, а другая: допустим, я учусь на все четверки. Прекрасно, да? А что все-таки выражают мои четверки? Вероятно, их суть надо понимать так: я х о р о ш о знаю все преподаваемые науки? Но разве это возможно, чтобы один и тот же человек знал о д и н а к о в о хорошо и биологию, и математику, и рисование, и так далее - до пения включительно? Чувствуете, тут в основе уже кроется какая-то липа. - Андреади говорил увлеченно и, хотя я не сделал ни одной попытки возразить ему, то и дело темпераментно восклицал: - Минуточку, минуточку! Выслушайте меня.

В конце концов он добрался до главного - надо заменить несовершенную систему оценок, "прекратить играть в это дурацкое пятибалльное лото" и перейти на стоочковую шкалу.

Ваня написал контрольную работу, в которой выполнил задание наполовину, вот и получи, Ваня, свои 50 единиц. И тебе, и учителю, и маме - всем совершенно ясно: тема тобой освоена на пятьдесят процентов. Набрал 80 - значит, почти все... и так далее, до сотни.

- Неужели хуже? - с задором спросил Андреади, закончив изложение первой идеи.

- В некоторых странах такой системой пользуются, - сказал я, насколько она совершеннее, сказать затрудняюсь, ведь определение "процента знаний" непростое дело и, к сожалению, далеко не точное. Но стремление ваше сделать систему отметок более убедительной, мне кажется, вполне заслуживает внимания...

- Отлично! - радостно выкрикнул Андреади, будто я был министром просвещения и завтра же мог осуществить его предложение. - Пойдем дальше! Вторая идея еще важнее.

Следующая идея Андреади касалась проблемы второгодничества. Гриша предлагает второгодничество по неуспеваемости отменить. Вот так, издать приказ и с первого сентября никого больше на второй год не оставлять.

- Что получится тогда? - рассуждал Андреади. - Заработал, допустим, третьеклассник Ваня по-теперешнему двойку за арифметику. Ничего. Ваню все равно переводят в четвертый класс. И дальше есть две возможности - или Ваня в четвертом классе исправляет свою плохую отметку, подтягивается, берется за ум, или хромает дальше. Худший вариант - продолжает отставать. Пусть! Его все равно переводят в пятый класс и далее. Что достигается таким путем? Во-первых, за время обучения в школе д о с т а т о ч н о т о ч н о выявляются склонности человека; во-вторых, у Вани не развивается психология второгодника - лоботряса и дубаря, он просто осознает - математика не его стихия, и в связи с этим выбирает себе соответствующее направление в жизни; в-третьих, общество экономит громадные деньги, экономит их дважды! Первый раз, когда не учит Ваню два года в одном и том же классе, и второй раз, когда автоматически закрывает ученику средней школы не соответствующие его возможностям дальнейшие дороги...